Анатолий Чехов - Передаю цель...
До слуха капитана донесся тяжкий вздох, затем всхлипывания. Солдат, взрослый человек, замкнутый и нелюдимый по характеру, что называется ерш-ершом, плакал горькими слезами.
Капитан не стал спрашивать, в чем дело, тихо вышел из конюшни, решив дать Климанову успокоиться. Вызвал он его к себе лишь на следующий день.
Климанов вошел в канцелярию заставы с привычным ожиданием разноса. Но разноса не последовало. Капитан только и проговорил, указав на место рядом с собой:
— Садись, Михаил…
Тот вскинул глаза, удивленный необычным обращением, и остался у двери.
— Садись, — повторил капитан. — Разговор будет долгий.
Климанов сел на край стула, положил красные, обветренные кисти рук на колени, уставился в пол.
— Рассказывай, что у тебя случилось.
— Я не знаю, о чем вы, товарищ капитан…
Капитан достал карточку взысканий и поощрений
Климанова:
— Вот изучал твою «трудовую книжку», — сказал он. — Одни тут выговоры да наряды вне очереди. Два раза на гауптвахте сидел. Не надоело так жить? На нашей заставе тоже не лучше дело идет. Значит, и я должен взыскания давать?
— Вам виднее…
— А что на это твой отец скажет?
— У меня нет отца…
— Капитан промолчал.
Климанов еще ниже опустил голову, негромко добавил:
— Погиб в экспедиции…
Капитан на какую-то минуту задумался. Видимо, здесь и был ключ к характеру трудного солдата. То, что у него не было отца, безусловно, вызывало сочувствие, но нельзя же расслаблять молодого парня жалостью! Климанов не должен думать, что его судьба исключительная.
— Я тоже рос без отца, — сказал капитан. — Погиб в тридцать втором году от кулацкого топора. Было мне в ту пору всего шесть лет, а у матери кроме меня еще четверо. Я — старший.
Иван Дмитриевич неторопливо стал рассказывать о своем детстве, о том, как для того, чтобы зимой учиться, каждое лето ходил со стадом, сначала подпаском, потом во время войны пастухом.
— Приходилось и на себя зарабатывать и матери помогать. И это в самые тяжелые годы. Хоть и росли без отца, но были не хуже других: на фронт и теплые вещи и продукты посылали…
— У вас, наверное, мать настоящий человек, если одна без отца пятерых вырастила, — сказал Климанов.
— А твоя, что ж, не настоящая?
— Замуж вышла…
Иван Дмитриевич прикусил губу. Так вот в чем дело! Мать Климанова, видимо, вскоре после смерти отца вышла замуж, а сын этого не простил, не принял отчима. И пошла вся жизнь, как говорят солдаты, «наперекосяк».
— Когда?
— Два года назад…
— …Из дому уходил?
— Два раза… В первый раз на полгода, а потом целый год до армии дома не был. Письма не писал.
— Веселая картина получается. Теперь понятно, — проронил капитан. — Наверняка «дружки» объявились, в компанию затянули, стали водить на «дела». А потом не знал, как и от дружков отвязаться? Так, что ли?
Климанов еще ниже опустил голову.
— …Колесил по стране, бродяжничал, — продолжал капитан, — по случаю зарабатывал, так по мелочи, когда голод подпирал. Обрадовался, когда в армию призвали, но только поначалу. Сразу же дала себя знать «вольная» жизнь: дисциплина не понравилась, и пошло у тебя все вкривь и вкось.
Теперь уже Климанов с нескрываемым удивлением смотрел на капитана:
— А откуда вы все про меня знаете? Я ведь ничего вам не говорил. В карточке взысканий биография моя не записана, в паспорте тоже…
— Да уж знаю…
— А может, я от компании не отстал, может, я и сейчас такой?
— Сейчас ты не такой, Климанов, да и не был таким. Такие, о которых ты говоришь, втихаря по своей судьбе не плачут. Им уж все равно. От жизни ничего не ждут…
— А я? Чего мне-то ждать?
— А ты еще до призыва от них ушел. От тех-то ушел, а к настоящим еще не пришел. Потому тебе и трудно. Веру в себя потерял, самого себя найти не можешь. Специальность-то успел хоть какую получить?
— Окончил курсы электромонтеров…
Климанов скова тоскливо опустил голову:
— Ничего у меня уже не получится, товарищ капитан, — с горечью сказал он. — Не нужен я никому. Гоняют с заставы на заставу — ни дома, ни семьи, ни друзей…
— Так от тебя все и зависит, — возразил капитан. — Приехал на новое место и жить начинай по-новому.
— Ас чего начинать-то?
Капитан немного помолчал, заметил, что сидит так же, как Климанов, опираясь руками о колени. Он понимал, что сейчас наступает самый решительный момент и все будет зависеть от того, поверит ему Клима- нов или не поверит; поверит — станет на верную дорогу, если не поверит, еще хуже замкнется, а там недолго и до беды.
— Я думаю, — сказал капитан, — перво-наперво — критически оцени себя насчет матери. Не надо тебе с ней так строго. Роднее матери ведь никого нет. Ты — взрослый человек, она — взрослый человек. Каждый из вас имеет право на свою личную жизнь. А если б ты женился, невестку привел, что ж тогда, ей из дому уходить?
— Она тоже мне теперь не простит, и отчим ее настроит…
— Мать простит… Давай обдумаем все вместе, и ты первым напиши ей письмо… С этого и начинай. Ну, само собой, о службе подумай: станешь хорошо служить, буду просить для тебя отпуск. Но отпуск ведь тоже надо заработать, чтобы комсомольское бюро и сами солдаты рекомендовали…
Раздался стук в дверь. Капитан строго-настрого приказал дежурному на время беседы с Климановым в канцелярию никого не впускать. Только чрезвычайное происшествие могло быть причиной нарушения приказа.
Вошел сияющий старшина Шауро.
— Товарищ капитан! Дизель с генератором привезли!
— Отлично! Теперь и у нас будет свет!
Что говорить, электрическая лампочка, такая обыкновенная в любом населенном пункте, была на оторванной от всего мира заставе, самой настоящей мечтой!
— Не знаю только, кому поручить сделать проводку на заставе, — сказал старшина.
— А вот Климанову и поручим: специальные курсы кончал, — ответил капитан. — Давай, подбирай себе помощника, — сказал он солдату, — рисуйте схему, обсудим все вместе и приступайте. Провод и ролики старшина с нашим каптенармусом еще ранней весной на заставу привезли…
…Встретились мы с майором Иваном Дмитриевичем Приемышевым уже в наше время в семидесятом году в Прибалтике в комнате дежурного по пограничному отряду.
Из окон видны современные здания военного городка, сверкающего вымытыми стеклами, мокрым асфальтом дорожек, маслянисто поблескивающих под мелким дождиком. Посередине территории — клуб, выстроенный из светлого силикатного кирпича, украшенный транспарантами. И все это празднично прибранное, добротное, ухоженное, радующее глаз.
В тот день побывал я в помещении автоподразделения отряда. К светлому, по-домашнему уютному общежитию с эстампами на стенах и цветами на тумбочках совсем не подходило название «казарма».
Зашли в клуб — там репетиция ансамбля электронных инструментов. В спортзале — тренировка волейболистов.
Накануне посетили автоматическое стрельбище учебного центра, где целое подразделение может решить в течение двух-трех десятков минут сложную тактическую и огневую задачу.
С начальником политотдела подполковником Плотниковым Валентином Васильевичем и секретарем парт- комиссии майором Шаппо Леонидом Васильевичем были мы в классах учебного центра. Классы оснащены сложнейшей электронной аппаратурой, такой же, как на боевых постах технического наблюдения.
После всего увиденного здесь, в воинской части, великолепно оснащенной современной боевой техникой, не так просто было представить себе те времена и то место службы, о которых только что рассказывал мне майор Приемышев.
— Ну и что же тогда дальше с Климановым было? — спрашиваю Ивана Дмитриевича.
— Ясно, что и с Климановым одной беседой дело не ограничилось, — ответил тот. — Правда, после того разговора парня как подменили: ни одного нарушения, даже замечаний не было. Когда движок с генератором привезли, Климанов всю проводку во всех помещениях сделал и так до конца службы всей электрочастью заведовал… Я его поощрил, дал отпуск на родину, Съездил он к матери, вернулся, поблагодарил: «Спасибо, что надоумили…» Стал отличником боевой и политической подготовки, сам работал, как надо, и другим спуска не давал. После увольнения в запас учиться пошел и сейчас письма пишет…
— А бывали и совсем неожиданные случаи, — продолжал Иван Дмитриевич. — Пришел служить к нам на заставу там же в Заполярье Николай Засухин. Рос без родителей, воспитывался в детдоме. Казалось бы, Николай должен приучиться к дисциплине, а он никак не мог свыкнуться с воинским порядком. Начнешь требовать, а у него недоверие: вроде бы начальник заставы придирается. Вижу, плохого самолюбия у парня — хоть отбавляй. Подметил я у него и хорошую черту — прямоту: криводушничать не любил, все что думал, то и говорил. Назначил вместе с ним старшим наряда другого солдата — Сальникова. После спрашиваю, как, мол, Засухин. Сальников отвечает: «Обиделся Засухин, что не его старшим». Ага, думаю, клюнуло… На следующий день назначаю старшим Засухина. Так он ни своему напарнику, ни себе покоя не давал, службу нес, службу требовал.
