Пётр Разуваев - Русский калибр (сборник)
Вчера ночью он встречался со своим старым товарищем, который давно и успешно работал в Италии как резидент российской Службы внешней разведки. «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» – в эту поговорку Дмитриев верил до сих пор. Когда-то он здорово помог этому человеку и не видел ничего подозрительного в том, что теперь тот желал помочь ему. Резидент сам нашёл майора в Милане. Семья российских спецслужб, при кажущейся своей громоздкости, была на самом деле очень тесно связана невидимыми ниточками, ведущими в общее прошлое. Многие сотрудники, занимающие более или менее значимое положение в этих структурах, начинали работу вместе, в КГБ СССР. Это уже потом реформы и преобразования разбросали их по разным углам. И Дмитриев, и его знакомый успели послужить родине в бывшем Первом управлении. Там они познакомились и подружились. А о том, что и тот и другой состоят на службе ещё в одной организации, оба узнали недавно и совершенно случайно. Выполняя задание, очень далёкое от интересов родины. Поскольку законы, установленные в этой структуре её невидимыми руководителями, были куда более жёсткими, чем в ФСБ или СВР, то и Дмитриев, и его товарищ предпочли тогда «не узнать» друг друга. Сейчас ситуация была намного более деликатной и личной. И резидент СВР в Италии решился на личный контакт. Разговор получился коротким. Эта встреча могла стать роковой для них обоих.
– Твоя группа разрабатывает Дюпре? – спросил резидент.
Даже в темноте, царящей на улице, было видно, что он пребывает далеко не в лучшей форме. Скрыть волнение не помогал даже многолетний опыт разведчика. Дождавшись кивка собеседника, он продолжил:
– Скорее всего, это связано с неким Давидом Липке. Насколько мне известно, его должны убрать. Может быть, это должен сделать Дюпре. Может быть – ты. Я не знаю.
– Скорее – я, – ответил Дмитриев. – Дюпре мы пытались ликвидировать ещё в России. Там он ушёл.
– Дюпре работает на Стрекалова. Помнишь его?
– ПГУ? Служба «А»? Он занимался активными операциями.
– Да. Стрекалов давно подбирался к этому Липке. Неделю назад Липке взяли американцы. Позавчера приехал Дюпре. А вчера застрелили агента нашей «конторы» в Милане. Прямо на улице.
– Когда?
– Днём, где-то около двух часов.
– Чёрт! В это время мы упустили Дюпре. С часу до трёх он ушёл из-под наблюдения.
– Да хрен с ним, с этим французом! Я получил сегодня указания из Москвы. Не из «конторы», а… Сам понимаешь… Мне поручено принять какого-то человека, прикрывать его деятельность, а затем отправить обратно. Работать он должен в Милане. А знаешь, что ему необходимо для работы? Снайперский комплекс, куча другого оружия, пластиковая взрывчатка…
– Ликвидатор? – удивился Дмитриев.
– Да! Слушай дальше… Если о его отправке обратно меня предупредили, то о твоей группе не было ни звука. Понимаешь? Завтра тебе прикажут убрать или Дюпре, или Липке, или их обоих, а потом этот приезжий ликвидирует твою группу – и всё. Никаких следов. Виталий, это приговор, поверь мне…
Дмитриев молчал. Он сегодня получил приказ дождаться того момента, когда Андре Дюпре установит местонахождение Давида Липке. А затем ликвидировать их обоих.
Головоломка сложилась. Он ждал, начиная с того неприятного разговора в московском кабинете, он всё время ожидал чего-то подобного. Но когда это случилось, он оказался не готов. Нельзя подготовиться к собственной смерти. Безумно хотелось жить, но приговор уже был подписан. Дмитриев знал, как сложно уйти от карающей руки той организации, которая теперь желала его смерти. Невероятно тяжело, почти невозможно… Почти невозможно. Почти…
– Виталий, – голос резидента был едва слышен, – я не могу ничего для тебя сделать. Сам знаешь, если они узнают даже об этом разговоре – со мной будет то же самое. Единственное, что могу, – дать совет. Если сумеешь – беги. Это не люди, звери. Им нельзя служить за совесть. А страх тебя уже не спасёт. Если бы я мог…
Дмитриев молча протянул ему руку. То, чем он рисковал много лет назад, помогая этому человеку, было пустяком по сравнению с его сегодняшней услугой. Уходя, резидент обернулся и негромко сказал:
– Удачи тебе. И… – Он чуть замялся, но всё же закончил: – Если что… Моя жизнь – в твоих руках. Я тебе верю.
Дмитриев кивнул ему в ответ.
Всю ночь он мучительно пытался найти хоть какой-то выход из этого тупика. Но тщетно. Выхода, похоже, не было. Закрутив до предела кран, он перебросил через плечо полотенце и вышел из ванной.
* * *Вторую минуту Даша пыталась размешать в чашечке кофе. От её резких движений традиционно высокая пенка на капучино давно уже превратилась в тонкую плёночку. Но девушка, кажется, этого не замечала. Я уже начинал жалеть, что вообще завёл этот разговор.
Вчера день закончился в полном смысле этого слова плачевно. Оскорблённая поступком «душки Джорджио» в лучших чувствах, она впала в слезливую истерику, и я вынужден был успокаивать её до трёх часов ночи. А потом ещё и убаюкивать. Естественно, что утром она проснулась после одиннадцати, причём не в самом лучшем расположении духа. Завтракать мы пошли в кафе. Там-то я и задал вопрос, после которого она расстроилась окончательно. И теперь перемешивала свои эмоции вместе с кофе, сливками и сахаром в одной большой чашке. А спросил я о том, что мучило меня уже третий день: «Какого чёрта она здесь делает?» Ибо после вчерашнего шоу у меня не оставалось ни малейших сомнений в её профессиональной непригодности.
Наконец она решилась. Бросив ложечку на стол, подняла на меня глаза и тихо сказала:
– Извини, Анри. Я не могу тебе сказать. Это очень важно и… я обещала.
Вот так. Коротко и неясно. Стиль, во всяком случае, знакомый.
– Ну хорошо, – согласился я. – Обещала так обещала. Меня сейчас интересует другое – что Стрекалов говорил тебе обо мне? Что я большой любитель итальянской живописи, а он мне достал туристическую путёвку? Так? Или нет?
– Нет. Он говорил, что у тебя здесь дела. И всё.
– А о том, что жить рядом со мной иногда бывает ужасно вредно для здоровья, он не говорил? Даша, я не понимаю, что ты здесь делаешь, но то, что делаю здесь я, подвергает нас обоих нешуточному риску. И у меня нет ни времени, ни желания вдобавок к своим проблемам заниматься благоустройством твоей личной жизни. Гонять от тебя итальянских маньяков.
– Я больше не буду, – тихо произнесла она, упорно глядя в пол. И я понял, что бьюсь головой о стену.
– Может, ты вернёшься? – на всякий случай спросил я. Она покачала головой.
– Я не могу, – посмотрела умоляюще и сказала, уже совсем тихо: – Извини, Андре, но я и вправду очень мало знаю. И даже эту малость рассказать тебе не могу. Не сердись, пожалуйста.
– А, ладно… – Я махнул рукой.
Есть проблемы, которые, по определению, решаются именно так – складываешь руки и ждешь, чем всё закончится. Другого пути нет.
– Знаете, мадемуазель Софи, я вас приглашаю на прогулку по городу. Вы не против?
Судя по загоревшимся глазам, мадемуазель была «за» двумя руками.
* * *Прогулка получилась своеобразной. По городу мы перемещались короткими перебежками, потому что солнце шпарило как сумасшедшее. После длительных периодов пребывания в Африке я почти адаптировался к жаре, но, во-первых, в Милане было не просто много градусов по Цельсию, а много именно «влажных» градусов. А во-вторых, Даша в Африке не бывала. Поэтому стометровый забег по раскалённой улице с беглым осмотром достопримечательностей обычно заканчивался либо в кафе, либо в магазине. В результате через пару часов я стал похож на этакий бурдюк, до горлышка наполненный холодным соком, горячим кофе и мартини в разных вариациях. Вдобавок обвешанный многочисленными пакетами и пакетиками – Дашиными трофеями, добытыми в ходе «экскурсии». Если я скажу, что всё это приводило меня в дикий восторг, ни один нормальный человек мне не поверит. И будет абсолютно прав. Радость моя достигла предела в небольшом магазинчике, торгующем разнообразными керамическими изделиями. Когда я вдруг понял, что моя спутница вот-вот купит одно из этих изделий. В полюбившемся ей шедевре было сантиметров пятьдесят высоты, и по всем признакам эта штука напоминала разукрашенный безумным художником горшок а-ля «ночная ваза». Вот тут моё терпение кончилось. Дело происходило в Galleria Vittorio Emanuele, и, подстёгиваемый нешуточной опасностью превратиться в некое подобие вьючного животного, я наконец-то вспомнил про «Мерседес». Вчера я впопыхах оставил его как раз неподалёку, на небольшой улочке рядом со знаменитым театром «Ла Скала». Вообще-то взглянуть на него имело смысл гораздо раньше. Машина была битком набита оружием и оформлена на моё имя, так что любой чересчур внимательный полицейский мог бы положить конец карьере Анри Будика. Правда, я очень тщательно припарковался и оплатил стоянку на сутки вперёд, но… всё равно нехорошо.
– Софи! – громко обратился я к Даше. – Если вы оставите синьору визитку нашего отеля, то эту прелесть вам доставят прямо в номер. И, знаете, у меня возникла чудная идея. Я хочу показать вам маленький фокус. А потом мы решим, что нам делать дальше. Согласны?
