Михаил Нестеров - Ключевая фигура
Место Валентин выбрал удобное. Бригаде медиков, для того чтобы обратить внимание на человека в униформе, нужно обернуться.
А появятся они скоро. Судя по времени, через пять-десять минут. Вряд ли возможна ошибка или совпадение — вызов бригады по другому адресу. Впрочем, накладка, если таковая случится, не должна повлиять на исход дела: следующая бригада наверняка отправится в аэропорт.
С утра погода в Новограде выдалась ветреной. Редкие тяжелые облака, местами подернутые свинцом, проплывали низко над землей, изредка заслоняя яркое солнце.
Козырек кепи бросал тень на лицо Мезенцева, солнцезащитные очки в легкой полуоправе скрывали глаза. Валентин особо не настраивал себя на сегодняшний день, однако ночь прошла в нескончаемой череде видений. Они не отступали и при открытых глазах. Как наяву, он переживал свои действия, будто они уже прошли, а он лишь вспоминает и подвергает их анализу. Даже видел небольшие огрехи в работе и недовольно качал головой. Валентин знал, что в таком состоянии можно перегореть, выйти на прямую опустошенным, усталым. Но заставить себя отделаться от видений не мог.
Наутро он заметил легкую дрожь в руках — и это знакомо. Порой дрожь — хороший предстартовый признак.
Времени осталось мало — от силы пять минут. Потом оно резко увеличится, затем еще возрастет и в конце вдруг лопнет, превращаясь либо в ничто, либо давая легким хлопком доступ к лазурным берегам.
На лице Марковцева Валентин не находил и тени сомнения. С одной стороны, Сергею легче — если отталкиваться от его же высказывания: «Взмыл в небеса — пора пикировать». А пока Мезенцев только-только начинает разбег. Ему, в отличие от командира, неведомы ощущения ни настоящего набора высоты, ни состояния свободного падения. Наверное, он завидовал Сергею. Однако не мог ответить на вопрос: захочет ли он после удачного пикирования снова набрать высоту. Марковцев рядом — неподалеку от центрального выезда с территории клинической больницы, огороженной литым чугунным забором. Сергей на связи, но «сорить» в эфире нельзя, только в крайнем случае.
Борт самолета «Ту-154».
Равиль ожидал чего угодно — резкой боли в животе, нестерпимых спазмов в желудке, непроизвольного подергивания горлом, — но его просто-напросто, без позывных толчков изнутри, буквально вывернуло на спинку находившегося перед ним кресла. Запах рвоты послужил катализатором для повторного опорожнения желудка. Перед глазами все померкло, однако в голове стучала «ключевая фраза», не забыть бы воспроизвести ее.
На лицах попутчиков отразилось отвращение, и только несколько пассажиров рейса Казань — Новоград, сидевших вне досягаемости рвотных брызг Равиля, выразили молчаливое сочувствие.
Соседка Яфарова, лет сорока, до сих пор источавшая изысканный аромат дорогих духов, через носовой платок истерично выкрикнула:
— Стюардесса! Пакет! Человеку плохо!
Слово «человек» в ее устах прозвучало хуже слова «враг».
Равилю действительно было плохо, так погано он себя еще никогда не чувствовал. Из него вместе с рвотой ушли все силы, посиневшие губы свело судорогой. Действие препарата, основой которого послужил рвотный орех, яд по сути, превзошло все ожидания.
Перед «ключевой фразой» из горла Яфарова невольно вырвалось восклицание:
— Помогите!.. — Его замутненный взгляд остановился на лице подоспевшей с пакетом стюардессы. — Я навещал родственника в больнице. У него… холера.
Второй пилот с укором посмотрел на командира, затем мысленно согласился с ним: незачем пускать в кабину пилотов бортпроводницу, ведь она контактировала с больным. Со стюардессой командир экипажа общался по внутреннему телефону при закрытой двери в кабину.
— Уведи его в туалет и закрой там. Пассажирам раздай салфетки. У кого есть, пусть дышат через носовые платки. Угораздило нас взять на борт «палочника»! — выругался капитан, вызывая диспетчера в Новограде. — У меня на борту больной холерой… Не я ставил ему диагноз. Вам хорошо прикалывать меня! Он сам сказал, что контактировал с холерным родственником. А потом облевал микрофлорой весь второй салон. До этого пять раз бегал в туалет, хватался за двери, ручки, краны. После него другие пассажиры ходили…
НовоградДиспетчер, посмеиваясь, нашел управляющего делами аэропорта по мобильной связи:
— Лев Давыдович, на борту 1137 паника: объявился больной холерой.
— За две недели второй случай, — кивнул напарник, сидевший за соседним пультом. В первом случае все обошлось: у подозреваемого на холерный вибрион оказалось обычное несварение желудка. Однако все меры предосторожности были соблюдены, как требовали того специальные инструкции. Борт зарулили на стоянку, вызвали эпидемиологов из инфекционного отделения городской клинической больницы. Пока эскулапы находились в пути, а потом осматривали больного и проводили среди пассажиров профилактические мероприятия, борт закрыли на карантин. Ни один человек, включая членов экипажа, не мог покинуть самолет без разрешения медиков.
Сейчас ситуация повторялась.
25
Управляющий делами ОАО «Международный аэропорт «Новоград» во время доклада командира рейса 1137 находился на пути в командно-диспетчерский пункт. Сегодня случились две кряду задержки рейсов — выявились неполадки перед самым вылетом. В принципе, ничего особенного, такое нередко бывает. И вот к ним добавляется еще одно. А график полетов составлен плотно, если не сказать большего — с нарушениями. Вот рейс 1137, к примеру, с недоукомплектованным экипажем. К тому же после приземления в Новоградском аэропорту, не успев отдохнуть, экипажу предстоит отправиться в обратный путь. Шейнин недовольно покосился на развеселившегося диспетчера, который вел одиннадцать тридцать седьмой. По его словам, самолет бермудит. Лев Давыдович, однако, мысленно согласился с подчиненным: на борту лайнера сейчас если не паника, то самый разгар скандала. И летчики молодцы! Заперлись в своей кабине, как в будке телефона-автомата, и названивают. Отгородились, одним словом, будто в самолете банда террористов, а не один «засранец».
Бортпроводники могут восстановить относительный порядок — ясно, что с мест пассажиры не вскакивают, — навести порядок в их умах и настроении. Но лучше, авторитетнее, что ли, это всегда получается у командира экипажа.
«В умах и настроении», — повторил про себя Шейнин. Конечно, случай с рейсом 1137 особый, но не из ряда вон выходящий. Управляющий поймал себя на мысли, что вдруг подвергся настроению пассажиров этого рейса, раздул проблему. А все из-за сбоя графика. И снова отметил путаницу в своих мыслях. В связи с нарушением графика полетов он должен бы подстегнуть себя, посчитать третий сбой пустячным, лишь бы побыстрее отправить рейс обратно, тем самым допустив еще одно нарушение.
Один такие вопросы Лев Давыдович не решал. Он — «технарь», поднялся до руководящей должности с простого диспетчера; так же перебрасывался с коллегами шутками, подкалывал метеорологов. Заправляет всем в аэропорту коммерческий директор и в то же время ни за что не отвечает.
Пробыв минуту-другую на КДП, Лев Давыдович спустился по лестнице, ответил кивком на немое приветствие охранников, занявших пост у «святая святых» аэропорта. «Какого черта они постоянно здороваются? Словно находятся на орбите, где день меняется шестнадцать раз в сутки. Вот уже действительно делать нечего».
Через несколько шагов Шейнин обернулся: один страж, опустив голову, сосредоточенно стриг ногти универсальным брелоком.
В левом крыле центрального здания аэропорта на первом и втором этажах располагались служебные помещения. Лев Давыдович прошел ярко освещенным коридором в кабинет главного врача аэропорта. Незамужняя, тридцатипятилетняя, с не менее известной, чем у директора, фамилией, Татьяна Алферова встретила начальника отнюдь не дежурной улыбкой. У них несколько лет назад случилось что-то наподобие служебного романа, едва не закончившегося разводом Льва Давыдовича со своей женой. А все из-за того, что пренебрег правилом: «Не живи там, где живешь».
— Звони главврачу города, — без предисловий начал Шейнин, присаживаясь и покручивая на столе черепаховую пепельницу. — 37-й борт везет в Новоград палочку Коха. Или, не знаю, как она там называется.
— Палочка Коха вызывает туберкулез, — пояснила Алферова. — А возбудитель холеры — Vibrio cholerae.
— Латынь? — спросил Шейнин и усмехнулся. — Или ты сказала по-татарски? Тогда у нас именно такой случай. Зараженный, черт бы его побрал, сознался, что посещал в Казани больного холерой родственника. Зачем, спрашивается, разоткровенничался? Так можно на суд Линча нарваться прямо на борту.
— Ответственный товарищ, — резюмировала главный медик аэропорта, не торопясь снять трубку телефона. — Неудачный день? — посочувствовала она.
