Джерри Эхерн - Хирургический удар
— Да, только еще прикроешь уши.
— Полезная подсказка, — согласился Кросс. — Можно тебя спросить? Почему мы не делаем это так, как в фильме “Пушки острова Наваронн”? Там никто даже не намок, когда взорвали неприятельский патрульный катер.
Хьюз, казалось, некоторое время размышлял над вопросом. Его лицо было наполовину освещено. Потом он сказал:
— Потому что я не киносценарист.
Кросс не нашелся, что ему на это возразить. Он осторожно положил устройство в вещевой мешок, подвязанный у него под мышкой, закрыл его и перекатился за борт в воду. Она была обжигающе холодной, но не такой, как во время последнего заплыва. Кроме того, Эйба согревала мысль об Ирании, оставшейся на судне, которая снова сможет согреть его своим телом.
Кросс поплыл вдоль ватерлинии к носу “Неустрашимого”, прижимая к себе сумку. Если бы у женщины была сумка подобной формы для хранения ее аксессуаров и висела у нее на плече, то она называлась бы ридикюлем.
Теперь Эйб хорошо видел советский патрульный катер, рубка которого возвышалась метров на шесть над палубой “Неустрашимого”, а длина его была раз в пять больше рыбацкого судна.
Он казался таким огромным, что Кросс засомневался, хватит ли мощности взрывчатки, чтобы выполнить задание. Но был только один способ определить это, и Кросс, регулируя дыхание, не сводил глаз с “Ролекса”. Потом он глубоко вдохнул и нырнул. От прожекторов русского судна было так светло под водой, что можно было читать.
Эйб вынырнул между двумя суднами, сделал быстрый вдох и снова нырнул, но теперь — глубже. Судя по светящемуся циферблату часов, он пока укладывался в график.
Внезапно свет пропал, и Кросс понял, что находится вблизи корпуса катера. Хьюз говорил ему, что по последним данным русские патрульные катера не имеют оборудования для отслеживания пловцов. Он надеялся, что Хьюз был прав.
Эйб почувствовал, что ему не хватает кислорода и ускорил подъем, вынырнув слева у кормы катера, где были расположены два мощных винта. Он посмотрел на часы — уже немного запаздывает. Кросс снова нырнул, стараясь не попасть под винты, и интуитивно поплыл вдоль корпуса. Циферблат “Ролекса” тускло светился, и он увидел, что время критическое. Кросс быстрее поплыл к носу судна. “Черт возьми”, — прошептал он, вдохнул и снова нырнул. Он уже опаздывал на целую минуту.
Это, конечно, никак не отразится на установке взрывчатки. Просто останется меньше времени, чтобы уйти подальше от судна. Кроме того, всегда есть вероятность, что кто-нибудь может обнаружить место установки взрывчатки на корпусе и направит сюда водолаза. На этот случай у Эйба был нож.
Кросс услышал над собой рев.
Это, должно быть, двигатель “Неустрашимого”. Эйб приставил взрывчатку к корпусу и включил магнитное устройство, надеясь, что в это время не испортил свои часы. “Ролекс” — часы очень дорогие и, если ему удастся выжить, он вряд ли сможет позволить себе удовольствие купить новые.
Кросс включил часовой взрыватель. Рев двигателя “Неустрашимого” стал громче. Пройдет несколько секунд, прежде чем советское судно отреагирует и тоже прибавит ход. Мина запущена, механизм включен. Кросс уплывал, спасая свою жизнь. Оба винта русского катера пришли в движение и судно устремилось вперед. Эйб нырнул. Легкие уже жгло от недостатка кислорода, но он продолжал погружаться. Выбора не существовало — либо задохнуться, либо быть изрубленным на куски винтами.
Кросс развернулся в воде. Силуэт русского судна быстро исчезал в черной воде. Немного подождав, Эйб поплыл вверх, и его голова показалась на поверхности. Волны в кильватере русского катера разбивались о тело Эйба. Он втянул воздух и нырнул. Еще около тридцати секунд уйдет на то, чтобы русский катер набрал скорость. Кросс по диагонали уплывал от исчезавшей кормы, стараясь подальше уплыть от катера.
Эйб посмотрел на часы и всплыл на поверхность. Как только голова Кросса появилась над водой, он сориентировался и развернулся. Он мог видеть только русский катер, закрывающий своим корпусом “Неустрашимого”. Рыбацкая лодка, вероятно, маневрируя, уходила от русских. Нос советского судна приподнялся. Если Кросс установил взрывчатку в нужном месте, то она при взрыве сделает в корпусе дыру величиной с газовую плиту, и на большой скорости в нее хлынут тысячи галлонов морской воды, отправив на дно русский катер.
Эйб ждал. На мгновение он увидел языки пламени, прежде чем вода потушила их. И, несмотря на то, что он закрыл уши, его слух поразил сильный взрыв.
Нос русского судна, казалось, приподнялся. Пулеметный огонь с его палубы был направлен в сторону “Неустрашимого”, отвечавшего автоматными очередями. Затем вдруг русский катер остановился. Пулеметный огонь с палубы прекратился. Корма катера поднялась вверх, а затем исчезла в волнах.
На этом все закончилось.
Эйб Кросс достал из сумки еще одну вещь. Это была ракетница, запечатанная в полиэтиленовый пакет. Он поднял ее над водой, взвел курок и выстрелил вверх.
Через секунду над палубой “Неустрашимого” взвилась ответная ракета.
Эйб поплыл к “Неустрашимому”. Рыбацкое судно уже разворачивалось, чтобы подобрать его.
Глава 25
Возле Танкобона, у берега моря, их ожидал еще один отряд бойцов “Народного Муджахедина”. Кросс, Хьюз, Бэбкок, Ирания, Мара и еще трое оставшихся от первой группы, несмотря на холодную воду, преодолевали прибой босиком. Это был наилучший выбор. В противном случае им пришлось бы провести несколько дней в сырой обуви. Муджахедины подбежали встречать их к краю прибоя. Они забрали горное снаряжение, ящики с оружием и со взрывчаткой. Кросс остановился на берегу.
Бэбкок, приняв положение “смирно”, сказал:
— Джентльмены, “Неустрашимый”! — и отсалютовал.
Эйб улыбнулся и сделал то же самое. Хьюз попрощался с “Неустрашимым” жестом, которым приветствовали друг друга герои фильмов о второй мировой войне, а затем левой рукой нажал радиодетонатор.
Сначала раздался взрыв и взвился огненный шар, а потом пламя охватило “Неустрашимого”. Спустя некоторое время он исчез в волнах.
— Не так ли поступал Кортес, когда завоевывал Мексику? — спросил Бэбкок Хьюза.
— Да, что-то в, этом роде. А теперь по коням, джентльмены. — Кросс взял свой автомат, рюкзак, ботинки и пошел туда, где бойцы “Народного Муджахедина” веселились, празднуя встречу. На некотором расстоянии от них стояли оседланные лошади.
Бэбкоку, очевидно, захотелось немного музыки:
— Эйб, не мог бы ты вспомнить и насвистеть мелодию из “Великолепной семерки”?
Кросс пожал плечами и углубился в себя, вспоминая мелодию. “Интересно, лошади тоже любят музыку?” — подумал он.
Они ехали двумя параллельными колоннами, снова поднимаясь в горы. Но здесь не было снега, по крайней мере — на этой высоте. Куртку Кросс положил поперек седла. На плече висел автомат. Рядом с ним на самой красивой лошади ехала Ирания.
Гнедого мерина, на котором ехал Кросс, все с иронией называли “Горячим”. Эйбу приходилось постоянно подгонять его, чтобы тот не останавливался, как вкопанный, и чтобы двигавшиеся сзади лошади не врезались в него. Но, с другой стороны, такая езда не позволяла Кроссу засыпать да ходу. Он спал всего лишь несколько часов еще до встречи с катером, а этой ночью и вовсе не удалось уснуть.
Теперь их было четырнадцать человек. Группа, встретившая их у берега, состояла из одних мужчин. И еще один отряд из “Народного Муджахедина” ждал их ближе к горе Дизан.
Ирания, ехавшая рядом с ним, вдруг сказала:
— Я хочу тебя.
Кросс взглянул на нее, не зная, что ответить. Все это время они спали бок о бок, но только спали. Он целовал ее в “лендровере”, руками он касался ее тела, но...
— Я знаю, что ты, должно быть, думаешь, что я потеряла стыд. Но сейчас нет времени для скромности. Завтра мы можем умереть. Ты позволишь мне спать с тобой, Эйб?
— Да, — сказал ей Кросс.
Ирания, пришпорив лошадь, умчалась вперед. Он не пытался остановить ее.
Хелен Челевски через стол передала список гостей. Уорен Карлисс взял его и откинулся на спинку стула, глядя не на бумагу, а на Хелен, зачитывавшую список:
— Сегодня вечером на банкете будут присутствовать эти специальные посланники. Да, кстати, возвращаясь к списку. Я вынуждена сказать следующее, — она посмотрела на него и улыбнулась. Этим утром она была особенно красива. — Все имена в этом списке засекречены. Если ты опубликуешь этот список в прессе, то тебе никогда больше не разрешат снимать на правительственных объектах США. А я потеряю работу, Уорен.
— Я понимаю, Хелен. Прекрасно понимаю. Все будет, как мы и договаривались. Я не обнародую ни кадра из фильма без твоего разрешения и до того, как все участники конференции не одобрят готовый фильм.
Она снова улыбнулась ему. Он подумал, что она очень красивая. Вспомнив о последней ночи, он сжал кулаки.
