Сергей Самаров - Красные волки
– Отцепи меня… – прорычал бандит.
Наверное, рычать он учился у красных волков. Звучно и из нутра организма. Человека со слабыми нервами одно такое рычание может привести в трепет.
– Нет, после обеда я буду занят, – не глядя на пленника, которого вроде бы и не слышал, сказал майор Коваленко. – Только после ужина получится. – К процессу психологического «прессования» он подключился умело и вовремя.
– Хорошо. Давайте после ужина, – согласился Григорий Владимирович. – Пока можем с «костяной ногой» поговорить. Мы с ним старые приятели, я ему когда-то пармедол из своих запасов выделял. «Красные волки» тоже умеют благодарность чувствовать. Должны бы, по крайней мере…
Последняя фраза про красных волков была произнесена специально для пленника, впрочем, и предыдущие фразы тоже были адресными. Но предыдущие были рассчитаны на создание психологического пресса, а последняя уже на создание пресса информационного. Капитан откровенно давал понять, что знает не только о расстреле отделения полиции в поселке Редукторный, но значительно больше.
– Правильно. Из двух можно одного выбрать, – согласился майор Коваленко. – И зачем нам вообще два свидетеля, если они будут одно и то же говорить? Выберем себе разговорчивого, а второй пусть себе висит…
Короткое совещание закончилось. Капитан с майором развернулись, чтобы выйти из сырой подвальной комнаты, не ожидая, пока пленник передумает. Он же внимательно на них смотрел и только в момент, когда майор вышел, а капитан только собрался за порог ступить, хрипло крикнул офицерам в спину:
– Эй… Чего надо-то?
Шереметев убрал ногу с порога, неторопливо обернулся, осмотрел пленника с ног до кончиков поднятых пальцев и спокойно, почти невинно, с кошачьей полуулыбкой сказал:
– Поговорить…
– Допрашивать, что ли, хотели?
– Допрашивают в следственных органах, – усмехнулся майор, тоже вернувшийся в камеру. – Там и протокол допроса пишут. Пусть коряво, неразборчиво, но пишут. И все бумаги подписывают. И даже иногда, по доброте душевной, пьяного адвоката на допрос приглашают, чтобы он себя показал. Защищать арестованных адвокатам ни к чему, как ты знаешь, наверное. Но вот себя показать им можно и нужно, чтобы на слуху быть у людей, чтобы потом к ним снова обращались. А мы вот, отсталые такие, не имеем права вести следствие. По закону нам такая роль не отведена. Нам вас, бандитов, убивать велено без суда и следствия. А если вдруг выживете, к своему несчастью, то тут уж следствие работает, а не мы. Есть закон, согласно которому следствие ведет только Следственный комитет, а мы только оперативную информацию добываем. Причем в связи с оперативной необходимостью, не пренебрегая никакими методами воздействия на пленника. Это я напоминаю про сноску в законе об антитеррористической деятельности и вообще о методических указаниях по работе военной разведки. У нас ты не задержанный и не подозреваемый. Ты – пленник, и уже виновный, поскольку взяли тебя в банде и с оружием в руках. Кстати, тот же закон об антитеррористической деятельности разрешает проводить допросы по горячим следам и без присутствия адвокатов. Значит, мы не подпольно тебя допрашиваем, а согласно этому закону. К тому же методология допроса в законе не оговорена, наша методология выработана на практике и результаты дает всегда, – постучал он костяшками пальцев по трубе, к которой был прицеплен пленник.
– Руки отцепите… – Пленник уже не рычал, и угрозы в его голосе не было, как не было и вызова, с которым он встретил офицеров. Была только просьба. Пока еще не униженная, не раболепная, но скоро она могла стать и такой. – Не могу больше так стоять…
– Будем говорить?
– Будем… – севшим голосом тихо пообещал он.
Пленник «сломался»…
Капитан удовлетворенно хмыкнул, вернулся в коридор, не закрывая дверь, и занес два стула – для себя и для майора. Пленнику такой стул обычно не предлагается, поскольку простой стул в руках противника легко обращается в оружие. Этот принцип в любом месте, где проводят допросы, хорошо знают, и там стулья или табуреты просто к полу привинчивают. Здесь же таких специальных предметов мебели, которые можно было бы к полу привинтить, не существовало, поэтому капитан Шереметев решил обойтись удобствами только для себя и для начальника штаба.
Офицеры расселись под углом в сорок пять градусов к пленнику. Оба ногу на ногу забросили, показывая свою расслабленность. В действительности из этой позы, если пленник вдруг попытается кого-то атаковать, очень легко нанести встречный удар ногой и остановить атаку.
– Руки отцепите, – попросил пленник.
У него появилась маленькая надежда на передышку, когда спецназовцы вернулись в его камеру, но он не знал такого простого и классического приема ведения допроса, как многократный переход от надежды к отчаянию. Этим приемом все следователи и дознаватели умеют пользоваться, и даже вопросы ставят так, чтобы поколебать допрашиваемого, сначала давая ему надежду, потом резко и безжалостно носом в содеянное тыкая. Но и Шереметев, и Коваленко теорию допросов изучали и по учебникам, и на практике, и сочувствия к пленнику не проявляли.
– От тебя зависит, как скоро ты руки опустить сможешь, – сказал Коваленко, разыгрывая роль «доброго» следователя. Значит, капитану предстояло играть роль «злого».
– Его, Юрий Витальевич, вы можете обнадеживать, но сами, прошу вас, не обнадеживайтесь, – предупредил он майора. – Я не верю, что этот урод будет откровенным. Может, вообще его так продержать сутки и только потом допрашивать?
– Если хочет отдохнуть хотя бы на время допроса, будет откровенным. И чем больше будет говорить, тем дольше отдыхать будет. Главное, чтобы говорил интересное, иначе нам может надоесть. Мне кажется, он человек разумный и знает, что мы в любом случае своего добьемся. Хоть мытьем, хоть катаньем… Простым разговором по душам не получится, применим другие меры. Сделаем укол скополамина[20]. Тогда сам, без наших вопросов, без умолку начнет болтать, расскажет гораздо больше, чем знает. У меня в сейфе несколько ампул найдется…
– Скополамин – штука хорошая, – согласился капитан. – Можно и сразу укол поставить.
– Ставить? – спросил майор пленника.
Тот явно не знал, что такое скополамин, но само название препарата бандита слегка напугало и сделало сговорчивее:
– Так скажу. Спрашивайте. Только руки отцепите.
Переглянувшись с майором Коваленко, Григорий Владимирович неторопливо подошел, дотянулся и своим ключом расцепил наручники. Позволил пленнику опустить руки и уже в нижнем положении защелкнул их снова. Совершенно ни к чему давать пленнику надежду на относительную свободу. К тому же наручники, оставленные только на одной руке, тоже становятся оружием. Правда, это уже было элементом из программы обучения спецназа ГРУ, где любой предмет, попавший под руку или в руку, должен становиться оружием – хоть карандаш, хоть пепельница. Но бандит мог дойти до этого интуитивно. Наручники же на двух руках стесняли свободу владения руками и делали бандита безопасным.
– Итак… – начал Шереметев, вернувшись на свой стул.
– Спрашивайте, – поднял голову бандит, показывая свою готовность к сотрудничеству.
– Где сейчас Борзов?
– Откуда я знаю? Я с ним уже давно не виделся. Я слишком мелкий человек, чтобы с ним напрямую общаться. Он – эмир, а я простой моджахед.
– А кто знает?
Пленник не торопился ответить, долго раздумывал, и эти раздумья капитану не понравились.
– Труба по тебе скучать начинает, быстрее соображай!
– Урзай с ним договаривался. Наверное, Урзай лучше всех знал его планы. Он нами всеми командовал.
– Где Урзай?
– Его завалило камнями. На базе. Как только обстрел начался…
– Ты уверен?
– Я сам видел. Его первого завалило. Сразу придавило, когда потолок провалился.
– На какой машине Урзай ездил? – решил внести свою лепту в допрос и майор Коваленко. – В последнее время. На какой?
– «Семерка». Голубая такая, светлая…
– Где он жил?
– А Махачкале.
– Сосед Борзова? – спросил Григорий Владимирович.
– В другом подъезде.
Капитан с майором переглянулись. Случайный вроде бы вопрос капитана попал в цель. Светло-голубая «семерка» стояла у крайнего подъезда дома профессора Идрисова. Это видели и капитан Шереметев, и старший прапорщик Николай, о чем Шереметев и сообщал майору Коваленко.
– Ладно. Тела сейчас откапывают. Завтра уже ясно будет, кого завалило. А что «костяная нога»? Он так в последнее время и жил у эмира? Он что, ближе к Борзову, чем Урзай? Учти сразу, что слова твои мы можем проверить. «Костяная нога», или как там его зовут, я запамятовал, у нас. Как, кстати, его зовут?
– Азар, что ли? С гипсом?
– Да.
– Азар Абусаидов.
Капитан посмотрел в свой блокнот, где еще на перевале сделал запись, и кивнул головой:
