Александр Бушков - На то и волки – 2
– Но вы так строите беседу…
– Вот не думал, что беседу я строю… – пожал плечами Данил. – Честное слово, не строю. У меня – ни версии, ни даже наметок, я просто зыркаю по всем направлениям… А Верочка Климова про дочку турецко-подданного знала?
– То-то и оно, что знала. Начались скандалы, ну, все это протекало стандартно… Правда, привело лишь к тому, что Климов стал меньше шататься по городским кабакам. Гораздо чаще увозил Оксану в Граков, там же у нас куплен коттедж в бывшем Доме писателя… Это…
– Знаю, бывал, – кратко сказал Данил. – В тот вечер он был с Оксаной?
– Нет. Насколько мне известно, с утра ездил в Граков один… точнее, с Ярышевым. Вы же сами прекрасно знаете, Ярышев у него был доверенным лицом, опять-таки мне неподконтрольным, шофером, охранником, адъютантом…
– С утра – в Граков. А потом?
– Потом – полная неизвестность. Примерно в два часа дня они вернулись в столицу. Ярышев остался в конторе, а Климов уехал. И, как пишут в детективных романах, всякие его следы теряются. На следующее утро его нашли в озере.
– Ярышев?
– Ярышева нигде нет. До сих пор. Растаял… Растворился.
– Понятно… – протянул Данил. – У вас есть какие-то свои… ну, не версии, соображения?
– Никаких.
– А если подумать?
– Я уже достаточно думал. Ни версий, ни соображений у меня нет. В первую очередь оттого, что представления не имею о его делах. Ни малейшего представления.
– Что, совсем нет версий? Помилуйте, любой, кто регулярно читает или смотрит детективы, моментально сопоставил бы смерть Климова, исчезновение Ярышева и выдвинул бы версию…
– …согласно которой Ярышев его и прикончил? – подхватил Багловский. – Извините, но об этой версии я серьезно не думал. По тем же причинам, о которых только что говорил. У меня нет ни малейшего представления о делах и обязанностях этой парочки. А потому не считаю себя вправе выдвигать скороспелые версии. Ну и, в конце-то концов, подождем заключения прокуратуры…
– Резонно, – согласился Данил. Наклонился к водителю. – Когда приедем в город, давайте прямо к озеру. Если, конечно, успеваем в прокуратуру…
– Успеваем, – хмуро сказал Багловский.
– Вот и отлично.
– Если улицы не перекроют, – вмешался шофер.
– А что, должны?
– Да вроде опять митинг намечался. Когда ехали в аэропорт, кое-где милиция стягивалась…
– Мать их за ногу и об угол… – с ленивой злостью бросил Данил. – Ну, все равно, сначала завернем к озеру, благо по дороге…
Он неплохо знал этот город. Как-никак в девяносто первом должен был стать одним из тех, кто без лишнего шума и особого зверства указал бы так называемым демократам их подлинное место в жизни… будь у Меченого побольше решимости, отдай Меченый приказ готовым к рывку волкодавам. Глядишь, и не пришлось бы рекламировать нынче пиццу. Слаб оказался, сперматозоид пятнистый, боже, как слаб…
Он любил этот город, несмотря на то, что пережил здесь восемь лет назад, в историческом августе. Как-никак именно здесь, верстах в сотне от Менска, когда-то и располагалось небогатое именьице панов Черских, классической загоновой шляхты <Беднейший слой дворянства, нечто вроде русских однодворцев.>. Самое забавное еще и в том, что Черские просто не могли не знать Дзержинских и Пилсудских, они ведь обитали в трех соседствующих уездах – Дзержинские, Пилсудские, Черские…
Но некогда было об этом думать, растекаться мыслью по былым временам. Он опустил стекло, выщелкнул в щель окурок. Машина уже въехала в Менск – и Данил тренированным глазом отметил усиленный пост: возле аккуратной бетонной будочки поста ГАИ кроме дежурной машины стояли еще две «Волги» в полной боевой раскраске, с мигалками на крышах, а среди полудюжины людей в форме, стоявших тесной кучкой поодаль, наметанный взор тут же выхватил двоих с нашивками «Ястреба», здешнего милицейского спецназа. Пожалуй что, оппозиция и впрямь готовила на сегодня очередные половецкие пляски…
Он вылез из машины первым. Краешком глаза заметил настырную «девятку», остановившуюся метрах в ста, в удобном для наблюдения месте. Ну и наплевать.
Нет смысла скрывать свой интерес к месту происшествия, ради того сюда и приехали, в конце-то концов…
Почти бесшумно подошел Багловский:
– Вчера из Варшавы звонил Довнар, спрашивал о вас. Говорил, сегодня подъедет.
– Угу, – безразлично отозвался Данил.
Подошел к самому краю. Европейская пастораль: справа, на пригорке, поросшем нежно-зеленой травкой, – аккуратный ряд белых двенадцати-этажек, слева – асфальтовая дорога без выбоин, по которой катят чистенькие троллейбусы. Мощенные бетонными плитками дорожки, кусты, скамейки, безмятежная ребятня пускает кораблики, везде чистота, никакого мусора, ни битых бутылок, ни оберток от шоколадок, ни даже мятых газет, братья-рутены все же ближе к Европе, нежели к Азии…
Аккуратное, почти круглое озерцо метров пятидесяти в диаметре. Спокойная темноватая вода. Вокруг – немалое количество уличных фонарей, в темное время суток здесь должно быть довольно светло, это вам не Россия. Ближайшая бетонная дорожка – метрах в тридцати. Нужно быть не просто поддавшим – в дупель пьяным, чтобы забрести в озеро. В дупель, и никак иначе. Брести на четвереньках без руля и ветрил.
Данил дернул подбородком, указывая на отдаленные дома:
– Этот район как-то ассоциируется с Климовым?
– Никакой связи, – ответил Багловский. – По крайней мере, мне непонятно, зачем он сюда забрел.
– Ну, положим, мне тоже… – проворчал Данил, глядя на спокойную зеленоватую воду.
Ему многое было непонятно.
Он не переоценивал свое умение разбираться в людях – непогрешимые асы с рентгеновским зрением встречаются лишь в бездарных романах. И все же, все же… Тот Сережа Климов, которого знал Данил, конечно, мог вдали от руководства развинтиться и распуститься, погрязнуть в романчиках с доступными красотками и кабацком разгуле, забрести спьяну в озеро на окраине города и утопнуть самым пошлейшим образом. Иногда самые надежные люди выкидывают самые неожиданные фортели. Однако этакие, с позволения сказать, мутации требуют времени. Если Климов, как выражались авторы начала века, вступил на стезю порока, почему это произошло с ним так быстро? Не мог Серега сгореть в считанные недели, не тот человеческий типаж, совершенно не тот. Уж в своих-то людях Данил разбирался, пусть и без рентгеновского зрения.
А самое главное – и, разумеется, неизвестное ни Багловскому, ни даже Паше – это то, что именно Серега Климов часов примерно за десять до гибели отправил Данилу короткую шифровку, собственно говоря, состоявшую лишь из сигнала тревоги…
Все было давно и детально проработано. Существовало три разновидности сигнала тревоги, примерно классифицировавшиеся как «тревога», «особая тревога» и «тревога крайней степени опасности». Номер один – непредвиденные неприятности. Номер два – неприятности крупные. Номер три… номер три проще всего охарактеризовать вульгарными эпитетами типа «тушите свет» «полный атас», «полный звиздец». Высшая степень опасности. Климов как раз и подал сигнал номер три. Климов, между прочим, был единственным здесь, в этом городе, кто знал, ради чего в свое время создали фирму «Клейнод». Даже ее номинальный глава не знал, а Климов, доверенный человек Данила Черского, знал прекрасно. Если, как уже говорилось выше, грядущий финансовый поток сравнивать с текущей водой, то Климов как раз и был здешним мирабом, сиречь хранителем воды, стражем канала…
В девять тридцать утра по здешнему времени он отослал Данилу шифровку.
Данил, как положено, сообщил о ней по инстанции, то есть владельцу «Интеркрайта», после чего позвонил в Менск и узнав, что Климова нет на месте, стал ждать его звонка. Не дождался. Ближе к вечеру посадил на телефон одного из своих парней, велев непременно разыскать Климова, – но результатов не было. Теперь понятно, почему. На следующее утро в Шантарск позвонил пребывавший в несколько растрепанных чувствах Багловский и, что называется, огорошил…
Такие дела. Можно, конечно, считать, что Серега спьяну отправил в Шантарск сигнал крайней тревоги. Вот только Данил не мог позволить себе столь простую и убаюкивающую версию. Не мог, и все тут. Быть может, кого-то такое сравнение и покоробит, но он пять лет дрессировал Сережу Климова, как охотник дрессирует гончую, а потому версию насчет пьяной хохмочки отметал с порога…
Дело даже не в хвостах, обозначивших себя с первых шагов Данила по гостеприимной рутенской земле. Дело не в «девятке», торчавшей на прежнем месте. Скорее уж в другой «девятке», не машине, а конторе, сожравшей лучшие годы жизни, но, надо отдать ей должное, обучившей и вырастившей матерущего волка. Дело в чутье, которое мало что не подводило – не раз спасало жизнь и ему, и другим…
Сейчас волчище, замерев, вытянувшись в струнку так, что ни одна шерстинка не дрогнет, влажными ноздрями втягивал прозрачный воздух – и воздух пахнул врагом… Человеческих слов для этих ощущений пока что не придумано, но это ничего еще не значит. Многое в жизни зверей человеческими словами не опишешь…
