Сергей Самаров - Операция “Зомби”
– Возможно, я сам больше подготовился к допросу, чем наш друг, – улыбнулся Мочилов. – Так взопрел, что впору меня допрашивать.
Он включил свой микрофон.
– Как вас зовут?
– Эльдас Рамон Павлович.
– Кто вы по национальности?
– У вас мои документы. Могли бы поинтересоваться.
– Мы умеем интересоваться чужими документами. Но я спрашиваю вас. Будьте любезны отвечать.
– А в противном случае?..
– А в противном случае мы найдем средства, которые помогут вам вспомнить то, что вы забыли, и научат вас элементарной вежливости.
Человек за стеклом скривил лицо. Должно быть, это изображало ухмылку.
– Повторяю вопрос. Кто вы по национальности?
– Русский.
– У вас несколько странный акцент.
– Я долгое время жил в Прибалтике. Там вырос, окончил школу и получил профессию. В Москве остался только после службы в армии. В девяносто пятом году.
– Где служили, в каких войсках? В каком звании окончили службу?
– В Подмосковье. Строительная часть. Водитель самосвала. Потом возил командира части. Служил рядовым. Перед демобилизацией получил звание младшего сержанта.
– Ваши родители?
– Мама по национальности эстонка. Работала бухгалтером. Отец строительный рабочий. По паспорту русский. Но его мама, а моя бабушка была вывезена в тридцать седьмом из Испании. Вас устраивают такие подробные ответы? Может быть, я заслужил пару глотков прохладной воды?
– Интересная смесь кровей. – Полковник оставил без внимания последнюю реплику.
Водитель опять криво усмехнулся.
– В России у всех намешано много кровей. Русский народ перестал быть русским народом и давно стал народом российским. Этногенез в России сам собой перешел в фазу этнического гомеостаза.
Мочилов переглянулся с профессором и выключил свой микрофон.
– Мне чем-то нравится эта беседа. Что вы по поводу молодого человека скажете?
Профессор покачал головой и в раздумье захватил кистью руки собственный подбородок.
– Пока только одно. Это явно не водитель самосвала. И даже не водитель командира строительной части. Это определенно человек с качественным высшим образованием. Я подумал об этом еще раньше, когда он сказал о родителях. Слишком правильно строит речь для человека из простой малообразованной семьи. Без старательного подбора слов и без усилия при формировании фразы. А уж этнографические размышления отбросили все сомнения...
– Но ведь существует еще и простой человеческий интерес, увлечения.
– Увлекаться можно литературой, музыкой, историей, в конце концов, даже философией на кухонном уровне, но не этнографией. Этнография – это уже наука, не допускающая в свои ряды дилетантов. Чтобы сделать такие выводы, какие делает наш подопечный, следует хотя бы устойчиво знать значение сложной терминологии. Вот вы эту терминологию знаете?
– Нет. Из всего я понимаю только термин «этнос». Но в сложных словах «этнос» для меня уже загадка.
– Я тоже знаю только понаслышке. А мы оба люди не глупые и имеем определенный кругозор.
– Случайные совпадения возможны?
– Возможно все. Но высшее образование у него есть. Для малообразованного человека он слишком правильно выстраивает логический ряд речи. Вы обратили внимание – «перед демобилизацией получил звание младшего сержанта»... Простой водитель сказал бы: «перед дембелем младшего сержанта дали». Так говорят только достаточно грамотные люди или...
– Или иностранцы, которые плохо знают просторечие, – закончил полковник, внимательно всмотревшись в человека за окном. Второй раз за короткий промежуток времени прозвучало слово «иностранец». Это может быть случайностью, но навевает определенные раздумья.
– Именно это я и хотел сказать, хотя понимаю, что моя подозрительность уводит нас от дела слишком далеко.
Мочилов кивнул и включил микрофон.
– Чем занимались после демобилизации?
– Работал. На грузовики больше не пошел. Надоело в грязи возиться. Сначала возил начальника отдела снабжения завода, потом главного инженера на том же заводе. Два года назад через знакомых устроился в гараж Государственной думы.
– И кого вы, Рамон Павлович, возите?
– Меня сразу закрепили за административным отделом аппарата Думы. Все два года вожу только сотрудников этого отдела.
– В последнее время кого возите?
– Решетова.
– В аппарате Думы нет сотрудника с такой фамилией.
– Я сам клиентов не выбираю. Мне говорят, кого возить. Я за ним еду. Везу, куда укажут. Вы что, не знаете шоферскую работу? Как вас возят, так и я людей вожу. Я не знаю, кто он. Мы оба неразговорчивые...
Допрашиваемый вдруг выказал раздражение. Не слишком активное, но заметное при пристальном наблюдении. Мочилов с Владиленом Афанасьевичем переглянулись. Явно они нашли болевую точку, на которой следует делать упор в разговоре. Им просто не верилось, что существует на свете водитель, который не знает начальника, которого он возит. Как правило, водители больше в курсе дел пассажира, чем ближайшее семейное окружение.
Профессор опять с громким щелчком включил свой микрофон.
– Как зовут Решетова?
– Я не знаю. Просто – Решетов. Мне утром в гараже говорят: «В распоряжение Решетова». Я за ним и еду. Он не любит свое имя, мне так показалось. И сам себя называет по фамилии. Даже по телефону. Один раз сам ушел, «сотовик» на сиденье оставил. Ему позвонили и спросили Решетова. Тоже без имени. А документы он мне не показывал.
– Но вы же, Рамон Павлович, к нему как-то лично обращаетесь?
– Как придется... Мне самому так неудобно. Я однажды спросил имя-отчество. Он сказал, что его зовут Решетов. И все.
Мочилов накрыл микрофон ладонью и сказал:
– Человек без имени... Все именно так и обстояло во время разговора Решетова с генералом Легкоступовым. В это я могу поверить.
– Но, с другой стороны, это напоминает отработанную версию, которую обязательно следует знать посторонним, – добавил Владилен Афанасьевич. – Умышленно так заостряется момент. Психологический ход. И тогда собеседник отвлекается от чего-то другого, чего ему знать не положено. Такой ход в криминальной психологии встречается в последнее время все чаще.
– Надо как-то осторожно потрогать эту тему. Чтобы не спугнуть... Потом проверим под препаратом... И еще поручите своим людям проверить всех возможных Решетовых в Москве. Я понимаю, это долго, но я не могу задействовать в этом деле наших оперативников. Пусть уж ваши люди, поскольку они и так в курсе событий. Искать следует Решетова с необычным именем или отчеством.
Профессор кивнул со вздохом и задал очередной вопрос:
– Назовите основные адреса, по которым вы ездили с Решетовым.
– Сначала место, где вы забирали его утром, – вставил полковник.
– Около станции метро «Смоленская» забирал... – просто ответил Рамон Павлович.
– Он что, из метро выходил?
– Нет, из-за здания станции. Из проходных дворов. Всегда с одной стороны.
– А отвозили его обратно куда?
– Туда же.
– Ваши впечатления: далеко от станции живет Решетов?
– Мне кажется, рядом. В прошлом году я возил его зимой. Он подходил, даже пальто не застегивал. И так не один раз.
– А теперь другие адреса. Все, что помните.
– А что тут помнить? Основной адрес – Дума, поскольку он там работает. В день по несколько раз. Часто ездили в ФСБ.
– Зачем?
– Откуда мне знать?
– Дальше.
– Министерство обороны. Тоже часто. Министерство внутренних дел. Несколько раз – Министерство иностранных дел. Часто в Жуковский на военный аэродром. Кого-то встречать или провожать.
– С кем Решетов общался?
– С разными людьми. Меня сразу предупредили, когда в машину приглашается посторонний человек, я должен неподалеку прогуливаться.
– Это всегда были разные люди?
– Нет. С некоторыми он встречался часто.
– Вы можете по фотографиям опознать людей, с которыми Решетов беседовал?
– Едва ли. У меня плохая память на лица.
«Упрямый. И будет дальше упираться», – поняли профессор с полковником. Говорит только общие фразы, никого не сдает. Он еще не знает всего, что ему предстоит сказать. После этого, когда много чего порасскажет, вернувшись в нормальное состояние и прослушав запись, он и людей по фотографиям начнет опознавать. И многое другое начнет делать.
Мочилов выключил микрофон и кивнул профессору. Тот выключил свой.
– Теперь можно и препарат ввести...
– Пожалуйста. – Профессор снял трубку прямого телефона. – Александр Дмитриевич, мы закончили. Ваша очередь. Приступайте!
2
– Ты счастлив безмерно, я полагаю? – спросил я Пулата, когда все шаги в коридоре стихли, никто не потребовал у меня ключ от двери нашей каморки, хотя никто не предложил нам еще и ключ от коридорной двери, если таковой вообще имеется.
Он заулыбался, как невинное ясно солнышко. Наивно и почти по-детски. Именно так дети-школьники улыбаются, когда контрольную у соседа по парте спишут и останутся не пойманными за руку.
