Евгений Сухов - Казначей общака
– Погоди, – слегка отстранил Святой ее ладони, – крест нужно снять.
И бережно положил его поверх одежды. А потом, осторожно взяв Настю за руку, повел ее к кровати.
Нетерпеливо, как мальчишка, Святой положил Настю на спину и услышал сдержанный шепот:
– Не торопись, сначала я тебя всего исцелую.
Герасим невольно улыбнулся – а вот это уже интересно. Настя выбиралась из-под него точно ящерка, придавленная камнем, – сильно, порывисто, и, оказавшись наверху, припала губами к его шее. Было немного щекотно и очень приятно, а Настя, не успокоившись, опускалась все ниже, награждая каждый сантиметр его кожи горячими поцелуями. Добравшись до паха, она вдруг неожиданно остановилась и, хитро посмотрев на Святого, поинтересовалась:
– А остальное монахам разрешается?
Настя выбрала не самое подходящее время, чтобы упоминать о его духовном сане. Улыбнувшись, Герасим ответил:
– Ничего страшного, я прощу тебе этот грех.
Второй раз повторять не пришлось, медленно поглаживая его бедра, Настя опустила голову.
– Боже, – запрокинул голову Святой и уже виновато, чуть сдержаннее, добавил: – Прости, что упоминаю тебя всуе…
Герасим насытился только под самое утро. И, закинув руки за голову, лежал обессиленный и обновленный. Настя не была русалкой, он столкнулся с настоящей жрицей любви, способной вдохнуть силу в любого мужчину. Она лежала неподвижно и как-то очень скромно после неистово бурной ночи. Похоже, что она спала, но это было не так. Герасим понял это сразу, едва пошевелился. Она приникла к нему всем телом, доверчиво, почти по-детски.
Святой приобнял ее, и она забилась под его руку, словно птенец под материнское крыло. Неожиданно он поймал себя на мысли, что за все это время ни разу не вспомнил об Оксане. Прежде с ним такого не случалось, ее образ преследовал его бесконечно. Неужели эта женщина способна вылечить его от наваждения?
– Где ты этому научилась?
Настя подняла глаза.
– Если я скажу, что у меня была хорошая школа, ты мне поверишь?
Святой усмехнулся:
– Хороший вопросик…
Неожиданно Настасья сделалась серьезной.
– Ты хотел откровения?
– Допустим. Признаюсь, выслушивание исповеди – это мое слабое место.
Постель всегда располагает к откровенности.
– Первый мужчина у меня был в семнадцать лет. Я даже и не поняла толком, что произошло, пьяная была, – с какой-то откровенной отчаянностью произнесла Настя. – К нам в поселок парень из армии в отпуск вернулся. Пригласил своих двух приятелей, ну меня позвали. Вроде бы и выпила-то немного, а только ничего уже потом больше и не помню… Скорее всего сыпанули чего-то в стакан. А очнулась от того, что на мне кто-то прыгает. Открываю глаза, а это тот голубоглазый солдатик. Истосковался он у себя на службе без баб-то. Мне бы его столкнуть, а чувствую, что сил нет никаких. Только рот разеваю. Потом второй сподобился, тоже прыгал, как на матрасе, этому едва шестнадцать исполнилось. Как жеребчик скакал. А третий мужик совсем, двадцать пять ему было. Обстоятельно все делал, с передыхом. А потом еще смеялся над теми, дескать, пацаны, учить вас некому.
– А что потом?
– Не знала, как жить, – очень просто сказала Настя, – родителям не могла признаться. Рассказала деду, все как было… без утайки, – голос ее слегка напрягся.
– А дед что? – спросил Герасим. И тут же пожалел, догадываясь, что, возможно, прикоснулся к чужой и страшной тайне.
– С дедом все просто, – буднично продолжала Настя, – оказывается, я не первая такая в селе была. Наш солдатик хотел от души погулять. Через день они еще одну девушку в лес заманили… А когда обратно возвращались, дед их из ружья пострелял, всех троих. Тебе не страшно? – неожиданно спросила Настя, подняв на Герасима наивные глаза.
Святому и впрямь было не по себе: не то от девичьей бравады, не то от впечатлений последних суток.
– Ничего, я привычный.
– А почему не спрашиваешь, что после было? Как-то я же жила еще пять лет. Если тебе неинтересно, ты так и скажи.
– Отчего ж, рассказывай.
Руку свою Герасим не убрал, вот только желание куда-то улетучилось.
– А дальше у меня жизнь как-то сама собой разладилась. Школу я уже забросила. Сначала появлялась там через раз, а потом и вовсе ходить перестала. Родители спихнули меня в соседний район, там училище было. Ну а без родительского глаза и вовсе как-то все вкривь и вкось покатилось. Мужики ко мне липли, как мухи на сладкое, а чтобы отказать, силы уже не находилось, – честно призналась Настя. – Что говорить, деньги мне нужны были, одеваться хотелось. Потом подружка надоумила, и я в Москву подалась. Там заработки хорошие. Как-то даже неплохо устроилась… А когда двум из наших башку проломили, я решила дома чуть отсидеться. Деда вот иногда навещаю. Отец у меня тут неподалеку, вроде тебя… Ну что, нравлюсь я теперь тебе? – с вызовом спросила Настя. – Или, может быть, ногой на пол спихнешь, как сучечку какую?
– О чем ты, глупая, я не меньше твоего дерьма нахлебался, только рассказывать не хочу. Если начну обо всем говорить, так у тебя уши завянут. Так что извини, не могу. Поберегу твои нервы.
– Ты мне ничего больше не хочешь сказать?
Святой удивленно посмотрел на девушку. В сущности все женщины одинаковы, достаточно провести с ними в постели какой-то час, как они непременно начнут требовать каких-то обязательств.
– Хм… А что ты от меня хочешь услышать?
– Ну мало ли, – неопределенно пожала плечами Настя, – мог бы сказать, например, что я тебе очень нравлюсь. Женщине всегда приятно это услышать.
– Успокойся, малышка, ты мне действительно очень нравишься. Иначе меня бы не было в этой постели. Я всегда предпочитаю проводить время с теми женщинами, которые мне по душе. Мне даже пришлось себя преодолевать. Разве ты можешь представить монаха, который пристает к женщине?
– С трудом, – улыбнулась Настя.
– Вот и я не представляю, – строго заключил Святой.
– Только-то и всего, – хмыкнула Настя. – Похоже, что объяснение в любви откладывается.
– Ты многого от меня хочешь, – сдержанно заметил Святой, – лучше ответь мне откровенностью – ты кого-нибудь любила?
– Если честно… ни одного!
– Ну а что же ты тогда хочешь от меня? – беседа начинала забавлять его. Вот как оно обернулось, а он-то считал, будто знает о женщинах почти все или, во всяком случае, многое.
– Опять честно?
– Разумеется.
– Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой все было по-другому.
– Хм, а если не будет все по-другому, то явится твой дед и уговорит меня из ружья?
– Ничего такого не будет, – яростно запротестовала Настя, приподнимаясь на локти. – И ты напрасно о нем так плохо думаешь, я уже начинаю жалеть, что рассказала тебе об этом.
– Ладно, – мягко приласкал ее Святой, – не тревожься, у нас еще будет время поговорить об этом. Давай еще поспим. Четыре часа утра не самое лучшее время для таких серьезных разговоров.
– А ты возьмешь меня с собой? – вдруг спросила Настя.
К этому вопросу Святой отнесся неожиданно серьезно и, помолчав, твердо ответил:
– Возьму… обещаю.
Настя благодарно улыбнулась и, обняв его, быстро уснула. Как будто бы дожидалась от него именно этих слов.
Вопреки ожиданию Святому не спалось. Он ерзал, переворачивался, пытаясь выбрать удобное положение, и наконец оставил всякую попытку уснуть. Тревога, зародившаяся в нем, мешала ему. Он напоминал чуткого зверя, почуявшего опасность. Изрядно промучившись, он понял, что уснуть не удастся.
Настя спала, чуть приоткрыв рот. Во сне она выглядела еще более соблазнительной, а румянец на щеках делал ее похожей на девочку.
Святой взял со стула брюки, рубашку, быстро и бесшумно оделся. Слегка отодвинув занавеску, посмотрел в окно. Теперь он понимал, что его так беспокоило. Дед!
Дед стоял во дворе и разговаривал с каким-то мужчиной. Герасим не мог рассмотреть его лица, тот находился к нему спиной, но по прямой уверенной осанке догадался, что неизвестный знает себе цену и держится с дедком почти покровительственно. Чувствовалось, что они о чем-то спорили, но слов было не разобрать. Мужчина несколько раз взмахивал руками, что-то доказывая, а дед что-то раздраженно бубнил в ответ.
Наконец они попрощались. Незнакомец удовлетворенно кивнул и пошел в сторону калитки. Весь его вид демонстрировал, что разговором он доволен, а прямая спина излучала непоколебимость.
Дедок еще с минуту наблюдал за удаляющейся фигурой, а потом, сплюнув себе под ноги, побрел к амбару. Через минуту он вышел оттуда с карабином. Привычно передернул затвор и направился к дому.
Было пять часов утра, не самое лучшее время для семейных споров.
Святой быстро подошел к кровати, свернул валиком рясу и сунул ее под одеяло. Настя что-то пробормотала во сне и вновь размеренно засопела. На крыльце послышалось осторожное шарканье. Едва скрипнула входная дверь. И вновь тишина – жуткая, напряженная. Святой метнулся в угол и застыл. Дверь медленно открылась, в проеме показалась сутулая фигура старика. Несколько секунд он стоял у порога, привыкая к полумраку, и, перекинув карабин с левой руки на правую, двинулся в сторону кровати.
