Александр Шувалов - Притворщик
– Лично вам я приказываю вступить в командование группой.
– Слушаюсь.
– Первухина доставить в наше посольство, передайте нашим, чтобы его первым же бортом отправили в Москву. По дороге ни в какие разговоры с ним не вступать.
– Ясно.
– Вот телефон, звоните, вам подтвердят мои полномочия.
– Не надо, я уже в курсе.
– Известите остальных.
– Есть.
Через два дня Родина встречала героев: всех нас, военного атташе и живого, только слегка потрепанного генерала. Что касается лично вашего покорного слуги, то дело до объятий и поцелуев в десны не дошло. Я сразу же загремел под служебное расследование. Как выяснилось, генеральский сынок Юра умел пользоваться не только ножичком. Он удивительно ловко состряпал донос и добрых две недели мне пришлось писать объяснительные, оправдываться, разве что не каяться.
Хорошо еще, что за меня вступился Терехин, к тому времени уже адмирал и, как я узнал позже, группа в полном составе подала рапорта о произошедшем. Спасибо ребятам.
За то дело меня все-таки наградили. Через полгода и чем-то очень несерьезным, типа юбилейной медали «За образцовый проезд в трамвае».
«Крота» вычислили. Им оказался тот самый помощник военного атташе, единственный из всех, причастных к этому делу, с кем рассчитались быстро и по справедливости.
Первухину, насколько мне стало известно, объявили всего-навсего выговор, даже не строгий. А еще через четыре месяца его донельзя успешная карьера внезапно закончилась. Юра, что называется, не по чину выступил в одном популярном московском кабаке. Ему приглянулась дамочка, коротающая время в компании пузатенького субъекта в костюмчике стоимостью в полугодовую зарплату начальника Юриного начальника, и он, недолго думая, предложил ей «бросить этого борова» и присоединиться к «настоящему мужчине». Завязалась оживленная дискуссия, в которой самое деятельное участие приняла охрана спутника той самой красотки. Первухин без особого напряга отключил охраняющих тело, а самому охраняемому нахлобучил на голову фаянсовую супницу с еще неостывшим куриным супчиком, после чего покинул поле битвы по-английски, то есть, не попрощавшись.
Освобожденный ресторанной прислугой от столь экзотического украшения пострадавший начал мстить сразу же, даже не стряхнув с ушей лапшу. Отточенным движением он выхватил из внутреннего кармана испохабленного бульоном пиджака свое оружие – «скромную» телефонную трубку, украшенную по периметру драгоценными каменьями, и набрал парочку заветных номеров.
Все, чего смог добиться Юрин папа, это невозбуждения уголовного дела по факту. «Настоящий мужчина» вылетел из доблестных вооруженных сил, обгоняя собственный мат и визг. Говаривали, что после случившегося он изрядно «присел на стакан» и в итоге сгинул где-то в дебрях недорогих распивочных.
Глава 35
Не сгинул, стоял передо мной живой, здоровый и радостно скалился.
– А говорили, что ты спился на фиг.
– Как видишь, Стасик, все у меня в порядке.
– Если ты помнишь, я очень не люблю, когда мне хамят. Ты как-то раз попробовал...
– И ты меня сделал, – рассмеялся он.
– Сквитаться не хочешь, срань? – вежливо поинтересовался я. – А то давай, если не ссышь, конечно, – и шагнул к нему.
– Стас, – укоризненно протянула Даша. Я повернулся к ней. Коварно предавшая меня возлюбленная, теперь уже, увы, бывшая, стояла в дверях, держа меня под прицелом.
– В руке не дрогнет пистолет, – продекламировал я, замерев.
– Это револьвер, дурачок, – ласково поправила она. – Стой и не дергайся.
Ну, конечно же, револьвер. ОЦ-38, бесшумной стрельбы, калибр 7.62, пятизарядный.
У меня на груди появилось небольшое пятнышко малинового цвета. «С лазерным прицелом», – подсказала услужливая память. Пятнышко опустилось на живот, потом чуть ниже. Я поежился. Видимо, пожалев мои расшатанные нервы, она отключила прицел.
– Можно я присяду, а то что-то ноги ослабли, – хрипло попросил я.
– Только без глупостей.
– Совсем старый стал, – пожалел меня Юра.
– По ночам кричит и плачет, – наябедничала Даша.
– Закурить можно?
– Только медленно и печально. Я неплохо стреляю.
– Кто бы сомневался... Да, ребята, здорово вы все-таки меня обули, – признал я.
– За не фиг делать, – согласилась она. – А еще говорили, что ты – лучший.
– Какой, к черту, лучший, развели как лоха деревенского.
– Давай, докуривай, – поторопил меня Юра, – пора ехать на встречу с твоим дружком Греком.
– Его, что, тоже побрали?
– За ним уже поехали.
– А вспомни, любимая, как блестели твои глаза, – со слезой в голосе вскричал я, – словно ночные звезды над Самаркандом!
– Для этого, милый, существуют специальные капли, – просветила меня любимая. – Юра, что-то он уж больно спокойно себя ведет, да еще и шутит.
– Школа. Все, Стасик, хорош, травить организм. Вставай, пошли. Машина у подъезда. На лестнице не шали, хуже будет.
– Куда уж хуже, – вздохнул я. – А в машине можно немного пошалить?
– Боюсь, не получится.
– Что так?
– Вот, держи, – Он бросил на стол передо мной капсулу в облатке. – Проглоти, и через пять минут будешь спокоен, как рыбка пескарь.
– Дорогая, принеси водички запить, – попросил я.
– Перебьешься.
– Как все-таки несправедливо устроена жизнь, – пожаловался я Юре. – Взять, к примеру, девушку Дашу. Умница, красавица, из приличной семьи, хозяйка прекрасная, а с кем связалась? С тобой, подонком. А меня, такого честного, красивого, умного, коварно предала.
– Жизнь – вообще говно, – согласился Юра.
– Стас, хватит трепаться. Глотай таблетку и на выход.
– Что-то не хочется, дорогая.
– Сейчас... – она шагнула ко мне, но тут резко распахнулась дверь у нее за спиной, и двое рванулись вовнутрь. С лицом, превратившимся в злобную маску, она направила на меня ствол и нажала на спуск раз, второй. Выстрелов не последовало, только пару раз сухо щелкнул боек о капсули. А потом страшно закричала.
Плавно и печально, как в замедленной съемке, валясь вместе со стулом на пол, я наблюдал, как вскочил и бросился к выходу Юра, и тут же рухнул назад в кресло, отброшенный мощным ударом ноги.
– Ты как? – склонился надо мной Валентин.
– Как видишь, лежу на ковре.
– Задело?
– Нет.
– Тогда чего разлегся? Вставай.
С кряхтением поднимаясь на ноги, я огляделся. Даша лежала на полу, откинув в сторону повернутую под неестественным углом правую руку.
– Чем ты ее? – спросил я у Валентина.
– Вот, – и он продемонстрировал дубинку-раскладушку. Точно такая же, лучшая подруга девушки, была и у пострадавшей. – Увидел, что она в тебя стреляет, и приложил. Претензии?
– Никаких.
– Жалко стало? – полюбопытствовал Володя.
– Нет, пожалуй, – признал я. – Просто ее попросили оставить в живых.
– Носильщика вызывали? – в комнате появился Котов, теперь уже с двумя чемоданами.
– Сколько же их у вас? – изумился я.
– Хватает. А кто второй потащит?
– Угадай, – Володя поднял из кресла за шиворот слегка пришедшего в себя Первухина.
– Опять ты меня уделал, Стасик, – криво улыбаясь, прошипел он, и тут же обвис тряпкой на кулаке Лопатина.
– Тебя, кажется, просили не называть его так, – и, обращаясь к Сане, – чего ждешь? Коли, пакуй, вези. Да, не забудь вызвать на объект Айболита. Даме придется гипс накладывать.
– Сделаем.
Уже стоя в дверях с двумя чемоданами в хилых ручонках, Котов обернулся ко мне.
– Ты здорово попал, Стас.
Я удивленно посмотрел на Володю.
– Даже не представляешь, сколько он может выпить, – пояснил тот – Просто человек-аквариум какой-то.
Утро нового дня я встретил на ступеньках «объекта», совсем небольшого невзрачного домишки в ближнем Подмосковье, зато с подвалом.
– Ну и денек! – неслышно подобравшийся Котов, уселся на ступеньках по соседству. – Пытать-то не надоело?
– Да вроде никого и не пытали.
– Это я так, к слову. Видок у тебя, кстати...
– Это точно, – кивнул я. Чувствовал я себя, к слову, намного хуже, нежели выглядел. Впрочем, по порядку.
Как и следовало ожидать, супермен Юра «потек» сразу же. Работать с такими, как он, проще простого. Давно известно, чем фасонистей держится человек на публике, тем легче его «колоть».
По ходу нашей милой беседы неожиданно всплыло такое, что я поначалу не поверил собственным ушам, а потом уже попросил ребят выйти и еще добрый час допрашивал этого красавца самостоятельно.
С Дашей, напротив, пришлось повозиться. Бледная, с закушенной от боли в сломанной руке губой, она, было, попыталась изобразить партизанку на допросе в гестапо. Чтобы добиться искренности, пришлось слегка надавить. Полагаю, что все же смог подобрать ключик к хрупкой девичьей душе. По крайней мере, ее последняя, обращенная ко мне фраза: «Жаль, что не убила», звучала очень даже убедительно.
