Дорога особого значения - Александр Александрович Тамоников
— Вот, — негромко произнес Раздабаров. — Видишь — пустые нары? Причем оба места нижние. Думаю, это самое то и есть. То есть все по заветам нашего незабвенного учителя Левы Гармидера…
Их никто не тревожил, никто к ним не подходил, и они понимали, почему это так. К ним присматривались и прислушивались, их изучали. Что ж, пускай изучают. А там будет видно.
— Ты поспи, — сказал Игнат Афанасию. — А я покараулю. Вдвоем нам этой ночью спать несподручно. Мало ли что…
— Лучше ты, — возразил Лыков.
— Я не хочу, — сказал Раздабаров. — Правда, не хочу… Лучше я буду сидеть и мечтать.
Лыков ничего не ответил, улегся на нары и вскоре ровно задышал. Раздабаров снял сапоги и устроился на нарах, сев по-турецки. Спать ему и вправду не хотелось. Внешне он был спокоен, но внутри у него будто звенела и вибрировала туго натянутая струна. Или, может, это была сжатая пружина, которая в любой момент могла с силой распрямиться. Какой уж тут сон? Он сидел и тихо, почти беззвучно читал самому себе только что сочиненные стихи:
— Я думал, это юг, но вот —
Здесь только снег, мороз и лед.
И где-то там, за этим льдом,
Отец и мать, и теплый дом,
И добрый запах пирогов,
И за окошком — звук шагов,
И на реке — песчаный плес,
И в конуре — лохматый пес…
Наверно, Игнат сочинил бы и продолжение, но тут он скорее почуял, чем увидел, что к нему кто-то подошел и подсел на нары. Раздабаров открыл глаза. Рядом с ним сидел какой-то человек — небольшого роста, сутулый и невзрачный. Выражения его лица и глаз Раздабаров разглядеть не мог из-за полутьмы.
— Можно присесть? — вежливо поинтересовался незнакомец.
— Так ты уже присел, — равнодушно ответил Игнат. — Зачем же спрашиваешь?
— Ну, я думал, что ты спишь, — ответил человек. — А коль ты не спишь, то, значит, нужно просить позволения. Без позволения — как же садиться? Тем более к незнакомому? Я человек вежливый.
— Я это уже понял, — усмехнулся Раздабаров. — Что ж, коль пришел и сел, то и сиди. И мне заодно веселее будет. А то ведь утро — когда оно еще наступит…
— А что ж не спишь? — спросил незнакомец.
— Так ведь место новое, — ответил Раздабаров. — Непривычное пока что местечко. Разве тут уснешь?
— Приятель-то твой спит, — сказал человек.
— Он-то спит, — подтвердил Раздабаров. — Отчего ему не спать? У него железные нервы. Да и не привыкать ему — чалиться на нарах. А я человек с тонкими чувствами. Так что…
— Это да, — согласился незнакомец. — Когда я попал сюда, то тоже… Правда, это было давно… Так что — пообвык.
— А что ж тогда не спишь? — спросил Раздабаров, а сам тем временем прислушивался к дыханию Лыкова. Спит он или не спит? И понял, что не спит, а лишь делает вид, будто спит, а сам прислушивается к разговору. Раздабаров внутренне усмехнулся, на душе у него потеплело.
— Почему не сплю? — переспросил человечек. — Да как-то так… Не спится… А потому дай, думаю, познакомлюсь с новыми людьми. Заодно и время скоротаю до утра.
— Его звать Угрюмый, — кивнул Раздабаров на Лыкова. — Я откликаюсь на Музыканта.
— О, музыкант! — преувеличенно бодрым тоном произнес человечек. — Стало быть, специалист по чужим карманам!
— Не угадал, — усмехнулся Раздабаров. — Просто музыкант. Играть я умею на разных инструментах. Оттого и Музыкант.
— Ну, а в смысле масти? — осторожно спросил незнакомец.
— Фармазон, — ответил Игнат и зевнул.
— А он? — Человек указал на неподвижно лежащего Лыкова.
— Вот когда он проснется и ты увидишь его во всей красе, тогда тебе станет понятна и его масть, — ответил Игнат. — А я говорю только за себя.
— Все ясно, — поспешно отозвался незнакомец. — Оно конечно — каждый в ответе за себя самого. Тут такое дело… — Он помолчал, поерзал на нарах и сказал: — А ты вот что… Утром, как выпадет свободное время, подойдите с приятелем вон туда… В самый дальний конец барака. Спросите Подкову.
— Подойдем, — с нарочитым равнодушием произнес Раздабаров.
— Ну, тогда я пойду, — засуетился незнакомец. — А то что-то меня потянуло в сон.
Раздабаров ничего не ответил, и человек ушел.
— Все слышал? — спросил Раздабаров у Лыкова. — С нами желает познакомиться некто Подкова. Должно быть, здешний властитель и вершитель судеб. Так сказать, паук, который держит в лапах все нити. Хм, Подкова… Вообще-то очень милое прозвище. Веет от него чем-то таким домашним и уютным. Прямо-таки из лагеря хочется убежать, услышав такое прозвище!
Лыков ничего не сказал, повернулся на другой бок и вскоре опять уснул.
* * *
Кончилась ночь, наступило утро. После подъема и завтрака тем заключенным, которые прибыли ночью, велено было вернуться в барак. На работу их не повели — предстояло выполнить формальности.
Барак понемногу пустел. По проходу, вдоль нар и между нарами шныряли уборщики, изредка туда и обратно проходили какие-то заключенные. Новенькие безучастно сидели на нарах. В бараке стало значительно светлее, и можно было разглядеть всю его неприглядную картину от входа до самого дальнего конца. Там, в дальнем конце, мелькали какие-то люди, слышались невнятные голоса и даже раздавался смех — громкий, откровенный.
— Ну что, пойдем знакомиться с милейшим парнем Подковой? — спросил Раздабаров у Лыкова. — Все равно делать нечего. Сидим на голых нарах, как… И никто не обращает на нас внимания. Ну и порядки в этом заведении. Ладно, хоть завтраком накормили!
Они поднялись и не спеша направились в ту сторону, где звучал смех. Подошли. Один угол барака был отгорожен от остального пространства дощатой перегородкой. В ней виднелась дверь. У двери сидели на корточках четверо заключенных, о чем-то беседовали и смеялись.
— Что надо? — глянул один из заключенных на Раздабарова и Лыкова. Взгляд у него был нехороший, смотрел он с прищуром, речь была с наигранной ленцой, руки — в наколках. Судя по всему, он, равно как и остальные трое, был из свиты Подковы, тем, кого в уголовном мире принято называть шестеркой.
— От тебя — ничего, — спокойным и чуть презрительным тоном произнес Раздабаров. — Ночью нас пригласили к Подкове. Познакомиться. Доложи, что мы пришли и ждем.
— Кто вы такие? — прежним тоном спросил заключенный-шестерка.
— Музыкант и Угрюмый, — ответил Раздабаров.
— И кто же вас приглашал?
— Ты, — впервые за все время отозвался Лыков. — Разве не помнишь?
Заключенный злобно скривился, поднялся, осторожно приоткрыл дверь загородки и шагнул внутрь. Через минуту он появился и произнес:
— Проходите оба. И чтобы без всякого кипежу.
Раздабаров со снисходительной усмешкой глянул на шестерку,
