Александр Бушков - Капкан для Бешеной
Маргарита Монро, звезда шантарской эстрады номер один. Женщина, беззаветно влюбленная в Мерилин Монро, – даже до Даши доходили слухи о прямо-таки патологическом стремлении Риточки вылепить из себя двойника голливудской дивы. Псевдоним, прическа, цвет волос, старательно скопированные со старых снимков Мерилин платья – как утверждали злые языки, с регбистом из шантарского «Шемрока» Маргарита-дубль крутила пару месяцев роман исключительно оттого, что первая Мерилин когда-то вышла замуж за тамошнего спортсмена. По тем же слухам, в последнее время Монро-два в подражание кумиру намеревалась обзавестись любовником-драматургом, беда только, что среди практикующих шантарских драматургов не было ни одного моложе семидесяти (а один вдобавок и вовсе педераст)…
«Вляпались», – подумала Даша с безнадежной тоской. Маргарита Монро – сие означает массу знакомых среди самого неожиданного народа, рехнешься, вычерчивая схемы и составляя списки. Ресторан «Золото Шантары», где покойная, главным образом, подвизалась определенной группировкой не контролируется, вовсе даже наоборот – исполняет функции этакой ничейной земли, нейтральной территории, где по неписаному уговору запрещены разборки и сведение счетов. Но от этого не легче, наоборот, умножает число версий и гипотез, несказанно и однозначно.
Даша вернулась в кухню, присела на изящный табурет под пару тому, что приютил Чегодаева, потянула из кармана сигареты.
– Прониклась? – спросил Чегодаев скорее сочувственно.
– Прониклась, – кивнула Даша не без злорадства. – Крайних тут не будет, прокуратура непременно удостоится своей доли выволочки.
– Вообще-то, еще не факт, что ее грохнули…
– Не обольщайтесь, – сказала Даша сердито. – Вы что, нашего одессита не знаете? Раз он вслух сказал про несообразности – значит, уверен, что несообразности есть. И в самом деле, когда так грохаются головой о край ванны, в первую очередь проламывают череп, а уж потом, далеко не всегда, ломают шейные позвонки… Постоянное присутствие в квартире какого-нибудь хахаля, часом, не обозначено?
– После беглого осмотра не прослеживалось, – сказал Чегодаев хмуро. – Только женские шмотки. А по ящикам еще не лазили, только начинают. К ней тут ходила девчонка, нечто вроде приходящей горничной, за ней с полчаса как поехали. На Монтажную.
– При сегодняшнем гололеде привезут часа через два, даже если она дома. До Монтажной свет не близкий.
– Вот именно… У вас на нее ничего не было?
– Не припомню что-то, – сказала Даша. – Нет, не должно. Вот в качестве «близкого окружения» она кое-где да упоминается. Колдуна хотя бы взять. Правда, Колдуна уже не допросишь, разве что через спиритическое блюдечко… Вы в спиритизм верите?
– Не верю, – буркнул Чегодаев.
Слышно было, как в квартиру кто-то вошел, прошествовал в дальнюю комнату – видимо, Славкины ребята пришли докладывать. А следом новые шаги, уверенно-целеустремленные…
– Еще опера приехали, – сказал Чегодаев, заметив ее непроизвольное движение. – Обыскать нужно как следует…
– А что, у вас что-то на нее есть?
– Нема, – отмахнулся Чегодаев. – Просто… Сама ведь понимаешь: с нас в любом случае спросят по высшему разряду, неважно, убийство тут или бытовичок. Так что стоит подсуетиться.
– Оно конечно, – согласилась Даша.
Приподнялась и выглянула, слегка приоткрыв кухонную дверь. В комнате уже старательно трудились четыре человека, свято исполняя завет знаменитого французского криминалиста Эдмонта Локара. «Первые часы розыска неоценимы, ибо уходящее время – это улетучивающаяся истина», – учил один из отцов-основателей. В чем, как и положено отцам-основателям, был совершенно прав. Сановитые понятые, правда, о Локаре слыхом не слыхивали – иначе не взирали бы со столь брезгливой отрешенностью на методично работавших оперов.
– Хорошо еще, журналисты пока не пронюхали, – сказал Чегодаев.
– Уж это точно, – кивнула Даша.
Делать им обоим в силу своего положения было совершенно нечего – приходилось сидеть и ждать подвижек. Чегодаев, понятно, с этим свыкся, но вот Даша порой ощущала во всем теле чисто рефлекторный зуд – до сих пор чуточку диковато было сознавать, что ей самой нет нужды носиться по этажам. Слишком мало времени прошло с момента ее водворения в убогоньком, но все же отдельном кабинете, каковой ее ничуть не радовал, откровенно-то говоря. В новом назначении чересчур много было от слепой игры Фортуны, от тухленьких бюрократических игр. После прошлогоднего ордена, новой звездочки на погонах и сопутствующей газетной шумихи Рыжая, что называется, попала в струю. В старые времена сказали бы – стала примером для строителей коммунизма. И, как в старые времена, в каком-то из высоких кабинетов было решено, что перспективного офицера следует поощрить избитым способом – приподнять на пару ступенек, посадив в отдельный кабинет. Вот и получился свежеиспеченный заместитель начальника уголовного розыска города. Черт-те что получилось, честно признаться. Одним махом перешла в иную категорию – пусть микроскопического, но начальства. А сие автоматически вовлекает тебя в сложную систему отношений, хочешь ты того или нет: кто-то моментально преисполняется зависти, для кого-то ты союзник исключительно в силу занимаемого тобой кресла, для кого-то по тем же причинам – враг. Плюс – разнообразные аппаратные игры. Плюс – вполне естественное недовольство выскочкой… Господи, масса вариантов, коллизий и подводных камней! Мизантропом становишься в считанные недели…
Дверь она не закрыла в видела, что обыск движется по накатанной колее. Собственно, с точки зрения строгой юриспруденции, это был не обыск, а осмотр места происшествия, но разница, право же, невелика.
Даша, не сдержавшись, фыркнула.
– Что такое? – встрепенулся Чегодаев.
– Да вспомнила сейчас… «Закон двенадцати таблиц предписывает, чтобы при производстве обыска обыскивающий не имел никакой одежды, кроме полотняной повязки, а в руках держал чашу».
– Это еще откуда?
– Двенадцать таблиц, – сказала Даша. – Первый свод законов Древнего Рима. Шестой век до нашей эры.
– Вот и попробовали бы, – сварливо сказал Чегодаев. – В полотняной повязке и с чашей в руке…
– Понятые рехнутся, не говоря уж о начальстве.
– Это определенно…
Оба ощущали все то же тягостное неудобство – им не находилось занятия, а уходить нельзя.
– Вы хорошо рассмотрели картину? – спросил Чегодаев. – Это картина, там в углу даже есть закорючка… Писано явно с обнаженного оригинала, с наглядным знанием фигуры.
– Строите версию? – осведомилась Даша. – Мастер не ограничился нетленным полотном, а возжелал оригинала, а оригинал стал ломаться, и вот… Или нам сюда ревность пристегнуть?
– Просто пытаюсь занять чем-то мозги, – честно признался Чегодаев.
– Понятно… Судя по тому, что я слышала, оригинал не особенно стал бы ломаться. Вы историю с фотоальбомом знаете?
– Нет. Что там?
– Да ничего особенного, – сказала Даша. – Нашей мисс Монро сто раз предлагали попозировать для художественных фотографий, но девочка была расчетливая и весьма умело выждала момента, когда ей предложили составить альбомчик для узкого круга ценителей, а не толпы, причем за весьма кругленькую сумму. Я от орлов из налоговой слышала – денежки ей выдали черным наликом, только вот концов то ли не нашли, то ли не захотели толком искать. Ну, а такая картина и альбом для узкого круга – явления одного порядка, правда? Тоже пытаюсь чем-то занять мозги…
Хмыкнула про себя – редко случалось, чтобы она с одним из представителей славной прокуратуры сидела в столь трогательном единении. Никто не давил друг на друга, никто не уворачивался, не зажимал информацию – пастораль… Хрупкая недолговечная идиллия.
– А вообще-то, она неплохо поет… пела, – сказал Чегодаев. – Дочка все кассеты собрала. «Бессонница» мне самому нравится. Вот только этот творческий народ ужасно неразборчив в связях…
– Давайте будем оптимистами, – сказала Даша. – Лазаревич все же не бог, могла и по пьянке приложиться…
Чегодаев глянул на нее цепко, понятливо. Даша прекрасно понимала и ход его мыслей, и таивший массу оттенков взгляд. Всякое в жизни случается, порой нет нужды скрывать или фальсифицировать улики – достаточно просто-напросто искать плохо. Иногда от тебя этого и требуют – чтобы ты искал плохо, не более того. Нюанс немаловажный для профессионала.
В комнате, явно игравшей роль гостиной, все шло своим чередом – как положено, всякий извлеченный из секретера предмет предъявляли понятым (а те со страдальческими улыбками морщились, то и дело вознося очи горе).
– Смотрите-ка, золотишко на стол складывают, – сказала Даша. – Ограблением не пахнет.
– Тут с первого взгляда было видно, что ограблением не пахнет, – откровенно огрызнулся Чегодаев. – Кроме шкатулки на полу, порядок идеальный. Кстати, насчет наркотиков у вас на нее ничего нет?
