Михаил Серегин - Подарок девушки по вызову
Из палаты той же больницы исчезла пациентка клиники Елизавета Блажнова.
Охранник запомнил номер машины, на которой ехали предполагаемые преступники, но объявленный по области план-перехват результатов не дал".
Глава 1О ПОЛЬЗЕ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ
— Сколько у нас осталось в кассе, Афоня?
Фокин сиротливо оглядел замусоренный гостиничный номер крайне нереспектабельного вида, горестно вздохнул и, порывшись в кармане пиджака Влада Свиридова, ответил:
— Колоссальная сумма. Тринадцать фунтов. Да, вру.., еще пятьдесят этих.., шиллеров.
— Шиллингов, стало быть. А известно ли тебе, Афоня, что эти самые «шиллеры» уже почти тридцать лет как вышли из употребления?
— Да, — пробормотал Фокин. — А где же я их тогда взял?..
— Ну уж я этого не знаю.., может, стащил в каком-нибудь нумизматическом магазине, куда ходил с сугубо познавательными целями, — отозвался Свиридов и окинул критическим взглядом порванные на заднице брюки Афанасия, пострадавшие в процессе бурного времяпрепровождения в пабе. — У тебя часто прорывается твоя мелкоуголовная натура.
Сакраментальную фразу о том, что для «гиганта мысли масштаб мелковат», Владимир говорить не стал: Фокин никогда не был этим самым гигантом.
По крайней мере, мысли.
— Может, мне поступить учиться в университет? — неожиданно выдал тот. — Вроде тут, в Англии, хорошая система образования.., мне студент один говорил. Хороший человек, между прочим.
— У тебя белая горячка, друг мой, — грустно протянул Свиридов, крутя между пальцев небольшой пневматический пистолет, стреляющий свинцовыми пульками. — Про какого студента ты говоришь? Уж не тот ли это панкового вида малаец, с которым ты сначала братался, а потом заявил, что он воняет, как полсотни козлов, подрабатывающих производством каловых масс для фермерских хозяйств, и гонял его пинками по всему бару так, что он половину мебели своей тушей переломал, а под конец на него свалился телевизор, а весь счет за это милое деяние — кстати! — оплачивал я.
— А тебе что, денег жалко? — огрызнулся Фокин. — Или, может быть, телевизора?
— Да ничего мне не жалко. Просто жалко, что мы торчим в этом туманном Альбионе уже полтора месяца и ничего путного так и не сделали. Ты вообще помнишь, что еще недавно собирался взяться за ум, после того, как мы проорали все бабки.., говорил, что тебе уже тридцать четыре года и что в этом возрасте какой-нибудь Билл Гейтс по-еврейски старательно заработал свой первый миллион баксов. А что ты сделал за это время?
— Откуда этот менторский тон, Владимир Антонович? — поморщился Фокин. — У тебя всегда с бодуна дидактика эта гребаная из всех щелей прет. Ты бы еще Административный кодекс мне поцитировал.
— Во-во, — кивнул Свиридов. — Только не российский, а местный, британский. И еще швейцарский с австрийским. Тебе бы не помешало. И вообще, Афоня.., ты же еще на прошлой неделе собирался устроиться на работу охранником в какой-то клуб в Вест-Энде.
— Ага.., я-то хотел устроиться.., а кто в этом самом клубе разыграл ограбление, чтобы потом демонстративно обезвредить «преступника» и за это халявно поужинать, а потом признаться в любви хозяйке клуба, поставить ее во все мыслимые позиции.., а потом обчистить кассу под носом у охраны и смыться? «Преступник» твой, кстати, оказался бывшим полицейским, уволенным за пьянство. А, не было такого, о добродетельный и законопослушный Владимир Антонович?
Свиридов прищурился на бежавшего по выцветшим обоям таракана атлетического телосложения и, почти не целясь, метким выстрелом из пневматического «ствола» вмял его в стену, а затем нараспев произнес:
— А что же вы хотели, почтеннейший Афанасий Сергеевич? Должен же я был где-то брать деньги, чтобы платить штраф за тот аттракцион, когда ты, сукин кот…
— Да? — перебил Афанасий. — А кто месяц назад прыгал с моста, привязавшись за ноги резиновой хренотенью? Чтобы не долететь до земли два метра и болтаться, как блоха на веревочке?
— Да ты ничего не понимаешь, — запальчиво возразил Свиридов. — Это очень дорогой аттракцион, сейчас он очень модный в Америке и Канаде.
Знаешь, как способствует выработке адреналина?
Им же, несчастным, постоянно его недостает. Это у нас, в России, сплошная веселуха, а у них, кроме минетчицы узкоколейного президентского профиля, никаких развлечений нету. А-а-а.., ты же не видел, как я прыгал. Ты тогда не был в состоянии понять этого, потому что напился в тот день с самого утра и с кучей проституток катался на катерах.., и голосил при этом песню "Из-за острова на стрежень…….
«мощным взмахом поднимает он плененную княжну и за борт ее бросает в набежавшую волну», и все такое, а?
— А кто в Париже сожрал две марки LSD и уверял каких-то нигеров из Латинского квартала, что он Нельсон Мандела? Не ты?
— Да ладно тебе, Афоня. А ты не помнишь, как ввалился в синагогу и заорал, что ты бывший православный священник и осознал ложность христианского учения, и теперь хочешь принять иудаизм, главным образом потому, что тебе очень понравилась маца.., когда тебя кормила ею какая-то массажистка из Хайфы, а?
— Но я ведь на самом деле был священником…
— Ладно… Я знаю только одно, — терпеливо сказал Свиридов, — что три месяца назад мы улетели из Москвы с двумя прекрасными дамами и шестидесятитысячной кучей баксов. И решили немного развлечься.., законное, в общем-то, решение с этой нервотрепкой по поводу выдворения из России и предыдущими комиксами про злобных дядек из спецслужб. Но это не повод, чтобы на шестой день твоя Катька сбежала от тебя с каким-то латиносом… не вынесла твоих утренних похмельных серенад и прочих проистекающих от тебя эстетских изысков… вроде распивания виски в раскачиваемом тобой же фуникулере над альпийской пропастью и избиения ночного портье, и не какой-нибудь заурядной дубинкой или ножкой от стола, а кадкой с фикусом.
— А твоя Анька и вовсе нарочно потерялась в аэропорту Пальма-де-Майорка, а потом скинула тебе на пейджер: «Свиридов — лох», — отпарировал Фокин.
— Может, у нее любовь, — индифферентно протянул Влад, — встретила там, понимаешь, какого-нибудь Энрике Хулиевича Иглесиаса и воспылала к нему страстью.
Фокин пожал широченными плечами и произнес:
— Не пойму я тебя, Влад. То из-за нее чуть башку свою не заложил, а теперь красочно разглагольствуешь о всяких Хулиевичах.
— А я и сам себя не понимаю, — махнул рукой Свиридов. — Очень часто.
У него были все основания говорить подобным образом. Еще совсем недавно, в декабре девяносто девятого года, Влад был выслан из России. Вместе с Фокиным. Можно сказать, что во многом это произошло благодаря упомянутой Фокиным женщине — по имени Анна. Из-за нее Влад ввязался в крупную игру с участием спецслужб, крупных государственных и коммерческих структур и, разумеется, доморощенной мафии, что сейчас так удачно срастается с двумя вышеупомянутыми социальными институтами.
Нельзя сказать, что он проиграл. Хотя бы по той причине, что остался жив и заработал очень приличную для нынешней российской реальности сумму.
Но нельзя сказать, что он и выиграл. Потому что был выслан из пределов Российской Федерации вместе с Афанасием Фокиным, который деятельно помогал Свиридову в его «беге по лезвию бритвы», и с Аней, жизнь которой, собственно, и была основной ставкой в затеянной Свиридовым — не по своей воле! — опасной и кровавой игре.
А теперь он с такой легкостью и добродушным цинизмом говорил об этой же самой женщине, с которой расстался с еще большей легкостью. Вероятно, для каждого чувства приходит пора листопада, и точно так же, как неотвратима осень, как неумолимо расползается по листве красно-желтая ржавчина отторжения и забвения, — точно так же сгорает и привязанность в сердце человека.
Любовь нельзя передерживать, как нельзя передерживать вино — иначе губы обожжет скисшая уксусно-кислая отрава усталого разочарования.
Примерно так раз десять разглагольствовал Свиридов. Степень красочности и душещипательности выражения зависела от количества выпитого.
В последнее же время — после того, как финансы Фокина и Свиридова затянули даже не романсы, а просто-таки похоронный марш имени Сергея Кириенко образца августа 1998 — с угрожающей частотой зазвучал следующий мотив:
— Ты не находишь, Афоня, что период молодеческой резвости несколько затянулся? Ничего, что ни у меня, ни у тебя, как говорится — ни детей, ни плетей — по крайней мере, детей, о существовании которых нам известно, и плетей, на которые выдана лицензия… Что это такое?
Фокин только фыркал, отдувался и иногда неразборчиво ругался. На адской неудобоваримой смеси русского, английского и арабского.
И вот сегодня — 7 марта двухтысячного года, в канун всемирного женского дня, отмечаемого, как то известно, только в России, они сидели в номере занюханной лондонской гостиницы — с живописным видом на свалку — и перечисляли прегрешения друг друга за время, проведенное ими в разъездах по Европе и Ближнему Востоку.
