Михаил Нестеров - Тень летучей мыши
– Я был близок к отгадке, – продолжал Соловцев, – и близость ее вскружила мне голову, как интимные откровения старой девы. Я почувствовал во рту стальной привкус: то подкативший адреналин дал о себе знать. В это время меня осенила догадка: нож. Все дело в ноже...
– Что, были еще и ножевые раны?
– Нет, раны были пулевыми. Тем не менее перед моим мысленным взором предстала целая коллекция холодного оружия. В ней особо четко выделялся неброский блестящий нож. Не тесак с тяжелыми рукояткой и лезвием. Не изящный стилет, способный нанести жертве смертельную рану так, что наружу не прольется и капли крови, – а более неприметный, можно сказать, серый «нож разведчика».
– Серый нож разведчика?
– Точно, – как ни в чем не бывало подтвердил Соловцев. – Я поднялся с колен. Щедрыми движениями отряхнул брюки – мне показалось, от снега. Хотелось в это верить. На самом деле я развез мерзкую подтаявшую на брюках жижу. Я глянул на колени, нагибаясь, и выругался так грязно, будто у меня вместо ушей были зеркала заднего обзора и в них я заметил гомика в похотливой позе. «Замшевыми накладками грязь на брюках не назовешь». Я сказал это вслух проходящей мимо женщине. Она посмотрела на меня, как на психа. Я понял ее: какой нормальный в час ночи будет рассуждать вслух о грязи на грязной улице, стоя над человеком, получившим четыре смертельных ранения и, не смотря на это, все еще бывшим живым?.. Грязь не отскочит, продолжил я размышления. Но не потому что она была салом. Нет, она была гораздо хуже сала – противогололедным реагентом, который (прокатился слух) оказывал смехотворное воздействие на человека. Теперь мне придется выбросить брюки – этот сладкий сон Менделеева. «Скорая» остановилась. Из машины вылезла фельдшерица в джинсах невероятного размера. Она была такая толстая, такая безобразная, что ее никто не замечал. Баба-невидимка. Не врач и не доктор. Настоящий врач, если он не врач-мазохист, не доведет себя до крайней степени ожирения. Лично я отказался бы даже от бесплатных услуг врача, которому плевать на собственное здоровье. Она подала мне руку, здороваясь. Я ответил на рукопожатие и поймал себя на странных ощущениях – будто мы на безлюдной дороге. Да и сама фельдшерица была готова поделиться откровением: еще бы немного – в минутах или километрах, неважно, – и она дала бы команду водителю поворачивать – назад в город. Я не мог объяснить, почему среди шумной, наводненной машинами ночной улице ко мне пришли такие мысли. Может быть, оттого, что шум, сутолока, миазмы больного мегаполиса уже достали меня и я невольно стремился к настоящей свободе, к чистому глотку воздуха. Мое желание было твердым, постоянным, оттого и незаметным, как дипломат в руке или презерватив на члене.
Вслед за Аидой гостиную покинула генеральша.
Соловцев и ее проводил до полумрака арки и продолжил:
– Фельдшерица задала странноватый вопрос: «Что у нас здесь?» – «Что – это вы верно заметили». Я боднул головой на раненого: «Он в шаге от потери человеческого облика. Еще немного, и проблема ваша отвалится». Фельдшерица басовито хохотнула. Я выругался про себя. Врачиха опустилась на одно колено – как раз в то месте, которое я вытер своими штанами. Я упустил тот момент, когда она примеривалась к этому чистому пятачку. Надо же – и не промахнулась. Я исключил ее из списка подозреваемых в этом преступлении. Прежде всего, она приложила свои толстые пальцы к шее раненого. Такими пальцами, подумал я, не прощупаешь и отбойный молоток. Она обронила слово «нашпиговали». Я кивнул в знак согласия. Мне в ответ кивнул и медбрат с безучастным лицом. Мысли его витали, в лучшем случае, на пустынной дороге; рядом с моими им было не так одиноко. К ним добавились мысли шофера «Скорой», который ковырял в носу. Что-то стало тесновато на придуманной мною дороге... «Нашпиговали свинцом». У меня же перед глазами снова отразилось лезвие боевого ножа. Я посмотрел на раненого; фельдшерица, склонившаяся над ним, казалось, шептала молитву или проклятье. Она загородила человека, на шее которого зияла рана. И чуть ли не цитатой у меня в голове пронеслось: «При нападении спереди самыми эффективными приемами являются колющие удары в шею... Ударяя в горло чуть ниже кадыка, боец рассекает яремную вену и смерть наступает практически мгновенно». Преступник был вооружен пистолетом, но я видел в его руках нож. Фельдшерица многозначительно сказала: «Пуля прошла в сантиметре от яремной вены. Удивительное везенье». Она потыкала в клавиши мобильника и вызвала рениамобиль. Я представил себе тучного реаниматора с красными бычьими глазами и пожалел раненого. Трудно было представить, кого в свою очередь вызовет реаниматор, когда опустится коленями на вычищенный мной асфальт. Попадание в сердце также ведет за собой мгновенную смерть, но при этом удар должен быть не только точным, но и сильным, так как область сердца защищена грудной клеткой. «Вторая смертельная зона», – озвучил я свои мысли. – «Что?» – «Киллер не решился выстрелить в еще одну смертельную зону». – «Сердце имеете в виду?» – «Точно. Потому что была велика вероятность того, что жертва умрет сразу». – «То есть, – втянулась в разговор фельдшерица, – сначала киллер выстрелил в шею?» – «Точно». – «Потом в живот?» Я покачал головой: «Нет. Выстрел в живот – это расчет на боль, еще более дикую, чем в печень или селезенку». Иные зоны поражения при атаке спереди – это левое и правое подреберье. «Если закрыть глаза на пулевые ранения или переименовать их в ножевые, то для меня становится очевидным, что стрелок неплохо, а скорее всего – в совершенстве владел ножом. Быть может, он и представлял, что кромсает жертву ножом». По виду фельдшерицы я понял: с выводами я поспешил. Медбрат тоже был готов запустить палец в нос и улететь вместе с шофером. Что бы подумал обо мне реаниматор?.. Я снова повторил в той же последовательности, которая запала мне в память: «Колющий удар в горло. В левое и правое подреберье. Глубокая рана в живот. Представьте себе тир». – «Ну...» – «А теперь – монолог инструктора: «Стреляй в горло, в живот, в правое подреберье, в левое». Я снова покачал головой: «Нет, раны на его теле говорят о ноже». Мы оказались на периферии центра. Нас не замечали. Или не хотели замечать. Что было одно и то же. Время как будто остановилось. Никто не спешил к нам, отгороженным от остального мира. Наша зона оказалась сплошной аномалией. Здесь стреляют в те места, которые удобно поражать ножом. Опергруппа не спешила на место преступления. А может быть, проехала мимо?.. Киллер проявил завидное хладнокровие. «Трудности перевода» – с холодного на огнестрельное оружие – его не смутили. Так исполнители не работают. Это убийство было похоже на месть. Похоже на урок. Кто проучил этого пятидесятипятилетнего человека? Значит, все-таки заказ? Или киллер «сам себе режиссер»?.. А еще это убийство попахивает ритуальным. Соединив четыре точки на теле жертвы, получался крест. И я видел такую «схему» раньше. Она была буквально выписана на теле Шарипа Мохсенова.
– Как фамилия убитого? – спросил Узбек. Но по его лицу было видно, что он знает ответ на этот вопрос.
– Василий Исаков.
– Василий Исаков? – переспросил Марковцев. – Судмедэксперт?
– Точно, – повторил свое любимое слово Соловцев. – Вижу, многие из вас знают этого человека.
– Знали, – поправил его Султан, качая головой. – Зачем Кознов убил Исакова? Он что, отдаляется от меня?
«Сначала моя дочь, потом Шарип, дальше полузабытый, чуть ли полулегендарный судебный медик». Именно это читалось в вопросе Султана. И он, думая так, перебирая в памяти этих людей, словно спускался по вниз лестнице.
Узбеку хотелось верить в собственную логику, согласно которой угроза действительно отдалялась от него.
Глава 20
С этого момента Валерий Кознов перестал считать свой дом местом, где можно было укрыться и отдохнуть. Он жил один и нередко его дом представлялся ему сиротским приютом. Он пришел «на квартиру», «явился в адрес», куда угодно, но только не домой. Рано или поздно это должно было случиться. Так получилось, что он терял обе московские квартиры и одну во второй столице СССР – Самаре. Он был раскрыт, его официально объявили в розыск. Он оставил достаточно зацепок, чтобы угрозыск выявил все его места проживания, равно как и все его имена, под которыми он мог скрываться.
Он взял с собой только самое необходимое, в частности – документы на имя капитана Горохова. Его последняя занимаемая должность – инструктор по огневой подготовке. В характеристике на него значилось: «...зарекомендовал себя и как специалист по маскировке...». В этом документе были перечислены те моменты, которые Кознов мог подтвердить делом. Не вызывая подозрений, а только восторг, он действительно мог соорудить маски из подручных материалов, «исчезнуть», используя естественные маски, прочитать лекцию на тему «средства световой и тепловой маскировки».
