Михаил Нестеров - Возмездие: никогда не поздно

Ким села за компьютер. Биленков пододвинул к себе свободный стул и устроился рядом с девушкой. Открыв почтовый ящик, с которого журналист вел с дилером переписку, она набросала ему несколько строк, используя функцию ответа на предыдущее письмо, чтобы вся переписка с Гораном оставалась в одном файле: «Я в Дубровнике».

Ответ пришел быстро, как будто она и Горан общались через программу мгновенных сообщений:

«О’кей. Сейчас есть «аграм», «калико», «скорпион».

Биленков мысленно вставил «недостающие звенья»: хорватский «аграм», американский «калико», чешский «скорпион». Он был знаком с перечисленными дилером пистолетами-пулеметами, из «скорпиона» и «аграма» ему довелось стрелять. Последний, разработанный хорватским механиком-самоучкой, ему не понравился: тяжелый затвор, высокий подскок ствола, непомерное рассеивание пуль.

Из пистолетов дилер перечислил чешский «чи-зет-2000» и хорватский же «двухтысячник» HS. Для конкретной работы хватило бы и пистолетов, размышлял Биленков. А чем хорош пистолет-пулемет? Прежде всего, это непрерывный огонь, увеличивается количество попаданий на квадратный метр, кстати, если бы его напарником выступал журналист или, к примеру, Шевкет Абдулов, он бы выбрал пистолет-пулемет. Тот же чешский «скорпион» — хорошая штука для опеки над неопытным партнером, а в случае со специалистом это оружие упрощало работу и удваивало огневую мощь. Билл и Юонг — неразлучная пара. Каждый из них привык чувствовать под рукой пистолет. Каждый мастерски, за полторы секунды, выхватывал его из кобуры, снимал с предохранителя и производил выстрел.

Эти нехитрые расчеты помогли Биллу остановить выбор на пистолетах.

«О’кей, — ответила дилеру Ким. — Когда и где можно посмотреть товар?»

«Через час около крепости Ловриенац. Я подъеду на «Рено».

Он где-то рядом, подумал Биленков.

До крепости они доехали на такси. Собственно, это был форт, построенный, согласно поверьям, за три месяца, дабы препятствовать венецианцам в строительстве своего мощного фортификационного сооружения. Непробиваемый бастион, толщина стен которого достигала в некоторых местах двенадцати метров, на Биленкова произвел неизгладимое впечатление. Но он недолго восхищался крепостью: со стороны города, где стены были не толще метра, к форту подъехал запыленный «Рено-сценик» с тонированными стеклами и моргнул дальним светом. Из толпы в двадцать человек на этот сигнал откликнулись двое и, переглянувшись, направились к этому компактвэну.

Биленков открыл дверцу переднего пассажира и, бросив взгляд на водителя, осмотрел салон. На заднем сиденье устроился еще один человек, лет тридцати, со свежим шрамом на подбородке. Виктор составил ему компанию, предоставив Ким место впереди.

— Отъедем немного, — предложил водитель, разворачиваясь на парковочной площадке.

Хорватский язык относится к славянской языковой группе, и Биленков на слух понял эту фразу. Когда они ехали в поезде, он листал купленный у проводника русско-хорватский разговорник. Что это значит — што то значи. Понимаем — разумийем. Где это — гдйе ей то. Через двадцать минут — за двадэсэт минута. Не знаю, почему — нэзнам зашто. Виктор пришел к выводу, что хорваты — те же русские, только язык ломают, как дети.

Они отъехали от крепости метров на триста. Заглушив двигатель, водитель обернулся в кресле:

— Привет!

— Привет, парни, — отозвался Биленков. — С кем мы вели переписку?

— Со мной, — ответил водитель.

— Значит, ты Горан?

— Да.

— Товар у вас с собой?

— Разумеется. А деньги?

— На этот счет не переживай, — похлопал себя по карману Биленков, однако был вынужден вытащить одну пачку евро.

Его сосед положил себе на колени пластиковую коробку с ручкой и щелкнул замками.

— Аптечка? — сострил Билл.

— В точку попал. А вот и лекарство.

Виктор даже не притронулся к пистолету, лежащему внутри фирменной упаковки.

— «Ха-эс 2000», — скривился он. — Оставьте себе это хорватское дерьмо.

По его мнению, это был не пистолет, а натуральное потомство от скрещивания «зиг-зауэра» и «глока», хотя некоторые стрелки о нем отзывались положительно.

— Чем тебе не нравится этот ствол? — поинтересовался парень со шрамом. — У нас он пользуется спросом. Мой тесть, например, купил такой же.

«Прямо как продавец-консультант из супермаркета», — усмехнулся про себя Билл, а вслух сказал:

— У вас — это ты верно заметил. Эта пушка годится разве что для страхового агента. У нее четыре предохранителя: на задней стороне рукоятки, на спусковом крючке, как у «глока», плюс блокируется ударник до полного выжимания спускового крючка. И еще… напомни, малышка, — повернулся он к Ким.

— Блокирующий ударник при недозакрытом затворе.

— Точно. Мы не сторонники безопасной стрельбы.

— Вижу, вы разбираетесь в оружии.

— В месседже ты упомянул немецкий «пэ-девять-эс» фирмы «Хеклер и Кох». Это не шутка? Я знаю, что они состояли на вооружении Корпуса морской пехоты США и использовались с глушителями.

В этот раз сосед Биленкова положил на колени объемистый пакет из пузырчатого пластика и вынул из него образец того самого пистолета, о котором только что говорил Билл, и еще — глушитель к нему.

— Беру пару, — не задумываясь и не спрашивая цену, заявил Биленков. — Есть запасные магазины?

— Да, по паре к стволу.

— Сколько я должен?

— Три пятьсот евро за ствол. Всего — семь «штук».

Биленков вынул из кармана пачку евро, отсчитал тридцать банкнот и положил обратно в карман, остальные вручил дилеру:

— Пересчитывать будешь?

— Да.

Пока Горан перелистывал сотенные купюры, Виктор проверял оружие. Удивительно, думал он, эти пистолеты, производившиеся в Германии до 1990 года, были абсолютно новыми, недоставало разве что заводской смазки. Они были копиями тех, которые поступали на вооружение US Navy SEAL: удлиненный ствол, быстросъемный глушитель. «Красавец!» — не сдержавшись, прошептал он.

Этот пистолет не был тяжел и для Ким: вес без глушителя — девятьсот граммов, длина чуть превышает девятнадцать сантиметров. Пусть он чуть великоват для женской руки, но рукоятка его была словно анатомической, любая рука — мужская или женская, удобно вписывалась в нее. Отдельной песни заслуживал спусковой крючок, и Биленков был готов спеть ее на немецком языке. «Вот чертовы умельцы!»

Когда Маевский остался один, первое, что он сделал, это включил диктофон и тут же усмехнулся: записывающее устройство зафиксировало лишь приветствие хозяина и ответ гостя: «Здравствуйте, меня зовут Грегор». — «Андрей». Дальше был слышен только голос гостя, а хозяина — нет. Те две миниатюрные компьютерные аудиоколонки на столе в гостиной диспетчера были не чем иным, как мобильным подавителем диктофонов, и находились они на столе постоянно. Незадолго до беседы Грегор Станичич включил устройство, состоящее из маскиратора передающей и приемной колонки, выставил громкость таким образом, чтобы на диктофоне нельзя было разобрать ни слова. Маскирующий сигнал представлял речь самого Станичича, преобразованную по случайному закону, а его уровень был пропорционален громкости исходной речи. Да, точно: хорват вел разговор в сторону передающей колонки.

Подполковник Янов читал прессу с бесстрастностью автомата, проглатывая новости, как монетки. Он фиксировал сообщения о жертвах очередного теракта, гибели ребенка по вине пьяного водителя. Для него это был новостной завтрак, пища для ума — для сухого анализа, для сравнений, просто для того, чтобы приглушить информационный голод. Мир менялся, и он, подстраиваясь под него, то отставал, то опережал его.

Голова Михаила Янова ушла в тень, когда он откинулся на спинку стула, подальше от освещенного, как бильярдный стол, рабочего стола. Он закончил читать сводку происшествий в столице, и эта подборка мало отличалась от вчерашней, позавчерашней. Даже взрыв машины в городке Баумана, в результате которого погиб неустановленный пока человек, был отголоском недавнего взрыва на Рублевском шоссе…

В трехкомнатной квартире одна комната напоминала его небольшой кабинет в «Аквариуме». Только напоминала, но не копировала. В ней Михаил Николаевич готовил статьи для электронной газеты, отсюда он смотрел на мир — через распахнутый настежь монитор компьютера.

Часы показывали 9.35, когда дверь в его кабинет открылась. На пороге стояла его жена, лет пятидесяти, в джинсах и футболке.

— К тебе пришел Кравец — имени он не назвал. Я сказала, чтобы он перезвонил попозже.

— Кравец звонил по телефону? — оживился Янов. Только оживился, о волнении речь не шла.

— Нет, он звонил по домофону.

— Значит, он сейчас внизу.