Андрей Воронин - Время вспомнить все
И тут же над его ухом послышался смех.
– Привет.
– Черт бы тебя побрал, Илларион, до инфаркта доведешь! Как тебе удается? Словно мышь или кошка подкрадываешься.
– Нет, как привидение, – уточнил Илларион.
– Почему я не слышал? Как спускался – слышал, а как оказался в подвале, не услышал.
Илларион заглянул через плечо:
– А, хорошая книга. Я ее привез, между прочим, из Ташкента. Там у одного школьного учителя обменял на Андерсена, причем дореволюционного издания.
– Да, стоит того.
– Менять всегда жалко.
– А Андерсен был какой; Санкт-Петербургской типографии?
– Да, – сказал Илларион.
– Не беда, не большая потеря, у меня такой еще есть. Если хочешь, могу обменять.
– Нет, не хочу. У меня есть Андерсен, иначе я не стал бы его отдавать.
– Все-то у тебя, Илларион, есть. С тех книг, что ты насобирал, можно было бы сто лет жить безбедно. Хоть и упали они немного в цене в последние годы. Вот достанутся они твоим детям или внукам, разбазарят ведь все к черту, пустят прахом.
– Поэтому, Марат Иванович, как и у тебя, у меня нет ни детей, ни внуков, разбазаривать некому.
– Ты, наверное, за ними пришел? – старик любовно положил руку на пачку с книгами.
– За ними.
– Жаль, конечно… Почему тебя в командировку не пошлют?
– А ты, Марат Иванович, моему начальству позвони.
– Кто у тебя начальство?
– Так дело-то в том, что нет теперь надо мной начальника, я сам над собой начальник, что захочу, то и буду делать. Вот к тебе приехал. Кстати, – в руках Иллариона оказалась металлическая квадратная банка, – смотри, что я тебе привез.
Старик взял банку, поднял на уровень глаз и осмотрел так, как антиквар осматривает предмет из только что поступившей коллекции.
– Знатный чай, ничего не скажешь, да и рассыпая в Англии.
– Потому и брал, что в Англии. А какой лучше?
Все хотел у тебя спросить, Марат Иванович, тот, что в Гонконге рассыпают, или тот, который в Лондоне?
– Тут дело такое, Илларион… Тот, который в Гонконге рассыпают, хорошо пить сразу, а лондонский может постоять и своих качеств не теряет. У меня такая банка, Илларион, год простояла, один букинист привез, ездил на аукцион. Чай был просто замечательный!
– Так, может, попьем?
– Давай, – согласился Марат Иванович, – чайный прибор у меня наверху, как раз две китайские чашки. Так что пойдем.
Мысль о том, что бесценные книги Иллариона Забродова будут еще час находиться в подвале, грела антиквару душу. Мужчины поднялись наверх и устроились в маленьком кабинетике с зарешеченным окном, выходившим во двор, за письменным столом, с которого хозяин кабинета бережно убрал все бумаги. К бумагам, к квитам Марат Иванович относился трепетно. Он мог позволить себе пролить чай на дорогой костюм, которого у него не было, но никогда бы не позволил себе поставить чашку чая на книгу, пусть даже копеечную и абсолютно ему ненужную. Даже газеты он не позволял себе использовать в качестве оберточного материала.
Забродов развалился в плетеном антикварном кресле и попивал чай из широкой китайской чашки тонкого фарфора с кобальтовым дракончиком на боку. Чашки были собственностью Пигулевского. Он любил лишь чай и книги, к алкоголю прибегал тогда, когда простывал, и мог выпить не больше пятидесяти граммов мелкими глотками.
Старый антиквар блаженно закатил глаза, наслаждаясь ароматом;
– Да, чай изумительный, Илларион. Где ты его взял?
– Если я скажу, то ты сам станешь его покупать, как же я тогда сделаю тебе сюрприз?
– Это верно, – согласился Пигулевский.
– Не скажу.
– Правильно сделаешь.
Двери в кабинете были приоткрыты, и Забродов мог видеть то, что делается в маленьком торговом зальчике, который был всего раза в три больше кабинета Пигулевского. Он видел, как открылась дверь, услышал звяканье колокольчика.
Он увидел, как мелькнула женская фигура, увидел коротко остриженные коричневые волосы, и быстро вошедшая женщина тут же исчезла из его поля зрения. Он на время переключил внимание с Пигулевского на разговор, происходящий в зале.
– Можно посмотреть на этот серебряный браслет? – спрашивала покупательница.
– Он очень дорогой, – предупредила Вероника Петровна.
Но тем не менее стекло витрины зазвенело и щелкнул деревянный футляр, в котором лежал браслет.
– Я не покупать, а посмотреть, – искренне призналась покупательница.
– На те вещи, которые очень дорогие, мы ценники не ставим.
– Да, я знаю.
Затем послышалось несколько восхищенных вздохов.
«Скорее всего, – подумал Забродов, – покупательнице браслет понравился».
Он сам помнил эту вещицу темного серебра с поломанной застежкой, продававшуюся здесь уже около года. Браслет часто доставали из витрины, но у покупателей или не хватало денег, или же у тех, у кого денег хватало, вызывала сомнение подлинность вещи.
– Это настоящая венецианская работа, – говорила заученные фразы Вероника Петровна. – Признаюсь вам искренне, отремонтировать застежку трудно, практически невозможно, там такая пружинка, что повторить ее вряд ли кто сможет.
– Да-а… – проговорила покупательница, соглашаясь с продавщицей.
– А делать новую застежку – это испортить вещь.
– Долго она у вас лежит?
– Где-то около года.
– Еще месяц на витрине пробудет? – поинтересовалась покупательница.
– Смотрю, она вам в душу запала? Надеетесь купить?
– Хотелось бы, но денег не хватит, думаю, я смогу поспрашивать среди своих знакомых, порекомендовать, и кто-нибудь из людей с деньгами обязательно зайдет в вашу лавку.
Голос покупательницы, мягкий, немного низковатый, красноречиво говорил о том, что женщина курит, хоть и немного. Забродов даже качнулся на задних ножках плетеного кресла, чтобы взглянуть на нее, но увидел лишь плечо и ускользающий профиль.
– Я понимаю, конечно, что это глупо, – вновь зазвучал мелодичный голос покупательницы, – но, может, вы подскажете, может быть, у вас, а может быть, у кого другого есть маленькая скульптурка, копия «Лаокоона»?
– А это что такое? – спросила Вероника Петровна, но тут же рассмеялась. – Ах, да, конечно же, древняя Греция! Знаете, мне никогда не приходилось видеть подобной миниатюры. Венер Милосских, Ник – полным-полно. Даже как-то была Афина Паллада, полуметровая, девятнадцатого века, литье. А вот Лаокоона видеть не приходилось. Хотя погодите, если вас это очень интересует…
– Очень, – сказала покупательница.
– Я спрошу у Марата Ивановича. Марат Иванович, будьте любезны, выйдите. Тут покупательница интересуется…
– Слышал, слышал, – Марат Иванович поправил очки, чтобы получше рассмотреть человека, которому в голову могло прийти интересоваться подобной бесполезной в хозяйстве вещью.
Забродов вышел следом. Он стал у дверного косяка, скрестив на груди руки и, не прячась, рассматривал покупательницу.
– Знаете, любезная, – говорил Марат Иванович, – я один раз в жизни видел миниатюрную скульптуру и много раз в жизни видел рельеф. И то, эти вещи не продавались, попадались в коллекциях любителей. Вот если бы вам понадобился бронзовый Чапаев на коне в папахе, бурке, с золоченой саблей наголо, я бы вам хоть сегодня устроил. Пушкина, какого угодно – и на лавке, и стоя, и Гоголя, и Крылова. Всевозможных оленей, орлов, медведей с бочками, всадников на лошадях – таких вещей пруд пруди. А Лаокоон – работа сложная. Копии обычно делаются литьем, а в нем из-за змеи формы сложные.
Покупательница вздохнула:
– Жаль.
– А вам для чего? – поинтересовался Марат Иванович.
– Да так, хотела подарить одному человеку. Ему эта скульптура очень нравится.
– А я-то думал, для кино. Такое случается, иногда придумает сценарист какую-нибудь ерунду, а ассистенты с ног сбиваются, ищут. То им нужна африканская маска.., а одна искала кофейную чашку времен Маргариты Наваррской, будто та кофе могла пить.
– Нет, нет, – заулыбалась покупательница, – мое невежество до таких границ не простирается, я все-таки знаю, когда в Европе появился кофе.
– А хотите хорошего чая? – сказал Илларион.
Женщина посмотрела на него, склонив голову к плечу. Она не могла понять, кем этот человек является, стоял он за прилавком. То ли консультант – на продавца походил мало – то ли владелец магазина.
– В самом деле, хороший чай. Марат Иванович, подтвердите!
– Да, чай знатный, не хуже серебряного браслета будет, если, конечно, можно сравнивать эти две столь разные материи.
– Честно признаться, я продрогла, на улице сыро, да и зашла в вашу лавку больше погреться, чем купить чего-нибудь.
– Вот и погреетесь.
Марат Иванович сам поднял прилавок, пропуская покупательницу в недра лавки. Уже войдя в комнату, она огляделась, было всего два кресла. Илларион тут асе предложил ей свое.
– Кстати, у нас и чашек две, – сказал Илларион. – Марат Иванович, что будем делать?
