Павел Яковенко - Месть как искусство
«Санитарка» не только не притормозила, но прибавила скорость, и явно попыталась задавить Моисеенко. Тот, как в кино, прыгнул рыбкой в сторону, так что кабина зацепила только его ботинок. Однако и этого хватило, чтобы прапорщик с воплем кубарем покатился куда-то в сторону.
— Стреляй по колесам!! — крикнул Денис то ли себе, то ли своим бойцам, выскочил из засады, и открыл огонь по удалявшемуся автомобилю. Тот зарыскал из стороны в сторону, развернулся посреди дороги и остановился. С другой, противоположной от Дениса стороны, открылась дверца, и из «санитарки» в сторону леса рванула какая-то быстроногая женщина. Расстояние было приличным, но старлею все же показалось, будто из-под черного бабьего платка мелькнула на мгновение белая прядь волос.
«То ли крашеная, то ли седая? Вряд ли блондинка. Но если блондинка, то…», — какие-то ненужные мысли мелькнули в голове Максимова, пока он мчался к машине, и пропали.
— Гонза! Догони ее! — прокричал Денис бойцу, тот на ходу кивнул, и исчез в зарослях.
— Не стреляйте! Не надо!
Около машины с поднятыми вверх руками стояли двое: один — явно местный — черный, и сам весь в черном, и второй — совершенно непонятный тип — тоже вроде весь в черном… Но как-то очень уж не подходил он к местности, чем-то выделялся. Взгляд у него был какой-то…. Не здешний взгляд, странный очень. И волосы длинные.
— Там раненый, — показал на машину местный.
Татарин и Мичман обыскивали пленных; Денис заглянул в салон. М-да… Пуля попала водителю в поясницу — с ним нужно было что-то срочно делать.
— Отдай, сука! — заорал Мичман.
Денис тут же выскочил наружу. Боец что-то выдирал из рук длинноволосого типа, а тот яростно вцепился в предмет, и громко орал на совершенно незнакомом языке. «Что-то очень знакомое…», — показалось Денису. — «Что-то… Ба! Да это же французский! Никак — иностранец! Этого еще не хватало!».
Денис подошел ближе, и с силой ударил чудика прикладом по рукам. Иноземец с воплем выпустил из рук то, за что он так усиленно боролся.
— Что это? — спросил Мичман.
— Это видеокамера, — задумчиво ответил Максимов. — Какая-то маленькая, я раньше таких и не видел. Наверное, жутко дорогая.
Переставший вопить француз побледнел.
«Чего он так испугался? Что мы отберем видеокамеру? Правильно, отберем. Но что-то тут не совсем так. Иностранец, один, посреди Чечни, с видеокамерой. На заложника не похож… Совсем, скажем, не похож…».
Неожиданно очнулся местный:
— Это представитель французской гуманитарной миссии. (Он показал на чудика). А мы — его помощники. Вы это все зря очень сделали… Надо раненому нашему помочь.
— А чего так убегали? — зло спросил Денис. — Прапорщика нашего сбить хотели.
— Так бандиты кругом, — пожал плечами местный.
— А что за баба с вами была?
— Так тоже француженка.
Денис снова заглянул в салон. Раненый уже не стонал, только сипел сквозь зубы, под ним натекла большая лужа крови. «Что же делать?» — подумал Максимов. — «Интересно, машина на ходу или нет?».
Он грубо подвинул раненого водителя, сел за руль, попытался ее завести… Бесполезно. Даже стартер не заработал. Денис сплюнул. Возникала неприятная перспектива: тащить трехсотого на руках. Хотя, впрочем, можно было заставить это делать местного или француза. А еще лучше — их обоих вместе.
— Товарищ старший лейтенант! — по уставному обратился к Максимову Мичман. — А можно посмотреть, что там на камеру записано?
— Можно, наверное, — неопределенно ответил Денис. Сейчас его много больше интересовало, как организовать транспортировку раненого духа.
Хотя секунду спустя он решил, что можно, и правда, краем глаза глянуть, что там записано. Может быть, что-то важное? И что он так об этом духе париться? Родственник он ему, что ли? Останавливаться надо было сразу. Вон, Моисеенко только сейчас к машине едва ковыляет.
Он забрал видеокамеру из рук Мичмана, включил ее, проверил наличие кассеты, и запустил на просмотр…
От увиденного у него непроизвольно округлились глаза, и перехватило дыхание. Съемка была качественной, на небольшом экране было хорошо видно, как кричал и извивался человек, которому медленно отрезали голову.
Денис прокрутил кассету назад — теперь здесь насиловали какую-то женщину, хорошо слышались полузадушенные рыдания и какой-то дикий, ненормально радостный гогот окружающих.
Воображение у Дениса и так работало дай Бог каждому. Здесь же ничего не нужно было представлять. Снимали подробно, детально, с разных ракурсов. От таких картин у любого нормального человека перехватывает дыхание, и кулаки сжимаются в бессильной злобе…
Кровь бросилась Максимову в лицо.
В этот момент местный, очень — очень тихо и незаметно перемещавшийся к краю дороги, резко прыгнул в сторону, и пустился бежать, как на стометровке.
— Стреляй!! — закричал Денис, не выпуская видеокамеру из рук. Он очутился в глуповатом положении: камеру бросить было невозможно, иначе сломалась бы, но и для стрельбы руки оказались заняты. Но Мичман, Татарин и Моисеенко сами открыли огонь. И вовремя. Местный уже почти добежал до леса, когда в него все-таки попали. Он пробежал еще несколько шагов, но было хорошо видно, как подгибается его нога. В конце — концов, он упал, не добежав до спасительных для него деревьев всего метра два.
За беглецом устремились Татарин и Мичман. Пока они волокли его к «санитарке», беспощадно пиная, Моисеенко держал на прицеле впавшего в ступор француза, Денис обыскивал машину в поисках кассет. Они оказались в небольшом тайнике, сооруженном под крышей. Их было не так много — четыре штуки, по шестьдесят минут.
Но это, как Денис уже ничуть не сомневался, были не просто четыре часа. Это были часы страданий, убийств, насилия и ужаса, которые тянутся бесконечно, и из четырех часов превращаются в четыреста, четыре тысячи, четыре миллиона… На одном из кадров мелькнуло лицо самого француза. Оно было потное, красное, и очень возбужденное.
— Так за этим сюда приехал, падла лягушастая? — тихим, страшным голосом спросил Денис француза по-русски.
Тот начал что-то агрессивно лопотать, показывая себе на карман. Денис протянул руку и вытащил оттуда паспорт. Французский паспорт.
— И что? — зло спросил Максимов. — И что?! Что мне твой паспорт?
В этот момент бойцы доволокли до машины местного. Одна пуля попала ему в бедро, другая перебила колено. Он молчал, только смотрел с ненавистью.
— Что будем делать, командир? — спросил прапорщик. — И что-то Гонзы нет…
— Да, это плохо. Это очень плохо, — ответил Денис, внезапно сообразив, что боец уже должен был бы вернуться. Он бы уже вернулся, если только… Если только…
На мгновение мир почернел. Денис закусил губу, скрипнул зубами, и неожиданно даже для самого себя, сказал:
— Я думаю, надо этого лягушатника расстрелять.
— Что? — удивился Моисеенко, и даже на мгновение открыл рот. В его маленьких карих глазах промелькнуло самое неподдельное изумление. — Мы? Сами?
— Да, сами! — уже твердо, наливаясь тяжестью впервые произнесенной вслух потаенной мысли, ответил Максимов. — Только мы и только сейчас. Иначе я себе никогда этого не прощу.
Он увидел, что и прапорщик, и бойцы изрядно удивлены, и явно колеблются. Тогда Денис горячо, с неприкрытым нажимом начал их убеждать. Прямо сказать, не их он убеждал. Он самого себя убеждал.
— Мы его сдадим — его отпустят! Ну, кассеты отберут. А может, и не отберут, кто его знает… Может, он их выкупит. У нас же иностранцы — это почти святые, особенно если при деньгах. А из-за таких как этот многие хорошие, ни в чем не повинные люди, жизни лишаются. Он же платит за съемки, духи головы режут; он платит — они убивают на камеру. Специально людей воруют, чтобы изнасиловать и зарезать, а потом фильм снять. Западные «овощи» любят нервишки пощекотать. А этот им такое удовольствие доставляет. Реалити — шоу!.. И мы его отпустим!? Да он оклемается, и опять вернется!!
Денис помолчал, и добавил еще один аргумент, не абстрактной справедливости, а вполне конкретный, шкурный, наверное, самый убедительный в этот момент:
— Если мы его живым сдадим, он на нас жалобу накатает. Скажет, например, что мы мирных граждан поубивали. Нас же с вами по судам и затаскают.
Этот проняло: бойцы и прапорщик побледнели. Максимов усмехнулся:
— Ну что, отпустим гада? Отведем к отцам-командирам и будем ждать результатов?
— Нет, — проговорил Моисеенко, — ты прав, затаскают. Давай его кончим, и все следы уберем. Чего с духами возиться?
Пока шла дискуссия, местный чеченец умер. Истек кровью без помощи. Умер и водитель, по той же самой причине. Оставался француз, и непонятно было, куда делся Гонза? Слишком долго он отсутствовал. Денис очень сильно подозревал, что Гонза, наверное, больше не придет. Но верить в это совсем не хотелось. Совсем…
