Михаил Серегин - Лицо на продажу
– В самом деле? Вернули? – поразился я. – Это фантастика! Похоже на взятку. Плата за молчание?
– Я сначала не хотела даже их брать… – призналась Марина. – Но они на меня чуть не накричали, и я плюнула и взяла!
Я тут же вспомнил про ящик коньяка и с жаром сказал:
– Ты поступила совершенно правильно! Но мне интересно, кто именно упрашивал тебя принять деньги?
– Сначала доктор Маслов, потом бухгалтер и, наконец, сам босс… При этом он сердился и прятал глаза. Я понимаю, что совесть у него не чиста, но интуиция мне подсказывает, что к убийству он не причастен. Он больше похож на человека, который ждет удара, но не знает, откуда он последует… В конце концов, что он такого сделал? Помогал изменить внешность людям, за которыми охотились убийцы…
– Ого! – заметил я. – Что значит небольшая денежная компенсация! Мировоззрение меняется просто на глазах! Между прочим, убийцы охотились не за безобидными скаутами, смею тебя уверить!
– Да-а! У меня совсем все в голове перемешалось! – с виноватым видом сказала Марина. – Я даже не поинтересовалась, чем закончилось твое ночное приключение! А ведь я не спала тогда до утра!
– Нам тоже не удалось поспать. Но зато мы выяснили, что второй пациент был материально ответственным лицом в одном очень закрытом акционерном обществе. Но не выдержал этой ответственности и бежал. Вместе с кассой. Наверное, ему не хватало денег на операцию…
– Вы разговаривали с ним? – спросила Марина.
– Немного, – ответил я, невольно ощупывая затылок. – В общем, он оказался очень скромным парнем. Его биографию нам рассказали его товарищи, которые пришли навестить больного. Они принесли апельсины и не знали, кому их отдать, потому что он опять сбежал. Совершенно не выносит человеческого общества!
Глаза Марины расширились.
– Как, опять? – ахнула она. – Здесь опять намечалось убийство? Но… Если ты видел этих людей, – подозрительно спросила она, – как же ты остался жив? Ты что-то недоговариваешь!
– Ну, знаешь! В общем, нам удалось договориться, – смущенно сказал я. – Мы сошлись на ящике коньяка. Тогда они обещали закрыть глаза. Причем Чехов согласился оплатить половину…
– Что ты мне голову морочишь! – рассердилась Марина. – Рассказывай правду! Ты был ранен? Где ты был эти три дня?
– Все окончилось легкой простудой! – клятвенно заверил я. – О какой ране ты говоришь?
– Ладно, потом разберемся! – сверкнув глазами, сказала Марина. – Сейчас я сложу вещи, и мы пойдем…
Она укладывала в сумку одежду и заметно нервничала. Взгляд у нее был при этом отсутствующим – видимо, она перебирала в уме все известные ей формы ранений.
– Я готова! – сказала наконец она, строго на меня посмотрев.
С короткой стрижкой, в узкой юбке и кожаной курточке она была похожа на роковую женщину из немого кинофильма двадцатых годов – из тех, что безжалостно разбивают мужские сердца. Я невольно залюбовался ею.
– Пойдем же! – уже жалобным голосом сказала Марина, сразу делаясь похожей на обиженного ребенка. – Честно говоря, я так устала от этой больницы, что еще бы день-другой, и я сама бы заплатила еще четыре тысячи, лишь бы отсюда вырваться.
– Вот видишь, значит, у тебя двойной выигрыш! – сказал я и взял у Марины сумку.
Мы вышли из палаты и зашагали по коридору, провожаемые завистливыми взглядами больных. Откровенно говоря, я тоже был рад покинуть это несчастливое здание. Может быть, даже с удовольствием выбросил бы из головы все, что с ним было связано, и никогда больше к этому не возвращался, но я понимал – обстоятельства завязались слишком тугим узлом, чтобы можно было надеяться, будто они развяжутся сами собой. Даже если я позволю себе роскошь забыть, кто-то из участников этой драмы рано или поздно напомнит о себе сам.
И как бы в подтверждение моих мыслей один из участников напомнил о себе, едва мы спустились на первый этаж. Михал Михалыч Миллер, высокомерно выслушивающий через плечо объяснения какого-то юнца в белом халате, увидев нас, вдруг моргнул, ссутулился и, отстранив коротенькой ручкой юнца, быстро пошел нам наперерез.
– Добрый день! Добрый день! – через силу улыбаясь, проговорил он, делая округлый жест руками. – Я бы очень просил вас заглянуть ко мне в кабинет! Надеюсь, вы не будете возражать? Я вас долго не задержу!
Я внимательно посмотрел на него. Взгляд МММ был полон какой-то неизбывной горечи. Щеки-булочки его заметно опали и не отличались завидным румянцем. Он действительно напоминал человека на распутье, где направо пойдешь – коня потеряешь, а налево – и вовсе голову… Кажется, ему не терпелось поговорить и, может быть, попытаться хоть одним глазком заглянуть в наши карты.
В общем, это совпадало с моими намерениями, и я согласно кивнул. Нельзя сказать, что на лице Миллера отразилась радость или хотя бы удовлетворение, скорее это можно было назвать возросшим нетерпением.
– Тогда прошу! – сказал он с легким полупоклоном.
Марина быстро приподнялась на цыпочки и шепнула мне в ухо:
– Иди один! Я буду ждать тебя в машине, дорогой!
Миллер несколько растерянно посмотрел ей вслед и хотел что-то сказать. Но я намеренно опередил его.
– Как я понимаю, вы хотите нам что-то сообщить? – сказал я. – Уверяю вас, мне вы можете сказать все. Моя подруга не совсем хорошо себя чувствует…
Миллер зорко взглянул на меня.
– Но уж свою работу мы сделали! – проворчал он. – У доктора Маслова золотые руки!
– Я в этом никогда не сомневался, – вежливо сказал я.
Миллер посмотрел на меня очень недоверчиво и повторил:
– Однако прошу вас! Не будем стоять здесь на виду…
Мы прошли в кабинет, где Михал Михалыч, усадив меня в кресло, два или три раза быстро прошелся по начищенному паркету из угла в угол. В этот момент он отдаленно напоминал вождя, выдумывающего декрет. Наконец он остановился возле широкого окна, из которого был виден двор, облетевшие деревья и синие небеса, и нервно сказал:
– Вот и зима на носу! Знаете, что это такое? Кошмар! Сбои в отопительной системе, очистка территории…
– Вы хотели поговорить со мной об отопительном сезоне? – осторожно поинтересовался я.
– Нет, разумеется, нет! – сердито сказал Миллер и резко повернулся. – Собственно, я даже не знаю сам, о чем я хочу с вами поговорить! Я совершенно дезориентирован! И все началось, гм, с вашей подруги… Я вынужден заниматься совершенно нелепыми вещами! Меня без конца вызывают на допросы, которые лицемерно называют беседами… На меня натравили муниципальную комиссию для того, чтобы выявить у меня финансовые нарушения. А все началось с того безумного дня, когда к нам на лечение легла ваша подруга!
В голосе его звучала совершенно искренняя обида. По-моему, он ни минуты не сомневался, что стал жертвой наших интриг. Я попытался направить его размышления в иное русло:
– Не хочется вас разочаровывать, но, по-моему, все ваши неприятности начались с убийства на вашей автостоянке.
Миллер посмотрел на меня убийственным взглядом и всплеснул негодующе руками:
– О чем вы? О чем? Но ведь не было никакого убийства! Это плод фантазии вашей подруги!
Я переждал его вспышку и рассудительно заметил:
– Возможно, до поры вам будет несложно утаивать этот факт от следователя, но я-то знаю, что убитый – Лебедь Анатолий Николаевич – тайно оперировался лично у вас, а его убийца, проходивший здесь под фамилией Краснов, тоже лежал в вашей клинике…
Михал Михалыч раскрыл рот и несколько мгновений смотрел на меня, не произнося ни слова. Потом он, спохватившись, повернулся ко мне спиной и, крадучись, пробрался к своему креслу. Усевшись за стол, он словно почувствовал под собой опору и уже окрепшим голосом заявил:
– Не знаю ни того, ни другого! Равно как и ни о каких тайных операциях!
– Так я и предполагал, – заметил я. – Но в данном случае неважно то, что вы говорите… Важно то, что я знаю! Лебедь лечился у вас. Оперировался! Но ему не повезло. Второму пациенту повезло чуть больше – он успел навострить лыжи. Вас не удивило его внезапное исчезновение?
Миллер посмотрел на меня с глубокой тоской и тем не менее твердо сказал:
– Не понимаю, о ком вы?
– К сожалению, не знаю, под каким именем он у вас числился, – небрежно ответил я. – Мне известна только его кличка – Бухгалтер. Полагаю, вы уже уничтожили все записи, имеющие отношение к этому пациенту? Но, уверяю вас, если следствие проявит настойчивость, рано или поздно кто-то из ваших сотрудников даст показания. Тем более что я тоже не намерен отступать. Я знаю, кто был наводчиком у бандитов. Мне осталось выяснить, кто стоял за спиной этого человека – вы или кто-то другой…
После этих слов наступила, что называется, немая сцена. У Михал Михалыча побледнел нос. Несколько секунд он смотрел в пространство, словно борясь с надвигающимся обмороком, но потом произнес неожиданно деловым тоном:
– Да, вы крепкий орешек! Ну что ж! С судьбой трудно спорить. Итак, поговорим серьезно. Сколько вы хотите?
