Андрей Шляхов - Реальный чувак
— Не волнуйтесь, я не причиню вам вреда, — сказала Далия, неверно истолковав последнюю его реакцию. — Успокойтесь, смотрите мне в глаза. Так, очень хорошо. Представьте белую стену и точку на ней. Сосредоточьте внимание на этой точке. И одновременно следите за моим счетом. Раз… Два… Три… Четыре…
Чувак так увлекся думами о приятном, что на счете «пять» заснул…
Во сне Джен проделывала с ним весьма странные шутки — сначала волокла куда-то, потом раздела и приковала наручниками к кровати. Чувак, трепеща от вожделения, ожидал продолжения, но Джен отлучилась на минуточку и все не шла. Он несколько раз позвал ее:
— Джен! Джен! Эй, Джен!
Он не сразу понял, что проснулся, но, оглядевшись, увидел незнакомую обстановку — тяжелые, достающие до пола портьеры по бокам открытого окна, низкий, инкрустированный серебром, двустворчатый шкаф на гнутых ножках и туалетный столик с зеркалом, выполненный в том же стиле. Красные обои на стенах гармонично сочетались с вишневым балдахином над головой Чувака и алой шелковой простыней, на которой он лежал.
Чувак не любил шелкового постельного белья. Он находил его скользким и необоснованно дорогим. К тому же очень неприятно сознавать, что ты спишь на ткани, нити которой высрала из себя какая-то омерзительная гусеница. Нет уж, старый добрый хлопок, символ американского Юга, куда лучше.
Балдахин поддерживался четырьмя резными деревянными столбиками, к каждому из которых была привязана одна из конечностей распятого на кровати Чувака. Пеньковая веревка неприятно кололась.
Доктор Далия не любила наручники после того, как один из ее любовников, приковав ее к кровати, в экстазе проглотил ключ и вызволять Далию пришлось бригаде спасателей, вызванной по номеру 911.
Одежда Чувака валялась справа от него, на полу. Если не считать веревок на запястьях, он был абсолютно голым. Первым желанием было закричать, но у Чувака хватило ума не поднимать шума, тем более что веревки были затянуты не очень-то туго и при определенной настойчивости можно было освободиться от пут самостоятельно. Далия так устала, перетаскивая Чувака в спальню и укладывая его на кровать, что не смогла как следует привязать его.
Чувак напряг слух, чтобы оценить обстановку, и услышал приглушенный разговор на непонятном языке. Разговаривали двое — мужчина и женщина.
«Все ясно. Эта развратница привязала меня к кровати, намереваясь хорошенько поразвлечься, но тут к ней, на мое счастье, приперся очередной клиент. Что ж, надо попробовать освободиться и удрать через окно. Ну, спасибо тебе, дядя Дэйв, удружил, ничего не скажешь».
Чувак подергал конечностями, оценивая крепость веревок, и обнаружил, что хуже всего привязана левая рука. Несколько рывков, и ему удалось ее высвободить…
Этой ночью Усама спал плохо. Ему снились голые женщины, всячески его соблазнявшие. Бесстыдно раскинувшись на своих ложах, они принимали искушающие позы, трясли всем, чем можно трясти, оглаживали себя, строили глазки, призывно стонали, облизывали губы соблазнительным языком… Короче говоря, пускали в дело весь тот богатый арсенал искушений, который им подарила природа.
Беспрестанно ворочаясь на своем ложе из подушек, Усама шептал молитвы, пытался думать о возвышенном, щипал себя за ухо, но все его действия оказались тщетными — соблазн не желал отступать.
«Чрезмерное воздержание губительно для тела», — подумал Усама и решил, что утром, сразу по завершении неотложных дел, отправится к своей землячке Далие, с которой он познакомился еще в ранней юности и с тех пор многократно удовлетворял при ее содействии свою страсть. Он привязался к ней настолько, что таскал ее за собой повсюду, извлекая из этого двойную выгоду — Далия не только ублажала его в постели, но и благодаря своей психоаналитической практике способствовала установлению контактов с полезными людьми. Именно она свела Усаму с Дэйвом, когда ему и его людям понадобилось надежное укрытие.
Как всегда, Усама явился без предупреждения, позвонив у входа двери как раз в тот момент, когда Далия, освободившись от одежды, в позе всадницы взгромоздилась на лежавшего на спине Чувака. Бормоча проклятия в адрес некстати явившегося клиента, Далия поспешила одеться и впустить гостя. Она прекрасно знала, что неукротимый в страстях и буйный в гневе Усама вполне способен высадить дверь или окно.
При виде Усамы Далия поспешила изобразить великую радость. После долгих и страстных поцелуев она провела Усаму в маджлис, иначе говоря — гостиную, оборудованную коврами и подушками в восточном стиле и предназначенную для приема гостей из числа земляков.
Пока Усама пил поданный ему кофе, Далия напряженно искала выход из сложившейся ситуации. Оставить Усаму в одиночестве и потихоньку отвязать и выпроводить Чувака она не могла — это было бы крайне невежливо. К тому же Усама обязательно поперся бы следом за ней. «И чего ради я запала на этого рыжего придурка?» — в сто первый раз укорила себя Далия, прежде чем нашла простое и безопасное решение. «Сейчас я наброшусь на Усаму прямо здесь, изображая страсть, которую не в силах сдержать. Повалю его на ковер, раздену и как следует обработаю! Так, чтобы он после этого не смог пошевелить ни рукой, ни ногой…»
Чувак уже почти освободился — осталось отвязать левую ногу. Он начал теребить узел, который никак не хотел поддаваться, рассердился и сильно дернул ногой. Столбик не выдержал подобного обращения и повалился набок, а балдахин, лишившись одной из опор, с шумом рухнул на Чувака, громко вскрикнувшего от неожиданности.
Услышав подозрительный шум, Усама оттолкнул от себя озверевшую от похоти Далию, вскочил, достал из груды одежды кольт «питон» и устремился на звук. Вначале он решил, что шумят на улице, возле входной двери, но, выскочив в коридор, понял, что шумят в спальне.
«Кого эта распутница пустила в свою опочивальню?» — взъярился ревнивый Усама, для которого до сих пор амурные похождения Далии оставались тайной.
Выбив ногой дверь, он ворвался в спальню как раз в тот момент, когда Чувак, голый и злой, выбрался из-под балдахина.
Они сразу же узнали друг друга! Чувак и думать забыл о сумасшедшем бородаче, зато Усама не раз вспоминал своего врага, сопровождая это воспоминание самыми страшными ругательствами, на какие был способен.
Чувак был потрясен видом разъяренного Усамы, а тот, в свою очередь, был убит наповал видом голого Чувака.
— Сначала твоя собака обоссала меня, потом ты чуть было не лишил меня зрения, а теперь ты обесчестил мою женщину! — завопил Усама. — Так сдохни же, презренный шакал!
Чувак ничего не понял из сказанного. Во-первых, в гневе Усама, незаметно для себя самого, перешел на родной язык, а во-вторых, Чувак был не так глуп, чтобы мешкать в подобной ситуации. Наплевав на приличия и условности, он, как есть — нагишом, выскочил в окно, удачно приземлившись на четвереньки, и дал стрекача.
Усама подбежал к окну и четыре раза подряд выстрелил в спину бегущему, держа револьвер обеими руками, но ни разу не попал. Тогда он перевалился через подоконник, неудачно упал на четвереньки, но тут же вскочил на ноги и бросился вдогонку за Чуваком, вопя на бегу:
— Никуммак! Хаволь! Элиф аир аб тизак!
Голый Чувак бежал по улицам Катарсиса, ничуть не комплексуя по поводу своего вида, точнее говоря, не заморачиваясь отсутствием одежды и обуви. Он спасал свою жизнь, и делал это со всей ответственностью и без всяких скидок на отсутствие спортивной экипировки. Хотя он бежал босиком, Усама с самого начала сильно отстал от него, и разрыв между ними понемногу увеличивался.
«Отвянь, урод!» — подумал Чувак, оглядываясь в очередной раз на Усаму и мельком отмечая удивление на лицах прохожих.
Он начал петлять по улицам и переулкам, но впопыхах потерял ориентацию в пространстве, заложил круг и выскочил из-за угла прямо на Усаму, опешившего от неожиданной удачи.
Чувак среагировал моментально: развернулся и помчался обратно, но теперь разрыв между ним и Усамой сократился до минимума.
«Не буду стрелять, — решил Усама. — Догоню, свалю с ног, свяжу, заберу с собой и буду медленно резать ножом. Долго-долго».
Однако в этот момент с ближайшей пальмы на него прыгнула собака. Так ему показалось в первый момент. Но оказалось, что это была обезьяна. Она вцепилась ему в бороду, и ее никак не удавалось освободить. Превозмогая боль, Усама наконец-то освободил бороду, но маленькая бестия устроилась у него сзади на плечах и лапами закрыла ему глаза.
Наконец ему удалось отодрать от себя обезьяну и стукнуть ее по голове рукоятью револьвера. Обмякнув, та упала к его ногам. Усама чуть было не растоптал ее со злости, но вовремя опомнился. «Это, должно быть, та самая обезьяна, о которой говорил Мустафа, — догадался он. — Надо взять ее с собой и проверить, будет ли она слушаться пульта».
