Олег Приходько - Оборотень
«Здравствуй, здравствуй, друг мордастый! Вот тебе и вышибала из кабака!» — удовлетворенно подумал опер.
Озираясь, охранники проводили вальяжную пару до подъезда. Тыл, видимо, прикрывал водитель. Все было проделано быстро, четко, профессионально. Если бы кто-нибудь из прохожих, находившихся в секторе сопровождения, сделал бы на свою беду резкое движение, то оно бы стало для бедняги последним.
Через минуту Круглое и с ним еще двое сели в «БМВ» и исчезли в обратном направлении. Рыбаков тщетно попытался определить квартиру в окне — дом был высоким и длинным, со множеством подъездов. «Мерседес» неожиданно показал поворот, пропустил немецкий двухъярусный автобус с рекламой гамбургской турфирмы на борту и помчал к центру. Старлей так засмотрелся на окна, что едва не врезался в этого монстра.
Рыбаков занял место «БМВ» на дистанции в тридцать метров и стал сопровождать «Мерседес» по Кутузовскому, лихорадочно соображая, что предпринять.
«Подставиться ему, что ли? — думал опер. — Так ведь, если, не дай Бог, поцарапаю этот танк — до пенсии не расплачусь!..»
Искать повод для знакомства пришлось недолго: несомненно опытный, но обнаглевший от вседозволенности водитель «Мерседеса» сам дал его, проскочив на красный сигнал светофора пустынный Украинский бульвар.
«Ну, вот и все, — подумал Рыбаков, быстро опустил стекло и выставил на крышу портативный проблесковый „маячок“. — Приехали».
Взвыла сирена. Опер поравнялся с «Мерседесом» и стал прижимать его к тротуару. Водитель притормозил, остановился, но из салона не выходил. Рыбаков захлопнул дверцу, не спеша подошел к шоферу и сунул ему под нос удостоверение.
— Старший лейтенант Рыбаков. Ваши документы!
Права были выписаны на имя Протопопова Николая Николаевича.
— Ваша машина? — спросил опер.
— Нет, не моя. Я водитель, еду в гараж.
Рыбаков степенно обошел «Мерседес», посмотрел номер сзади и впереди, хотя помнил его наизусть.
— Техпаспорт! — потребовал старлей.
Водитель демонстративно зевнул, достал из-за «козырька» документ.
— А в чем, собственно, дело, командир? — лениво осведомился он.
На этот вопрос Рыбаков не счел нужным отвечать. Прочитав в техпаспорте фамилию владелицы, он поинтересовался:
— Кто такая гражданка Перельман Дина Петровна?
— Известно кто, — усмехнулся Протопопов. — Не Иванова. Рыбаков едва сдержался.
— Выйдите из машины, — приказал он.
— Зачем?
— Вам что, гражданин, два раза повторять нужно? Протопопов вздохнул, вышел, потянулся.
— Машина частная? — спросил старлей.
— Ну. Я на ней номера не переставлял.
— А на каком основании…
— А по доверенности, — «догадался» Протопопов. Жестом фокусника он извлек откуда-то сложенный вчетверо листок и брезгливо протянул его оперу.
Подсвечивая фонариком, Рыбаков изучил доверенность, на секунду направил луч на Протопопова. Водитель зажмурился, отвернулся, но и секунды хватило, чтобы разглядеть и запомнить этого человека лет сорока пяти, с узким лбом, массивным подбородком и гладко зачесанными назад волосами, сквозь которые просвечивала лысина.
— Багажник откройте, — попросил Рыбаков. —Что?
— Плохо слышите, Протопопов?..
Кроме запаски и домкрата, в багажнике ничего не оказалось.
— Где находится гараж?
— Четвертая секция «кремлевки» на Калининском, у развязки. Рыбаков вернул документы.
— Разве там стоят частные автомобили? — удивился он.
— Андрей Иосифович служебными не пользуется, — снисходительно посмотрел на опера сановный водитель.
— Кто? — не понял старлей.
— Перельман. Вам эта фамилия ни о чем не говорит?
— Нет. Ни о чем.
— Смотрите телевизор, начальник. Депутатов нужно знать в лицо.
— Я только футбол смотрю, — усмехнулся Рыбаков. Это было почти правдой. — А если замечу нарушение еще раз, то не посмотрю, что супруг вашей хозяйки — депутат. Свободны!
Протопопов засмеялся, захлопнул дверцу и устремился по Калининскому проспекту.
«Пе-рель-ман, — мысленно проскандировал Рыбаков. — А „мерсик“ на жену записал. Хм… Резонно!»
Домой он вернулся в четыре часа утра.
* * *Уже в шесть позвонил хирург Плужников: Рачинский пришел в себя и с вечера находился в здравом уме и твердой памяти. Температура упала до тридцати семи, давление стабилизировалось, на вопросы отвечал с трудом, но вполне осмысленно. Доктор полагал, что к восьми раненый должен был проснуться, и Рыбаков немедленно выехал в больницу.
В то, что Рачинский расколется перед Акинфиевым, он не верил: этого бандита следовало «брать на пушку», пугать, но с умом. Тут нужны были такие факты и фамилии, чтобы у него не осталось другого выхода, кроме признания.
Прокуратура, по убеждению опера, этого делать не умела. Рачинский и ему подобные на допросах отнекиваются, молчат или ссылаются на беспамятность, всеми доступными способами затягивая время в надежде на побег.
Нет, здесь нужно было блефовать и только!
Рыбаков припарковался у приемного покоя, позвонил. Он предъявил удостоверение милицейскому охраннику, потребовал доктора Плужникова и в сопровождении заспанного дежурного врача быстро поднялся на второй этаж.
— Спит? — справился опер на ходу, надевая предложенный санитаркой халат.
— Полчаса назад спал, — уточнил Плужников. — Вы, старший лейтенант, недолго с ним. Он еще не адаптировался, возможен нервный срыв.
В маленьком помещении с окошком во двор стояло две койки. Одна была аккуратно прибрана, на подушке, сложенный треугольником, покоился комплект накрахмаленного белья; на другой лежал Рачинский с лицом цвета чалмы из бинтов на его голове и черными открытыми глазами, устремленными в потолок.
— Как вы себя чувствуете, больной? — склонившись над ним, справился Плужников.
— Хорошо, — покосился Рачинский на Рыбакова. — Пить хочу.
Интересно, где они установили «жучок»?» — обшарил старлей глазами стены, пока врач держал перед лицом пациента керамический поильник с длинным носиком.
— Недолго, — поправив подушку, шепотом напомнил Плужников и вышел.
Рыбаков уселся на табуретку рядом с раненым.
— Где скрывается Кных, Стас? — без разгона начал опер. Рачинский вздрогнул, прикрыл глаза.
— Не знаю такого, — проговорил он едва слышно.
К подобному ответу сыщик был готов, более того — другого не ждал.
— А Круглова ты знаешь? Глаза раненого забегали.
— Какого… Круглова? — выдавил наконец Рачинский и остановил взгляд на Рыбакове.
— Не валяй дурака, у меня нет времени! Того самого, с которым вы работали в отделе безопасности «Коммерсбанка» у Крапивина?
Теперь молчание длилось минуту, задрожавшие пальцы исчезли под одеялом.
— Ну… — последовало после паузы.
— Что «ну»? Знаешь или нет?
— А что с ним?
— Ты неправильно понял, Стас. Я спрашиваю — ты отвечаешь. Кто замочил Опанаса? Только быстро!
— Какого еще…
— Большакова. Или его ты тоже не знаешь?.. А вот он мне о тебе рассказывал.
— Не бери на понт, начальник, — проговорил Рачинский и отвернулся, насколько позволяла повязка. — Все. Нет базара, устал я.
— От чего ты устал? От кочевой жизни? Прятаться устал или бояться?.. Это хорошо. Женился бы на Кобылкиной, дочь растил.
— Нет у меня никакой дочери.
— Снова брешешь, Стас. Есть у тебя дочь. Хорошая девочка, Олюшка. Но мне наши с Таисией откровения расписывать некогда. Выбирай. Завтра-послезавтра тебя перевезут в тюремную больницу: Если это «двадцатка» — у Кныха там хорошие концы. Он оттуда уходил при полной охране — без единого выстрела. Не думаю, что ты такая важная шишка, чтобы тебя персонально сторожили. А нравишься ты, Стас, далеко не всем. Не знаю, где тебя завалят — по пути в тюремку или там на месте, но имей в виду: поможешь мне выйти на Кныха, которому ты больше не нужен, я помогу тебе слинять.
Рачинский лежал неподвижно. Рыбаков встал, дернулся в сторону выхода.
— Кому это я не нравлюсь? — прохрипел раненый бандит.
— Вот, начинаешь думать! Правильно. Потому что понимаешь: нам ты все равно все расскажешь, а подельники твои допроса не допустят — перед первым же и порешат. Слышал я краем уха, будто начальник областного РУОПа Карпухин самолично с тобой потолковать хочет. Ему-то ты все расскажешь?
По тому, как часто-часто задышал Рачинский, как напряглось, подобралось его исхудавшее тело под тонким больничным одеялом, Рыбаков понял: насторожился!
— Нечего… мне… рассказывать, — вырвалось из потрескавшихся губ.
В палату заглянул Плужников, Рыбаков постучал по циферблату наручных часов и поднял указательный палец, что означало: «Еще буквально одну минуту!»
— Ну, так уж и нечего! — заговорил опер, когда они снова остались вдвоем. — Кто тебя на работу в «Коммерсбанк» устроил, например?
— В газете объявление прочитал.
