Олег Приходько - Вне закона
— Вот и скажи об этом Язону, — хохотнул Адамов и глотнул из золотой фляжки.
Пименов сидел у себя наверху. Говорить ему ни о чем и не нужно было: японский микрофон, установленный в помещении, где проходил совет, улавливал даже потрескивание табака в сигаретах. Телохранитель — любимец Пименова по прозвищу Барракуда — сидел тут же, безразлично потягивая пиво из банки. Другой контролировал коридор.
Поворот оказался неожиданным. Светлана появлялась пару раз на пикниках, и теперь Пименов проклинал себя за то, что не устоял перед соблазном показать эффектную девицу в их обществе. Да еще о делах при ней… Неужели?! Он вспомнил, как они познакомились. Ничего особенного: лето, Неаполь, скучающая разведенная женщина, муж — кэп, плавает где-то в Атлантике, детей нет… Досье на нее он не собирал, поверил как-то сразу. После слов Севостьянова задумался: а вдруг?.. Не слишком ли все гладко получалось с ней с самого начала?..
Пименов покосился на Барракуду: что думаешь? Тот или сделал вид, или действительно не понял. Узколоб телохранитель. Надо будет — убьет, а на роль советника не тянет, нет.
Но если Севостьянов прав, и провал — действительно следствие появления Светланы на горизонте?
— Походи за ней, Барракуда, — вполголоса, боясь пропустить хоть слово из динамика, сказал Пименов.
Мордоворот кивнул.
«Ты акционеров Язона не знаешь, — спокойно рассуждал Адамов на том конце провода. — Уладят с прокуратурой, дело заведут, а потом похерят, профиль поменяют или концы в воду за бугром».
«Вот! — воскликнул Гольдин. — Почему — мы? Палка-то о двух концах. Франкфуртские и засыпали».
«И этот дело говорит, — подумал Пименов. — Стоит мотнуть в большой свет, в круиз, пока они на девчонку компромат будут стряпать. Жаль. Хорошо бы с ней по Майне, на катере…»
Участники совета сдрейфили, конечно. Пименов понимал, что дела никто из них не провалит, но кто тогда? Угроза была стимулом для мозговой атаки. Там, в помещении, завязался сыр-бор, каждый хотел оправдаться. Пименов засмеялся, отключил микрофон.
— Если и в самом деле она, лично порешу. Только скажи, — и он сурово посмотрел на телохранителя.
Барракуда встал с демонстративной готовностью.
Никто из совета о версии Севостьянова Язону сообщать не стал, опасаясь гнева: подозрение тенью ложилось и на него самого. Все подавленно молчали, потом стали выпрашивать побольше времени. Условно решили, что первый провал мог быть вызван стечением обстоятельств. Для выводов нужна цепочка.
— Дорогая цепочка получится, — усмехнулся жадный Адамов. — Золотая в прямом и переносном, так сказать.
— Семь лет под одним богом ходим, — лепетал Гольдин.
— Ищите сами, — обреченно резюмировал Кропоткин. — Найдете — воля ваша.
И только Севостьянов промолчал. Он сказал все — знал, что в комнате установлен микрофон.
3
Кладбище было старым, на нем уже давно никого не хоронили. Подзахоранивали только в могилы родственников.
— Привет, душа Евгений, — буркнул Каменев, пришедший сюда ни свет ни заря. Обросший щетиной, с красными воспаленными глазами, он сидел на камне, который они собирались сегодня устанавливать. — «А на кладбище все спокойненько».
Каменев уже успел уполовинить бутылку. На могиле стоял стакан, прикрытый черным мякишем.
«Душа Евгений» присел рядом, молча выпил. «Состарился без дела, — подумал он о бывшем опере. — И пьет не в меру. Жаль…»
— Нравится мне здесь, — сказал неожиданно Каменев. — Я уж у сторожа справлялся, нет ли вакансий.
Евгений не ответил. Поплевал на ладони, вонзил в землю лопату, которую одолжил у могильщиков. На камне было высечено:
ШВЕЦ ПЕТР ИВАНОВИЧ
1954–1994
Проработали с час, за все это время не обмолвились ни словом. Когда распороли бумажный мешок с цементом и Евгений, прихватив пару ведер, отправился к колонке за водой, явился Илларионов с бутылкой и букетом хризантем.
Петр любил хризантемы.
Подъехали Нежин и Ника. Нежин держался молодцом, шел, почти не опираясь на палку.
— Все в сборе, пора и перекурить, — оживился Каменев. — Наливай, Алеша.
Вдовец Илларионов единственный из всех оставался в строю. Ему бьио по-человечески жаль Каменева и Столетника, не ко времени запросивших у жизни тайм-аут.
— Давно не брился? — как бы невзначай спросил он у Каменева, свинчивая со «Столичной» пробку.
— Бороду отпускаю, — соврал «лев на пенсии».
Илларионов сказал речь:
— Вот и год прошел. Мы все еще живы. — Вздохнул и выпил.
Ника заплакала, прильнула к Нежину. Отставной полковник обнял жену.
К двенадцати камень стоял на фундаменте. Друзья помолчали, стоя у холмика, затем втиснулись в старенький «жигуль».
— Вам детей не пора заводить? — попытался разрядить атмосферу Евгений, когда Нежин вырулил на Камчатскую.
— Уже, — засмеялась счастливая Ника.
— Да ну?!
— А ты, сыщик, не заметил? — улыбнулся Нежин.
— Душа Евгений у нас нянькой будет. Из него хорошая нянька получится, — подначил Каменев.
— Лучше на кухню за молоком, чем в гастроном за водкой, — не остался в долгу Евгений.
— Как девочки, Алексей Иванович? — спросила Ника.
— Спасибо, привыкаем.
Евгений выходил первым.
— Пельменей хочу, — сказал жалобно. — У Кати вкусные пельмени получаются.
— Намек понял, — кивнул Илларионов. — До твоего отъезда созвонимся.
«Без них Пьеру было бы тяжелее под камнем», — благодарно подумал Евгений о друзьях, просеянных сквозь сито Судьбы. Он постоял, проводив взглядом машину, хлебнул напоследок чистого осеннего воздуха и вошел под арку ненавистного двора с мусорником посередине.
— Хватит жрать-то, Андрей Егорович, — сказал он вахтеру вместо приветствия, снимая ключ со щита. — Так ты себе на саван не заработаешь.
В коридоре ожидали двое. Молодой мужчина в длиннополом кожаном пальто выразительно посмотрел на «сейку». Накрашенная девица была юрисконсульту знакома, Евгений кивнул, пропустил ее вперед.
— Ну, что там у вас еще? — спросил он без энтузиазма. — Возбудили дело-то?
Она села на фанерный стул, с неоправданным вызовом закинула ногу на ногу.
— Возбудили. Теперь я заявление забрать хочу, — ответила девица, роясь в косметичке.
Евгений повесил куртку на плечики, запер шкаф.
— Отлично, — сказал юрисконсульт. — И сколько?
— Чего «сколько»? — заморгала та длинными ресницами, рассыпая тушь по щекам.
— Заплатил он тебе сколько, чтоб ты заявление забрала?
Она сняла ногу, криво усмехнулась. Даже сквозь краску было видно, как по лицу расползается румянец.
— А чё?
— Ничё. Так просто поинтересовался. Не отдают?
— Не отдают.
— С судьей поделись.
— Делилась.
— Тогда ничем, как говорится, не могу-с. Дела о преступлениях, предусмотренных частью первой статьи 117 УК, за примирением потерпевшего с обвиняемым прекращению не подлежат. Все?
— Чё делать-то?
— А это вы с другом сами решайте. Сидеть ему от трех до семи за изнасилование или тебе отвечать по 130-й за клевету.
Девица прикусила губу, прищурила глазки, точно высчитывала, в чем ее выгода при таком обороте дела.
— За клевету — это как? — допытывалась она.
— Девять тысяч двести рублей в сберегательную кассу.
— Я тебе отдам.
Он подошел к двери, распахнул ее пошире.
— Сверни их трубочкой, — посоветовал напоследок. — Вали отсюда.
— Козел! — фыркнула посетительница и, перебросив через плечо сумочку на длинной цепочке, завиляла бедрами, направляясь к выходу.
— 131-я, часть 1-я — унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме, — спокойно сказал юрисконсульт.
— Да пошел ты!
— Ничего, за год лишения свободы тебя просветят. Любишь кататься, люби и аборты делать.
Он захлопнул за ней дверь, тяжело опустился на стул.
«На-до-е-ло, — стиснув кулаки, Евгений уставился на календарь уходящего года под стеклом. — Тос-ка!.. Чтоб вы провалились со своим бесконечным поиском лазеек в кодексе. Какие это законы?.. Бред свинячий. Бросить все, бросить!.. — он посмотрел на дату намеченного отъезда, обведенную в календаре. — Не вернусь, — решил он вдруг. — Пусть ищут, пусть хоть убьют. Не вернусь!..»
— Можно? — напомнил о себе шкаф в кожаном пальто.
— Докурите там, за дверью.
Посетитель исчез. Жест в коридоре, которым он упрекнул юрисконсульта в опоздании, попытка войти на прием с длинной черной сигаретой, какие курят путаны у Киевского, сделали свое дело: приходилось усилием воли сдерживать раздражение.
Посетитель — отличного сложения, волосы ежиком, перстень-печатка, способная заменить кастет, — вошел и сел, не дожидаясь приглашения.
