Сергей Соболев - Титановая гильотина
Накануне вечером Анна тусовалась в компании подруги и двух приятелей, имеющих отношение, как и она сама, к телевизионной индустрии. Один из них напрашивался на интим, но Анна, отбыв и это мероприятие как несколько утомительную, но необходимую повинность, аккуратно отшила его; так что ей к полуночи удалось-таки добраться до своего гнездышка в Митине, до своей родной кроватки, которую она, по крайней мере сейчас, ни с кем не намерена была делить.
Проспала она почти до трех часов дня. Может быть, дрыхла бы и дальше, но ее разбудило сердитое и какое-то настырное жужжание. Как-будто муха билась в паучьих тенетах или по комнате летал здоровенный майский жук.
Не сразу, но она все же разобралась, что этот сердитый жужжащий звук издает ее собственный сотовый «Нокиа», лежащий на прикроватной тумбочке (перед тем как улечься спать, она заблокировала городской телефон и отключила звук на сотовом, оставив зачем-то виброфункцию).
— Здравствуй, Аня, — прозвучавший в трубке голос был знаком не только ей, но и, без всякого преувеличения, миллионам российских телезрителей. — Это Уралов тебя беспокоит.
— Андрей? — несколько удивленно отозвалась в сотовый Зеленская. — Рада тебя слышать… Надеюсь, мы сейчас не в прямом эфире?
И тут же вспомнила, что сегодня четверг, а часовая публицистическая передача Уралова, лучшая, пожалуй, сейчас в своем жанре на российском ТВ, каждый выпуск которой способен наделать шороху на всю страну и которую, поговаривают, не пропускают даже высшие лица государства, выходит в эфир по воскресеньям, в вечернее время.
В трубке несколько секунд длилась какая-то странная тишина, но, когда она уже было подумала, что линия разъединилась, мэтр отечественной журналистики вновь дал знать о себе.
— Ну и как тебе это все нравится, Аня? — отчего-то печальным голосом спросил Уралов. — Просто сумасшествие какое-то…
Зеленская, хотя и ни черта пока не поняла, уже заранее почувствовала легкий испуг.
— Что, с Маркеловым что-то стряслось? Я же говорила ему, чтобы не злоупотреблял спиртным и не садился выпившим за руль!..
— С Володей? — Теперь уже в голосе ее собеседника прозвучали удивленные нотки. — Я с ним примерно полчаса назад по телефону говорил. Мы и вчера с ним в Останкине пересекались, одну тему обкашляли. Гм… Знаешь, с утра у всех башня просто съехала! Наплевал-таки этот ковбой на все и вся, можно даже сказать, «положил» с прибором… Взял и послал киллеров к своему «дружку»!
Зеленская удивилась еще сильнее.
— Андрей, объясни толком, что происходит! Что за «киллеры»? И кто кого «заказал»?..
После очередной паузы в их чуточку бессвязном разговоре, в трубке раздался сдавленный смешок.
— Аня, ты меня разыгрываешь? Или ты и вправду ничего не знаешь?
Зеленская, обескураженная донельзя, продолжая держать трубку у уха, прошлепала босиком к окну и, раздвинув тяжелые плотные шторы, посмотрела с высоты седьмого этажа на городской ландшафт.
На улице идет легкий снежок… Прохожие не суетятся, выглядят спокойными… В просвет между двумя крупнопанельными зданиями виден отрезок Путилковского шоссе и проезжающий по нему транспорт… Короче, обычная картина серенького буднего дня.
— Андрей… Я тут выпала на несколько часов из действительности, — направляясь в ванную, сказала молодая женщина. — Отсыпалась… Телефон был отключен… Вот… Так что вообще-то стряслось?
— Думаю, тебе следует включить телевизор, — усмехнулся в трубку Уралов. — Но я, дорогая, звоню совершенно по другому поводу. Случайно вот встретил твоего напарника… я ведь не знал, что вы вернулись в Москву. Короче, есть идея… нужно встретиться. Помнишь тот ресторан, где мы общались в прошлый раз? Сегодня в семь вечера тебя устроит? Или у тебя уже есть какие-то планы на вечер?
— Гм… — Зеленская ненадолго задумалась. — Ну раз такая звезда, как Уралов, сам приглашает девушку в ресторан…
— Вот и отлично! — стал закругляться тот. — Значит, договорились? Да, стрингер Зеленская… Ты все же не забудь включить свой «ящик»!..
Анна приняла душ, затем слегка прибралась, привела себя в порядок, перекусила бутербродами, а также пообщалась по телефону с целой кучей народу, начиная от родителей — мама преподает английский и немецкий в одной из московских школ, отец занимает должность замдиректора крупного военного института — и заканчивая менеджером российской версии канала «Евроньюс», который сообщил ей о наличии свободной вакансии в «русской редакции» и агитировал ее, чтобы она все бросила и отправилась — для начала — на годик поработать во французский Лион.
Самым первым, кстати, буквально сразу же вслед за Ураловым на ее сотовый прозвонил Вован Маркелов.
И с некоторым запозданием Зеленская наконец узнала о случившемся: минувшей ночью Соединенные Штаты начали свою войну против Ирака.
Встреча Зеленской была назначена известным телеведущим в оформленном в русском стиле ресторане «Сударь», что на Кутузовском проспекте. В холле работал телевизор, к которому прикипели, слушая последние новости из Багдада, швейцар и еще трое или четверо каких-то мужичков (среди них, возможно, затесался и человек, обеспечивающий безопасность столь колючей и неудобной для некоторых «бугров» персон, как Андрей Уралов). Но в самом зале, слава богу, телеящик, этот постоянный источник паршивых новостей, отсутствовал, да и людей было раз-два и обчелся.
Уралов был уже на месте. Он занимал отдельный столик в углу зала, сервированный на двоих. При ее появлении мэтр встал. Они деловито обменялись рукопожатием (Анна не выносила культивируемой среди московской тусовки привычки расцеловываться при встрече с каждым встречным-поперечным; по большей части это были неискренние, фальшивые эмоции, а иногда можно было нарваться и на иудины поцелуи). Знакомы они были если и не сто лет, то довольно давно, еще с той поры, когда Зеленская, доучиваясь на последнем курсе журфака МГУ, уже фактически состояла в штате корреспондентского корпуса «четвер той» кнопки, контролируемой столичными властями.
Они уселись за столик. Официант зажег свечи, принял заказ, после чего удалился. Метрах в десяти от них, за другим столиком, лицом ко входу и вполоборота к ним, за чашкой кофе скромно коротал время незнакомый ей мужчина лет тридцати, в котором, впрочем, она без труда вычислила личного телохрана пригласившего ее сюда известного теперь на всю страну человека. Что касается самого Уралова, то он выглядел даже более собранным, более озабоченным, нежели обычно, в остальном же, по крайней мере внешне, за те без малого четыре месяца, что отделяют их от последней по времени встречи, он совершенно не изменился.
— Отвратительно, — серьезно и чуточку печально глядя на нее, сказал Уралов. — Ничего более мерзкого в жизни не видел! Хотя ты знаешь, конечно, что мерзость… всякая пакость… в сущности, это и есть моя работа.
— Что-то не очень похоже на изысканный комплимент, — улыбнувшись краешком губ, которых она лишь чуть коснулась помадой L'oreal, заметила Зеленская. — Неужели, Андрей, я и впрямь выгляжу отвратительно… и даже мерзко?
Уралов, удивленно моргнул раз и другой, затем, улыбнувшись чуть устало, сказал:
— Извини, Аня, я был невнимателен… Ты выглядишь, как всегда, превосходно… Ты же понимаешь, что я имел в виду совсем-совсем другое…
Анна даже и не подумала обижаться на своего более опытного коллегу. Она надела нежно-бирюзовый костюм от Кристиана Диора не для того, чтобы понравиться Уралову, а чтобы понравиться самой себе. Самой себе Анна Зеленская, по крайней мере в данный момент, нравилась. А что? Девушка она не то что крупная, но крепкая: про таких мужики говорят «фигуристая». Рост у нее сто семьдесят, самое то (вроде и не верста коломенская, но и не коротышка-дюймовочка). Задорный носик, ямочки на щеках и совершенно не русская привычка лыбиться во все тридцать два зуба. Смех у нее — если есть повод для смеха — настолько заразителен, что все вокруг тоже начинают ржать как лошади. Некоторые покупаются на эту ее смешливость и потом очень удивляются, что Зеленская в иных ситуациях может не только отбрить какого-нибудь хама острым словцом, но и врезать своим крепким кулачком или тем, что там у нее окажется под рукой… Что еще? Еще в канун отъезда из Москвы, когда стало ясно, что им предстоит турне по странам арабского Востока, где отношение к женщинам европейского типа довольно-таки специфическое, Анна подстригла чуток волосы и перекрасилась в брюнетку (а так волосы у нее каштанового оттенка). Этот окрас, как говорят многие, ей очень к лицу, поэтому она решила, что побудет еще какое-то время брюнеткой. Вдобавок она похудела — без всяких усилий и разных там диет, — сбросив вес до почти идеальных для нее пятидесяти семи килограммов. И если добавить ко всему этому легкий ближневосточный загар, выделяющий ее на фоне бледных, как поганки, московских барышень, то становится ясно, что у самой у нее не было серьезных оснований быть недовольной собственной внешностью.