Борис Седов - Возвращение в «Кресты»
Руки ее задрожали – видимо, представила себе на миг возможные последствия своей помощи. Я ждал, замерев.
– Хорошо! – она кивнула еле слышно.
– Попытался передать маляву на волю, как мы и ожидали!
– Девушка не пыталась ее спрятать?
– Нет, она всецело, если можно так выразиться, преданна нашему делу! Кроме того, у нее все равно ничего не вышло бы. Мы тщательно обыскиваем ее после каждого свидания…
– Кто этим занимается?!
– Лично я…
– Какой вы проказник!
– Ну и вопил ты тогда! – заметил Злой. – Как дитя, которому пальчик прищемило, честно слово!
– Чего смешного?! – ответил ему кто-то вместо меня. – Я помню, год назад палец придавил в машине, полдня потом приходил в себя – это почти все равно что по яйцам получить!
– Ты теперь здесь лежи и в верхолазы не намыливайся! – Злой похлопал по моей старой шконке внизу. – Устраивайся и не спорь, лады?!
Я кивнул.
– Ну что? – осведомился Картавый. – Башку тебе заодно не подлечили там – все по-прежнему Знахарем себя каким-то величаешь?!
Да, у этого не было сообразительности и артистизма Бахвы – прямо-таки напором брал! Это ж какой силушкой нужно обладать, чтобы всех воров с их обычным непомерным гонором под себя подмять. Ай да Карабас. Тебя бы в большие начальники! В Президенты. Вмиг бы страну в мировые лидеры вывел!
– Подлечили, – сказал я. – Уже не величаю!
– Прогресс! – заметил Злой. – Это что ж, тебе лекарство какое-нибудь вкололи заграничное, или просто просветление нашло!
– Нашло! – сказал я. – Наверное, когда сверзился на пол, то еще башкой приложился, вот и опомнился! Такое бывает…
– Здорово! – Злой покачал головой изумленно.
Вид у него был вполне искренний. Похоже, ребята здесь настолько вжились в роль, что в самом деле считали меня психом, который теперь пошел на поправку.
– И чего теперь делать думаешь? – поинтересовался нетерпеливый пахан.
Я выдержал драматическую паузу, прежде чем вымолвить:
– Сознаюсь.
Я бы не удивился, если бы со всех сторон раздались восторженные аплодисменты и в раскрывшихся дверях камеры появились Муха с Живицким – также рукоплещущие. Но вместо этого в камере повисла гробовая тишина. Злой похлопал меня осторожно по плечу. Ободряюще.
Пахан кивнул головой.
– Мудро! – сказал он только. – Мудро!
И снова воцарилось молчание. Я понял, что все ждут, что я тотчас начну стучать в дверь с воплем: хочу сделать признание!
Ах вы, сучки позорные! Потерпите еще немного и помучайтесь – вдруг я передумаю, и тогда вам еще долго придуриваться придется. А актеры из вас плохие, и того и гляди, кто-нибудь проболтается случайно, что в курсе – кто я такой. И тогда вам всем не поздоровится. Оттого вы и нервничаете, ублюдки. Ничего, понервничайте еще немного!
– Завтра! – сказал я и лег на шконку, повернувшись лицом к стене – пусть думают, что решение мне далось нелегко. – Завтра пойду к следаку!
Урки вздохнули, кто сочувственно, кто разочарованно.
А я стал думать над тем, что не давало мне покоя с того момента, как я попал снова в «Кресты». Кто из моих жмуриков был способен задумать и осуществить всю эту дьявольскую операцию. Кого я не видел мертвым… На первый вопрос ответ был однозначен – Хопин. Мухе для этого не хватило бы ни интеллекта, ни средств. А если бы и додумался следак до такого, то поленился бы приводить в исполнение. Леонид полжизни бабенок богатых обслуживал за щедрое вознаграждение – на большее ума не хватало. Ангелина – хе! Остается Хопин – тем более, что трупа его я не видел – покойный Артем Стилет заверял меня, что тот совершенно точно находился в своей машине, когда в ее бензобаке сработала заложенная мной бомба. Однако верить Стилету было не резон – тот и сам был порядочной сволочью. К тому же, если я сам в своих покойниках теперь не мог быть уверен… Нельзя сказать, чтобы кроме Хопина у меня не оставалось живых влиятельных врагов. Оставалось, и не один! Только никому из них не резон было разыгрывать заново старое следствие. Всем им было невдомек, что для меня значат «Кресты», следователь Муха, Оля Стрелкова… А Хопин знал. Знал и специально организовал все таким образом, чтобы почувствительнее вдарить мне по мозгам. Да у него самого с мозгами было не все в порядке. Еще тогда, в первое мое заключение, об этом говорил Бахва. Так что удивляться его фантастическому замыслу не приходится. С другой стороны – почему фантастическому?! Возможностями он обладал большими, и если его план не сработал и я остался на плаву, то только благодаря силе воли.
Итак, следовательно, искать нужно Хопина. Но для этого сначала надо вырваться на свободу. И сделать это необходимо до отправки на этап – что там будет дальше, трудно представить, но у меня почему-то было предчувствие, что до зоны мне не дадут добраться живым. А способов убрать зека есть множество. Приняв решение, я уже не колебался и посвятил все свое время планированию побега. По всему выходило, что сделать это лучше, когда я окажусь в зале суда. Что с судом тянуть не будут – я не сомневался. Это было совершенно не в интересах Карабаса-Хопина.
А что на суде? Я примерно помнил свой путь по первому процессу. Автозак прибудет в здание городского суда на Фонтанке, напротив Летнего сада. Во дворе меня высадят, и конвойные из числа тюремной охраны поведут в суд. Один человек. Может быть, – два.
Расстегнуть наручники нетрудно – в этом деле я в свое время натренировался. Трудно найти – чем отпереть. Знаю, есть люди, что умеют вытягивать большой палец из суставной сумки и складывать ладонь так, что она свободно проходит сквозь браслет наручников. Только я этим редкостным талантом не обладал. Значит, обойдемся традиционным методом – отмычкой. Отмычку придется готовить втайне – никому из сокамерников я доверять не мог.
А на следующее утро пришлось выполнять обещание, данное уркам. Вызванный мной вертухай, услышав, что я желаю сделать признание, перестал материться и, отперев дверь, несколько мгновений вглядывался в мое лицо, словно хотел удостовериться – не издеваюсь ли я над ним! Но упомянутое лицо не выражало ничего, окромя искреннего желания взвалить на себя убийство Эльвиры Смирницкой.
– Окей! – сказал почему-то по-английски вертухай. – Решился наконец! А то мы уже…
Он запнулся, испугавшись, видимо, что скажет лишнее. Теперь уже я присмотрелся к его плоской роже, надеясь разглядеть признаки этого страха, лишний раз подтверждающего все мои подозрения о заговоре. Но разглядеть что-либо не успел – вертухай замял ситуацию, воспользовавшись своим вертухайским положением!
– Мордой в стену!
Наручники защелкнулись, мы пошли. Камера проводила меня молчанием, словно я на казнь шел. Нет, ребята, не спешите меня хоронить!
Живицкий, вопреки моим ожиданиям, оказался на месте – в кабинете. Живет он, что ли, в «Крестах» – или успел так быстро добраться из своего театра?! Может, у него пропеллер за спиной, как у Карлсона?! А что, с другой стороны, – платят ему наверняка хорошо, можно и в тюрьме пожить, покуда требуется. Да и много ли ему нужно – крысе?! Забьется в какую-нибудь щель и лежит, дожидаясь следующего моего допроса.
На лице следователя Мухи было написано вполне объяснимое удовлетворение.
– Итак, значит, гражданин Разин, решили чистосердечно во всем сознаться! Облегчить, так сказать, свою совесть!
Муха, как и вертухай, приведший меня к нему, недоверчиво вглядывался в меня, как будто ожидая, что я в следующую секунду откажусь от своего решения.
– Да, гражданин следователь, – поспешил развеять я его сомнения, – решил! Внимание, с которым вы отнеслись к моей скромной персоне, послужило решающим толчком на пути к моему нравственному прозрению.
Живицкий хмыкнул из своего угла. Муха бросил на него взгляд, очевидно, желая сверить впечатления от моей реплики. Адвокат пожал плечами. Следователь помолчал. На его мясистой ряхе ясно отражалось движение мысли, прямой, как единственная извилина, эту мысль породившая. Муха пытался понять – не морочу ли я ему сейчас голову, чтобы в последний момент отказаться от всех показаний и вернуться к исходной точке.
– Ты учти, Разин, – счел он нужным предупредить меня, – больше терпеть твои выходки я бы все равно не стал. Так что к твоему же благу это твое решение. Я это к тому говорю, чтобы ты не вздумал потом еще чего-нибудь учудить! Мы тут все по горло сыты твоими баснями и ждем не дождемся, когда тебя отправят в места не столь отдаленные. Так что будь добр – придерживайся до конца правильной линии и не создавай проблем! Будь мужчиной, в конце концов…
– Мне кажется… – ответил за меня Живицкий из угла, – что Константин Александрович прекрасно осознает, что выбранная им ранее политика была бесперспективной.
Надо же, крыса вспомнила о своих обязанностях защитника. Мне оставалось только отблагодарить его вежливым поклоном.
– Прекрасно! – Муха стукнул ладонью по столу, подводя итог беседе.
