Марина Воронина - Катюша
— А как насчет моего репортажа? — спокойно спросила Катя. — Меня, собственно, только он и интересует.
— Какой репортаж? — очень убедительно удивился редактор.
— О взрыве на складах, — по-прежнему спокойно напомнила она.
— Ты переходишь всякие границы, Скворцова, — сказал редактор.
Кате показалось, что она заметила промелькнувшее в его заплывших прозрачным салом глазках выражение хищной радости. Она ясно увидела в этих глазках себя: в невообразимом брезентовом плаще до пят, со следами побоев на лице — типичная жертва, пришедшая просить о снисхождении. “Сюрприз”, — подумала она и стала слушать дальше.
— Репортаж является собственностью редакции и не может быть возвращен тебе ни под каким видом. И потом, причем здесь ты? Снимала репортаж Толоконникова, а теперь ты приходишь и начинаешь чего-то требовать...
Он еще что-то говорил, но Катя перестала слушать. Она шагнула к столу, перегнулась через него, накрутила на кулак здоровой руки дорогой галстук модной расцветки, украшавший шею редактора, и сильно потянула его на себя. Пластиковый офисный стол протестующе заскрипел, что-то с дробным стуком посыпалось на пол, “Пентхауз” тяжело шлепнулся сверху.
— Витя, — промурлыкала она и сильно рванула галстук кверху, — отдай репортаж. Пожалуйста.
— Пусти, сука, — с угрозой сказал он. — Никогда не бил женщин, но, клянусь, ты напросишься...
— Это уже разговор, — сказала Катя, отпустила галстук и коротко, без замаха врезала левой по челюсти. Это оказалось больнее, чем она ожидала, но она была вознаграждена: редактор, коротко охнув, отлетел назад, плюхнулся задом в свое вертящееся кресло и непременно опрокинулся бы вместе с ним на пол, если бы не кстати оказавшаяся позади стена.
Он еще только открывал рот, собираясь не то что-то сказать, не то позвать на помощь (надо думать, Ладку Братину), не то просто закричать, а Катя уже снова перегнулась через стол, схватила его обеими руками за лацканы и несильно тюкнула затылком о стену. Вид этих поросячьих глазок, выпученных от непритворного ужаса, доставил ей неожиданное удовольствие.
— Отдашь репортаж? — спросила она.
— Я тебя посажу, стерва бешеная, — задыхаясь, пообещал редактор, — я тебя упеку, мразь, алкоголичка...
— Брось, Витюша, — примирительно сказала Катя, доставая из кармана пистолет. — Ведь мы же друзья, так стоит ли ссориться из-за какого-то репортажа? Тем более, умирать за несколько фотографий. Надеюсь, он еще не пошел в набор? Мне не хотелось бы, чтобы ты подводил коллектив.
Витюша молча помотал головой, завороженно глядя на пистолет. Так же молча он полез в ящик стола и выложил на столешницу плотный черный конверт с фотографиями.
— Молодец, — сказала ему Катя. — Ты что-то говорил о расчете?
Все так же не говоря ни слова, он извлек из внутреннего кармана пиджака бумажник и положил поверх конверта несколько стодолларовых купюр.
— Я взяток не беру, — покачала головой Катя, отодвигая стволом пистолета лишние. — Чужой земли не нужно нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим.
Она рассовала фотографии, деньги и пистолет по карманам плаща и пошла к дверям. Уже держась за ручку, она обернулась и тихо, чтобы не услышала за дверью Ладка, сказала:
— И чтобы ни гу-гу, договорились? Убью.
Друг Витя энергично закивал, и Катя, сделав индифферентное лицо, вышла из кабинета. Пройдя два шага, она сделала вид, будто что-то вспомнила, и снова без стука открыл дверь. Редактор сидел за столом, бешено настукивая трясущимся пальцем какой-то номер на телефонном аппарате. Катя аккуратно прикрыла за собой дверь, подошла к столу, вывернула трубку из ослабевших от ужаса пальцев, осторожно положила ее на аппарат, взяла аппарат в руку и залепила им прямо в середину посеревшей от страха подлой физиономии. Это получилось, как в самых радужных ее мечтах. Редактор замычал и схватился руками за лицо. Катя грохнула аппаратом о стену над его головой. Не отрывая ладоней от лица, он втянул голову в плечи. Из-под прижатых к лицу пальцев выступила кровь.
— Ты что, совсем дурак? — спросила Катя. — Я же сказала: убью. Ты мне веришь?
Редактор часто-часто закивал головой, по-прежнему держась за свой расквашенный нос. Катя вышла, не прощаясь. Возле стола Ладки Брагиной она снова остановилась и сказала:
— Наш Витюша что-то делал с телефоном и разбил себе нос. Мужики нынче пошли сплошь безрукие, молоток доверить страшно. Ты положи ему компресс на переносицу, холодненький, а то я спешу, да и боюсь, как бы Толоконникова не приревновала.
“Что же это я такое вытворяю, — думала она, идя по коридору и позже, в кабине лифта. — Что же это со мной делается? Это же не я, я так не умею, да и не хочу я так. И ведь что самое страшное, что самое отвратное во всем этом: ведь приди я к нему без пистолета, без кулаков, попроси я его по-человечески, ведь он бы посмеялся только, и больше ничего... Во что же это все мы превратились, если понимаем что-то, только когда нас телефоном по морде... Да что телефоном. Ты ведь сегодня человека убила, — напомнила она себе. — Сначала отрезала ему яйца осколком бутылки, а потом зарубила топором. Нет, сначала еще отрубила ему пальцы на руке... Просто Джек-Потрошитель какой-то. И уже почти забыла, словно это было во сне. А теперь едешь в лифте в чужом безобразном плаще, с разбитой физиономией и с пистолетом в кармане. Хороша... Как это он сказал — стерва бешеная?”
Загадочный Валера по-прежнему сидел в машине и, кажется, дремал, пользуясь случаем. Катя неловко уселась рядом с ним, подбирая полы плаща и стараясь не помять лежащий в кармане конверт с фотографиями.
— Как прошел визит? — не открывая глаз, спросил Валера.
— Разбила морду телефоном, — мрачно сказала Катя. — Дай закурить.
— Держи, — сказал Панин, протягивая пачку. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты прирожденный киллер?
— Что за бред? — возмутилась Катя, застыв с неприкуренной сигаретой в зубах. — Только потому, что я уложила того ублюдка...
— Того ублюдка звали Костиком, — сказал Валерий, поднося ей зажигалку. — Он был профессионал. Не ниндзя, конечно, но для наших краев вполне квалифицированный. Во всяком случае, народу он убил больше, чем ты знаешь. Вчера мы с ним палили друг в друга, и, если бы не жилет, я бы сейчас лежал в морге.
— Если бы ему не приспичило меня насиловать...
— Он насилует всегда, прежде чем убить. Я имею в виду, когда у него есть на это время. Предлагает расстаться друзьями, насилует, а потом заживо режет на куски. То есть, я хотел сказать, резал. Больше уж ему никого не порезать. Причем пол жертвы его никогда не волновал. Но я, собственно, говорил не об этом.
— А о чем же?
— О твоей реакции на это радостное событие. Ты очень быстро оправилась от шока, если он вообще у тебя был. И тут же пошла бить морду своему редактору. Тебя даже не пришлось особенно уговаривать. По-моему, ты входишь во вкус.
— Чушь.
— Может быть.
— Редактор — просто похотливый козел, он меня достал, понимаешь? А что касается того... Я не боюсь крови. Привыкла, наверное.
Она вынула из кармана и швырнула на колени Валерию плотный черный конверт. Он развернул фотографии веером и гадливо поморщился.
— Что это? — спросил он.
— Мой репортаж.
— Тогда ясно, почему твой редактор так за него цеплялся... вплоть до телефоноприкладства. Неужели тебя ни разу не стошнило, пока ты это снимала?
— Я же говорю, привыкла. Сначала тошнило, конечно.
— А эти вспышки — что это?
— Кто-то стрелял... не попал.
— Не попал... Он, значит, стрелял, а ты, значит, фотографировала.
— Это моя работа. Умри, но приползи назад в редакцию с репортажем в зубах.
— Знаешь... — он замолчал, сосредоточенно раскуривая сигарету.
— Что?
— Я начинаю жалеть Профессора.
Катя раздавила свою сигарету в пепельнице и пожала плечами, поморщившись от боли — ушибленное правое плечо давало о себе знать.
— Не знаю. Не стоило ему так себя вести. Как-то уж очень сильно он меня зацепил. А теперь, похоже, идти на попятный уже поздно.
— Это уж что да, то да. Интересно, как он тебя все-таки нашел? Ты ему про себя ничего не рассказывала?
— Нет, — задумчиво покачала головой Катя. — Слушай, — сказала вдруг она, — а не могло получиться так, что все это простое совпадение?
— Хорошенькое совпадение, — невесело усмехнулся Студент и, сложив фотографии в конверт, отдал его Кате. — Во-первых, Костик случайно ни к кому не приходит, а во-вторых, две мокрухи в одно утро — не многовато ли для одного подъезда? Даже, прямо скажем, для одной квартиры, ведь твоя подруга шла от тебя?
— Все правильно, — согласилась Катя. — Это я так, помечтала... Выходит, что этот Костик — человек твоего Профессора?
— Костик — человек Банкира, — рассеянно ответил Панин, запуская двигатель. — А Банкир, судя по всему, получил от Профессора мзду. Даже две мзды — одну за тебя, а другую за меня, и теперь их отрабатывает. Отрабатывает, надо сказать, как-то очень уж спустя рукава. Не пойму я его что-то: то ли он осторожничает, то ли заплатили ему мало... Тянет он чего-то, халтурит. Хотя, казалось бы, меня шлепнуть ему прямая выгода, даже если и бесплатно. Но Профессор-то, Профессор...
