Александр Бушков - Волк прыгнул

И не только с Брацлавом, добавил он про себя. Кое с кем еще, и качественно. Пожалуй, замаячили все же на чистой стене контуры рисунка, замысел художника остается темным, но, по крайней мере, можно отличить кентавра от гетеры…

— Ну хорошо… — протянул Данил. — Оксана, а вот эти ключики вам, часом, ни о чем не говорят?

И показал те два ключа из климовской связки, которые так и не удалось к чему-то конкретному привязать.

— Как же… Это его, пышно выражаясь, явочная квартира на Лукомской.

— Значит, один от квартиры… А второй?

— Второй — от гаража. Там гараж во дворе, Климов его обрел в придачу к квартире. Дед, насколько я помню, перебрался в деревню к родственникам, а квартиру сдает…

— Есть во всем этом один положительный момент… — сказал Данил.

— А именно?

— То, что вы, Оксаночка, никак не кажетесь убитой горем по поводу одного трагического утонутия… Не лицедействуете.

Молодая женщина взглянула ему в глаза;

— Вы уж простите за черствость, но не было никаких особенных чувств. К тому же из-за него впуталась во все это…

— Мне тут рассказывали интересные вещи. Якобы Климов пару раз под влиянием Бахуса учил супругу кулаком, да так, что ей, бедной, пришлось участкового вызывать…

— Ерунда какая-то. Совершенно не в его стиле.

— Мог перепить…

— Плохо верится. Не его стиль.

— А оружия у него вы не видели?

— Пистолет?

— Хотя бы.

— Нет, ничего подобного. Ни разу не видела. У Данила так и чесались руки сграбастать телефонную трубку, позвонить в Варшаву Янушу, связаться с Лемке.

Он сдержался. Пусть даже линия свободна от прослушивания, пусть даже… Не стоит пороть горячку. Фигуры для шахматиста, а не шахматист для фигур.

— Ну вот, — вздохнула Оксана. — Излила душу, и легче стало. Знать бы еще, что крепкое мужское плечо рядом есть…

— Дала о себе знать женская натура? Выглянула из-под облика крутой яппи?

— Я могу посостязаться с мужиками в нормальных условиях, на ниве честного бизнеса, — резонно возразила Оксана. — Но когда в меня тычут пистолетами и ножами, становлюсь самой обычной перепуганной бабой…

— Логично, — вынужден был он признать.

— Нас здесь не подслушают?

Данил усмехнулся:

— Когда перестраивали и обставляли это зданьице, я особо постарался, чтобы здесь сделали двери, для посторонних ушей совершенно непроницаемые.

— Да? Жаль, я раньше не знала. Смотришь, и не болталась бы по загородным домикам и наемным квартирам…

Начала приходить в себя, констатировал Данил, поневоле обратив внимание на две расстегнутых пуговицы жакетика в обтяжку — благо с деловой частью беседы, похоже, покончено. Беззаботная игривость в голосе прорезалась, улыбка соответствующая…

— Вы, такое впечатление, меня ни за что не втравили бы в неприятности…

— Ну да, у меня масса достоинств, — кивнул Данил. — Столько, что друг другу мешают…

— Авантюризм среди них найдется?

— Это достоинство?

— Иногда, — сказала она, непонятно улыбаясь.

— В таком случае — найдется.

— Прекрасно. Обнимите меня. Он усмехнулся:

— Терпеть не могу гонораров…

— А кто тут говорит про гонорары? — поинтересовалась Оксана, невозмутимо вынимая из ушей затейливые серьги. — Вы пока что ради меня палец о палец не ударили, впрочем, и об авансах речь вести столь же глупо… Я вас совращаю.

Совершенно недвусмысленно. Без всякой связи с окружающей ситуацией. Не считайте меня циничной девкой, но я в жизни не сталкивалась со старомодной добродетелью…

— А Сердюк?

— Там другое. Он зажатый какой-то, и вряд ли в добродетели дело… — Она придвинулась вплотную, в ореоле духов и аромата свежего тела. — Ну?

— Звона в ушах не обещаю, — честно предупредил Данил.

— А это уже интригует…

«Жизнь вновь становится загадочной и удивительной», — подумал Данил, без суеты снимая с нее костюм, под которым почти ничего и не оказалось. Дверь и в самом деле работала, словно переборка подводной лодки, отсекая все звуки снаружи, и за окном была тишина. Оксана наклонилась над ним, закрывая лицо и весь мир разметавшимися волосами, опытные пальчики проделали все за него, тела слились, колыхнулись — и Данил с невыразимым сожалением ощутил себя старым, мудрым змием, успев подумать, что знать все наперед порой бывает чертовски мучительно…

…А вот заснуть потом не удавалось долго. Это называется — нервы. Он вылез из постели, сел в кресло, аки Адам, и без каких-то там особенных мыслей долго смотрел на безмятежно спавшую в его постели женщину, дай-то бог не последнюю.

На душе было муторно и грустно.

Глава 10

Вертолет новейший, боевой, секретный уходил прямо к пакистанской границе, над выжженной солнцем серо-зеленой равниной, над трупами и догорающим вездеходом. Он летел ужасающе медленно, чуть ли не полз, и ничего уже нельзя было сделать, потому что движения вдруг стали заторможенными и скованными, словно увяз в грязи. Лемке так и не поднялся из-за камня, Данил не мог понять, что с ним творится, где группа, почему никто не стреляет, а Мансур, странным образом совершенно живехонький, вдруг возник будто бы из ничего, из жаркого пыльного воздуха, блестя зубами, развернулся с автоматом наизготовку в его сторону. Данил уже понимал, что не сможет поднять оружие…

Он дернулся и вынырнул из кошмара, где все оказалось наоборот.

В кухоньке что-то негромко позвякивало. Данил ощутил укол дикой, невыразимой радости оттого, что поражение оказалось сном. Облегченно вздохнул и смотрел, как из кухоньки идет Оксана в его джинсовой рубашке, с подносиком, свежая и совершенно нераскаянная на вид, идеально причесанная, без малейшего следа утренней растрепанности, которую он в женщинах терпеть не мог, да и в себе тоже.

— Кофе в постель, — сообщила она, опустив подносик на тумбочку.

— Это прекрасно, — сказал Данил. — А как насчет воинствующего феминизма?

— Ну, должно же присутствовать женское начало? Классическое. Да и турецкие гены, не иначе, берут свое. Я так думаю, и султаншам приходилось кофе носить… — Она отступила на шаг, с интересом присмотрелась. — Ну как, ты себя не ощущаешь соблазненным и изнасилованным?

— Не дождешься, — проворчал Данил. — Ну, как там насчет звона в ушах?

— Ох, как мне нравятся такие вопросики… Словно бы небрежно заданные, а на самом деле с некоторой тревогой в подтексте…

— Боюсь я умных женщин, — сказал Данил.

— Так все боятся… Нет, не надо на меня вожделеюще таращиться. Что я люблю меньше всего, так это торопливую утреннюю возню, есть в ней что-то неполноценное. А посему остынь. И чтобы ты не терзался неизвестностью, могу сразу успокоить: будет продолжение. Потом. Не вижу что-то восторга во взоре…

— А он — в глубинах души, — сказал Данил. Озабоченно нахмурился:

— Который час? Не хочется тебя компрометировать…

Она обернулась, уже в двери ванной:

— Приятно видеть, что не перевелись еще рыцари… Успокойся.

Скомпрометировать можно только того, кто боится, а я давно приучила окружающих: чего хочу, то делаю открыто, и плевать мне на болтунов…

Данил быстренько выпил кофе и, пока она плескалась под душем, сходил навестить Беседина. На звонки в дверь никто не отреагировал, трубку тоже не сняли. Едва Данил опустил ее на рычаг, телефон взорвался азартной трелью.

— Мне бы Черского…

— Он самый, — сказал Данил. — Здравствуй, твое превосходительство.

— Ты эти российские штучки брось, — сказал Басенок. — У нас тут товарищи генералы. Усек, оршанин?

«Вот то-то», — подумал Данил. Нормальный рутенский националист, вознамерившись оскорбить северного соседа, непременно назвал бы его оршанином — старая насмешка, пятивековой давности, и родилось она, когда под Оршей рутенские войска, будем объективны к исторической правде, и в самом деле вдребезги расколотили рать московского князя. Оршанин, а не москаль, оскорбление «москаль» здесь совершенно не в ходу…

— Что молчишь?

— Подыскиваю адекватное оскорбление в ответ…

— Ладно тебе. У меня сегодня выходной образовался. Не хочешь на дачку проехаться? На посиделки ветеранов? Что-то я после твоего появления ностальгией захворал, так и тянет поболтать за былые кремлевские времена…

— Неплохо бы, — сказал Данил, подумав. — У меня тут дела на пару часов, а после — совершенно свободен…

Пока они обговаривали детали, появилась Оксана утонченная и безукоризненная, как это частенько случается, пришлось сделать над собой некоторое усилие, дабы сопоставить утреннюю с ночной и напомнить себе, что это одна и та же персона…

— Вот кстати, — сказал он, вешая трубку. — Не хочешь проехаться на дачу, поскучать в обществе двух старых волкодавов?

— Когда?

— Часика через два.