Эльмира Нетесова - Выскочка из отморозков
— Чего испугался? Ты ж мужик, понимать должен, что у своих нельзя тыздить. Потребовались бабки — скажи, но сам не лезь. Договорились?
Борька согласно кивнул.
— Ты скажи-ка мне, давно на деньги играешь?
— Не так уж, второй год.
— С этими, что приходили?
— Ну да!
— Говно они, а не кореша! Ты для них подстава, зелень, мошкара! Они с таких навар снимают и жиреют, а ты из-за тех козлов в зону загреметь можешь, а ходки бывают разными, иные длиной в жизнь. Стоит ли так платиться, врубись, пока не поздно, завяжи с падлами и подумай, как дышать стоит. Нынче ты не на ту стежку свернул. Рано скентовался с паскудами, уже легавые тебя засекали, ты у них на примете. Это хреново. Не спеши лажаться. Жизни еще не видел, а уже в дерьме вывалялся. Не стоит так. Не бери больше, чем схаваешь, не то сорвешься. Не сажай себе на шею гадов — сломаешься. Я уж давно этим отболел. И тебе не дам споткнуться. Тебе в честь дружить с крутыми? Но они мелкоту за кентов не держат. Постригут с десяток пацанов на бабки и жируют. А вы для них промышляете, шнырями при крутых дышите. А вот попробуй возникнуть к ним без навара! Они не дадут хамовку, даже окурком не поделятся.
Борька молча опустил голову, вздохнул на всхлипе, прижался к Герасиму.
— Общение тебе нужно? Так давай ко мне клейся, — погладил по голове.
— У тебя есть курево? — спросил Борька и, взяв пачку сигарет, вытащил из нее несколько, остальное вернул.
— Давно куришь? — спросил Герасим.
— Порядочно…
— С чего засмолил?
— С паханом погрызлись. С отцом. Он поддавал и махался с нами, со мной и с мамкой. Всякий день бухал. Одной бутылки на день не хватало. Отнимал у мамки деньги, даже когда совсем нечего было пожрать. Если отнять нечего, тут за нож иль за топор хватался. И за нами бегал. Мамку один раз совсем поймал. Свалил на землю в огороде, хотел ей голову отрубить, но я камнем швырнул, попал ему по башке удачно, он до вечера не мог встать, а мать меня ругала, мол, убил своими руками родного отца, даже плакала. А он, когда очухался, меня до ночи ловил, грозил повесить, даже петлю сделал, она до сих пор в сарае болтается на гвозде. Я с неделю домой не приходил, — шмыгнул носом Борька.
— У кого канал?
— Да у одного крутого — на чердаке.
— Там курить стал? — прищурился Герасим.
— Ага! Жрать хотелось…
— Чего ж не накормили тебя?
— На халяву кто даст? — отмахнулся пацан. — Вот тогда и пошел торгашей трясти. Сначала на рынке — по карманам. Бывало, ловили, тыздили до полусмерти, случалось везло. Но навар крутые забирали весь, до копейки. Перевернут кверху ногами, тряхнут разок, весь навар вывалится. Ни одной заначки не застряло. А на другой день поджопником снова на базар выкидывали. Не давали жрать, мол, голодный лучше пашешь. Так-то и приучился смолить. Табак голод глушит. Зато с прошлого года я перестал в козлах дышать. Не давал себя трясти, завел заначник. Враз зауважали. Перестали вламывать, стали звать за стол сыграть в карты.
— Ты хоть раз выигрывал?
— Да, бывало. Редко, но случалось.
— Эх, Борька! Ничего не изменилось, кроме метода. Завязывай ты с ними и забудь! Ситуация знакомая, старая. И конец предрешенный. Отлепись. Чем раньше, тем лучше.
— Они меня так просто не отпустят.
— Почему? — удивился мужик.
Мальчишка глянул и замялся.
— Это они заставили украсть у меня бабки?
— Так получилось.
— Задолжал? — понял Герасим.
— Да, — признался нехотя.
— Выходит, и теперь за тобой должок висит?
Пацан и вовсе сник, опустил голову.
— Ну вот что, вякнешь им, что за расчетом пусть ко мне возникнут, Получат сполна, по самые помидоры. Перестанут к тебе прикипаться. Но сам у них не застревай. Договорились?
Борька молчал, его бил мелкий озноб.
— Круто они взяли тебя в оборот…
— Если б не они, пахан давно бы размазал, крутые вступились…
— То не помощь — вырвать из одной беды и воткнуть в другую. Даже продохнуть не дали, зверюги! Разве так помогают? Эх ты, чижик! — вздохнул Герасим трудно и посетовал: — Жить еще не. начал, а горя уже нахлебался, завел вкруг себя вражью свору и сослепу принял за друзей. Иль не сыскал сверстников на своей улице?
— Они тоже под крутыми дышат, все до единого.
— С чего так? Иль их тоже отцы трамбовали?
— Нет, но иначе нельзя. Крутые всех под себя подмяли, Кто сам по себе хотел дышать, заставили налог платить, кто отказался, тем плохо пришлось. Разборку сделали… С нее своими ногами не ушли…
— Ладно, поглядим, кто скорее накроется, — усмехнулся Герасим и предложил: — Давай клейся ко мне в подручные. Научу свой хлеб зарабатывать. Сперва мыльницы, пепельницы, масленки станешь сам делать. Поначалу трудно будет. Глина особый материал, человечье тепло любит, настырных уважает. Не враз покорится. Но когда признает — сотни раз вознаградит и порадует.
Борька не знал, что ответить. Он растерялся. Мальчишка понимал: ему не миновать разговора с крутыми. Как он сложится? Вряд ли они простят драку с отчимом. Да и долг вернуть потребуют. А где взять деньги? Бесконечно ждать не станут, включат счетчик, и хоть сдохни… Зачем садился с ними играть на деньги?.. А как иначе? Все садились, и Борька тоже, вначале из любопытства, потом в надежде отыграть долг, который постоянно рос. Он гасил его частями, воровал где мог. Выигрывал помалу, а проигрывал куда как больше.
Борька озирается вокруг. Крутые могут появиться кодлой в любую минуту, внезапно. И тогда не устоять. Мальчишке вспоминаются жестокие разборки. И пацан сжимается в комок, понимая, что он не выдержит той боли, а в ушах стоят крики, стоны попавших на разборки. Борьке стало холодно. «Лучше сразу сдохнуть…»
— Слушай, кент, чего дергаешься? Завяз ты, чую, глубоко. Потому вытянуть не просто. Но выход имеется. Отправлю тебя к матери в деревуху. Там с годок-другой прокантуешься, за это время про тебя нюх посеют. Мы с матерью станем навещать иногда. Идет?
Борька молчал. Рад был бы согласиться, но боялся за мать. На ней могли оторваться крутые за него. Но как о том скажешь?
— Не поеду из дома, — насупился мальчишка.
— Смотри, я хочу, чтоб тебе легче жилось, — предупредил Герасим.
Борька понимал, что будет лучше, если он сам появится у крутых, не ожидая их прихода. Но ноги не несли. Так прошло два дня, а на третий увидел возле дома Ленку. Ее знала вся городская накипь. Увидев в окне Борьку, позвала к себе и, улыбаясь как родному, сказала тихо:
— Братва велела тебе сегодня нарисоваться. Как всегда, вечером. Кайфовее, если сам возникнешь, чтоб без шмона и шухера обошлось. Уладить кое-что хотят. Хорошо, воробышек? И не вздумай смыться иль страндеть, что я не передала! — улыбнулась одними зубами и, снисходительно потрепав Бориса по плечу, добавила: — А уж совсем большим становишься, скоро из тебя мужика надо делать. Хочешь? — Выгнувшись так, что груди почти легли на голову мальчишке, Ленка притянула Бориса к себе.
Глаза его округлились от удивления и неожиданности. Он много раз видел, как играют с Ленкой в любовь взрослые парни, мужики. Жгуче завидовал им, но сам подойти к ней не решался. Боялся насмешек девки и трепки от крутых. Но Борьке нестерпимо хотелось поскорее стать взрослым, мужчиной. Вприглядку он уже многому научился. И мальчишка неосознанно ухватил Ленку за грудь.
— Ну, гнида, ты даешь! — расхохоталась девка громко и, щелкнув пацана по носу, сказала: — Приходи вечером. Может, и сообразим с тобой что-нибудь. Чего ждать? Ты уже созрел…
— Обязательно ввалюсь! — пообещал Борька. Он и не заметил за своей спиной Герасима. Тот наблюдал через окно и слышал каждое слово.
— На живца берут. Старо это, — усмехнулся криво и не спускал глаз с пасынка ни на минуту.
Герасим всегда был равнодушен к детям. Старался их не замечать. Он не терпел детский смех и крик. Его раздражали громкие ребячьи голоса. Не стал бы исключением и Борис, если б не Наталья. К ней Герасим уже привык так, словно прожил вместе с бабой не один десяток лет. А ведь и познакомились недавно. Дала женщина объявление в газету, указала номер телефона. Он и позвонил ей вечером. Дословно разговор запомнил.
Наталья не верила, будто кто-то откликнется на объявление. В нем указала, что имеет сына, старый дом и невысокую зарплату. О себе сообщила, будто внешность у нее обычная, а возраст — на четвертый десяток перевалил. В том же объявлении сказала, что нужен хозяин в семью, добрый друг и отец сыну.
Когда Герасим позвонил, она сказала ему, что не ждет кого- то особого, а обычного, простого человека, который сумел бы понять и жалеть ее и сына.
— Если подружитесь с Борькой, я вас полюбить смогу, — пообещала по пути в дом.
Подружиться с мальчишкой оказалось совсем не просто. Вот и теперь, воровато озираясь, обшарил все карманы матери и отчима, заглянул в кошелек, где обычно лежали деньги. Но ничего не сыскал. Герасим предусмотрительно спрятал их от пасынка и теперь исподтишка наблюдал за ним.
