Юлий Дубов - Большая пайка
Сергей прошел в спальню и немного постоял там, оглядываясь по сторонам. За прошедший год он заходил сюда только раз или два, когда перетаскивал в другую комнату свои нехитрые пожитки — костюм, рубашки, белье… И каждый раз болезненно долго задерживал дыхание, потому что даже совершенно нереальная вероятность снова почувствовать запахи Лики — аромат ее тела, волос, духов — казалась ему невыносимой. Злополучный плюшевый медведь продолжал сидеть на шкафу. Терьян поднял голову: медведь смотрел на него своими пластмассовыми глазками — ну что, брат, досталось тебе, даже про собственный день рождения забыл бы, если бы Сысоев не напомнил, так и будем вместе подыхать в этой берлоге, мне-то что, я плюшевый, а ты на своем диване окочуриться не боишься? среди окурков и позеленевших от плесени чашек? а приедет Витька вечером — ты его напугать хочешь?
Не первый раз ему звонили друзья или просто хорошие знакомые, грозясь нагрянуть вечером в гости. Обычно Терьян оставался на диване, считая про себя вечерние звонки во входную дверь, пока они не прекращались. Сегодня можно было бы поступить точно так же, но что-то подсказывало Сергею, что этого не произойдет. День рождения… В прошлые времена, давным-давно, Таня устраивала ему дни рождения с размахом, насколько позволяла зарплата младшего научного сотрудника, обремененного семьей, — приходили Платон с женой, Витька, Леня Донских, Танины подружки. Витька читал стихи, все танцевали, было весело…
Последнюю бутылку, по заведенной Платоном традиции, обязательно распивали во дворе, в детской песочнице, прямо из горлышка. А сейчас Сергей валяется на диване в грязном тренировочном костюме, среди окурков, пыли и мусора, и даже не вспоминает, что когда-то в этот день с самого утра в доме не смолкали телефонные звонки, пахло вкусной едой, был слышен писк дочек, а на столе красовался огромный букет его любимых астр. Витька вот вспомнил, а он — нет.
Было одиннадцать утра. Сергей прошел по квартире, прикидывая про себя, что можно успеть сделать до вечера, пересчитал деньги в бумажнике и в ящике на кухне, принял душ и побежал по магазинам.
Бутылки джина и вермута, которые Виктор принес в подарок, Терьян принял с благодарностью. Из выпивки ему удалось раздобыть только приторно-сладкий «Спотыкач». С едой дело обстояло лучше, потому что рынки реагировали на изменение экономической ситуации повышением цен, а не исчезновением продуктов.
— Ты чем сейчас занимаешься? — спросил Виктор, стараясь не слишком рассматривать косметически прибранную Терьяном квартиру.
— Все тем же, — лаконично ответил Терьян. — Двигаю науку.
— Я, между прочим, тебе уже неделю пытаюсь на работу дозвониться, — сообщил Виктор. — То трубку никто не берет, то говорят, что тебя нет. Ты на работе-то появляешься?
— Попробуй мясо, — предложил Терьян, меняя тему. — Кажется, нормально получилось. А что у вас там творится? Как бизнес?
— Вроде нормально, — сказал Виктор, тоже не проявляя особого желания обсуждать производственные вопросы. — Ладно, будь здоров, с днем рождения!
Когда бутылка с джином опустела и настала очередь вермута и сваренного Терьяном кофе, к Виктору вернулось красноречие.
— Я тебе скажу, Тошка развернулся! Он просто создан для этих дел. Мы с тобой да наши компьютеры — такая мура по сравнению с тем, что он творит. Ты историю с «фиатами» знаешь?
Терьян мотнул головой.
— Леонарди помнишь? Ну вот. Я в деталях рассказывать не буду, это не особо интересно, но Платон его раскрутил на финансирование закупки партии «фиатов» где-то в Европе. Причем не платя ни копейки. Впрочем, дело даже не в этом, и не в том, что половину продали прямо с колес, тут весь юмор — как эти «фиаты» вообще удалось сюда притащить. Уже обо всем договорились, машины чуть ли не к границе подходят, вдруг в офис влетает Ларри и трясет газетой. Что оказывается?
Какой-то там зампред или пред чего-то, это неважно, пишет, что есть решение правительства, прямо запрещающее ввоз в страну иностранных автомобилей для розничной торговли. А ввозить их можно только для внутреннего потребления — то есть, для потребления внутри той организации, которая, собственно, и ввозит.
Понял? Но организаций таких — раз-два и обчелся, и никакого «Инфокара» среди них нет. Связались с железной дорогой, вагоны остановили, а что делать дальше — никто не знает. Платон в Италии. Позвонили ему, он послушал и говорит: спокойно, ребята, их там наверху — полтора десятка человек, которые думают, как бы нас объегорить, а нас — весь народ! И тут же вылетел в Москву. Утром появляется в конторе, загорелый, пахнет, как Бендер, вином и барашком — и тут же на телефон. Выясняется, что одна из этих фирм, которая как раз и может ввозить машины для себя — «Станкоимпорт», — прямо соседствует с нашим Институтом, и Платон там когда-то читал лекции от общества «Знание» и вроде даже знакомился с директором. Вызвонил директора, тот долго вспоминал, потом вспомнил, говорит — приезжайте. Платон схватил Ларри, рванули они в этот «Станкоимпорт», часа через два Платон звонит оттуда Ленке — помнишь ее? — и говорит: чтобы к вечеру столы ломились, водителей всех задержать, остальных — по домам. Дело было в пятницу. И вот считай — два дня и две ночи они директора этого и двух его замов поили-кормили, девок им откуда-то из «Метрополя» возили, подарки дарили, а к вечеру в воскресенье те подписали документы, что машины приходят на «Станкоимпорт» для испытаний или чего-то там еще, а потом оптом продаются «Инфокару». Тут главный фокус был в том, чтобы, во-первых, машины пришли к тому, к кому можно, а во-вторых, чтобы продажа была оптовой, а не розничной. В понедельник Платон, еще не проспавшись, вызвал каких-то юристов, те долго эти документы крутили и заявили, что никаких нарушений закона нет. Он еще полдня в конторе посидел, потом говорит — работайте, ребята, я все сделал — и опять на самолет и в Италию. Нормально?
— Ничего, — сказал Терьян, лишь смутно уловивший суть комбинации. — А как там вообще все остальные? Как Цейтлин?
— Тоже нормально. С ним, правда, посложнее. У него есть свой участок, кстати, неплохие деньги приносит, и был бы Марик поспокойнее, так вообще никаких проблем не было бы. Беда в том, что он всюду лезет. Вроде бы все заняты делом, каждый своим, так нет! Тут Муса затеял строительство — не то ресторан, не то клуб, я особо в это дело не вникал. Ну, ты Мусу знаешь, он никогда не шумит, то к себе кого-то позовет, то сам съездит, в общем, что-то происходит — Платон при этом в курсе и, вроде бы, даже доволен, — но все это никак на народе не обсуждается. Так ведь для Марика это нож острый. Как же так, что-то делается, и мимо него. Вот он и пристал к Мусе, что у того земельные проблемы не решены, а без земли вся его работа — в пользу бедных. И так он всех с этой землей достал, что Платон махнул рукой и сказал: Муса, хрен с ним, пусть занимается, если хочет. А у Марка образовалась гениальная идея. Он решил купить где-то речной пароходик типа «поплавок», перегнать в Москву и поставить на прикол.
— Послушай, — сказал Терьян, припоминая, — он мне про эту штуку что-то рассказывал. Ну и как, получилось?
— Почти, — кивнул Виктор, прищурив глаза. — Пароходик, почти бесхозный, он нашел в ста километрах от Москвы. Эту байду когда-то вытащили на берег, а принадлежала она местному колхозу или совхозу. Там во время уборочной страды селили студентов, которые на картошку приезжали. Теперь уже не ездят, поэтому пароходик стоит на берегу и тихо гниет. Марик съездил туда, задурил голову начальству, выпил с ними водки, они и говорят — забирай на фиг пароход и делай с ним что хочешь. Марик вернулся в Москву, сразу шум, ликование, суета… Нанял плотников, перегнал их в колхоз, они за неделю пароход залатали. Неделька была, я тебе скажу, та еще! Каждый божий день Марик является в офис, грязный как чушка, небритый, в ватнике и кирзовых сапогах, нос торчит на полметра, и начинает командовать — эту машину за ящиком водки, эту — за ящиком тушенки, и все давай-давай, все быстро-быстро, в общем, строительство Магнитки. Муса в такие минуты просто запирался в кабинете, чтобы тот его не трогал. Ладно, починили, слава богу, пароходик, начал Марк насчет буксира договариваться. Еще дня четыре никто в офисе больше ничем не занимался — все организовывали ему переговоры с руководством Московского речного пароходства. В этом ресторане, в том ресторане… Ларри не выдержал, спрашивает: Марик, о чем ты с ними столько времени договариваешься? А тот отвечает, гордо так, что он цену на буксир на три тысячи сбивает. Ларри усами пошевелил, видать, посчитал, сколько на рестораны для этого потрачено, но не сказал ничего. Короче, закончились переговоры, грузится Марик на буксир, в свитере, в сапогах, в ветровке, — прямо морской волк — и отбывает за своим пароходом. После чего исчезает на три дня.
То есть, трое суток о нем — ни слуху, ни духу, мы уже всерьез забеспокоились.
