Александр Бушков - Тайга и зона
Глава вторая.
Трое плюс пистолет
27 июля 200* года, 23.16.
Воспевать ночную езду по тайге взялись бы разве самые отпетые романтики – из тех, что если и выбираются из столиц, то не далее чем на дачные участки, где, сидя на веранде с видом на жидкий, истоптанный грибниками лесок, прихлёбывают чаёк напополам с коньячком и сочиняют сердцещипательные песенки о палатках, геологах, кострах, о туманах и о запахах тайги. В общем, про то, что «нам не страшен дождик хмурый».
Взаправдашняя ночная езда по таёжной дороге, даже на уазике, то есть на самой приспособленной к этим ралли машине, напрочь лишена какой бы то ни было романтики. Темень беспросветная, свет фар отвоёвывает у мрака лишь крохотный плацдарм прямо перед скачущей по ухабам машиной. Скорость приходится держать невысокую, тайга становится всё гуще, дорога всё уже, ветви то и дело хлещут по стеклу. И вскоре под кожу начинает просачиваться неприятный холодок, а вслед за этим сердечко внезапно сжимают невидимые пассатижи – так накатывает ощущение безлюдья, раскинувшегося во все стороны на сотни, а то и тысячи вёрст, безлюдья, во владения которого ты забираешься глубже и глубже. Какая уж тут к чертям романтика! Ты вдруг осознаёшь, как с треском рвутся все твои привычные, уютные, удобные связи, как ты отныне далёк от телефонов, лекарств, «скорой помощи», запасов еды на полках холодильников, мягких постелей, тепла и прочих благ цивилизации. Тебя не прикроют МЧС, МВД и прочие службы. С этого момента можешь полагаться только на себя и на удачу.
Ты становишься частью изначальной жизни, которой ты безразличен, как плевок, которая обходилась без тебя миллионы лет и не заметит твоего ухода из мира. И приятного в этих ощущениях нет ничего – что бы не пели столичные барды…
Ехали молча. И не только из-за стресса, а ещё и по вполне житейской причине – трясло нещадно. Раздолбанная лесовозами таёжная стёжка не давала людям возможности оторвать ладони от скоб и спинок сидений. На таких ухабах будешь много говорить – точно себе язык откусишь.
Карташ посматривал вперёд, видел тёмный, отрешённый профиль Маши, её потухший взгляд и сжатые губы. Гриневский же выглядел сейчас за рулём точно так же, как и несколько часов назад – как собранный, хоть и раздражённый, уверенный в себе, хоть и не спавший ночь шофёр на тяжёлой трассе. «О чём он, интересно, сейчас размышляет?» – гадал Карташ. Пошевелился, нашаривая под собой бушлат, – хорошо захватил для выгула доченьки…
– Никаких развилок, – внезапно произнесла Маша глухим голосом.
Алексею показалось, что вырвавшаяся у неё фраза относится вовсе не к лесной дороге, а к чему-то более значительному, всеобъемлющему, может быть, фраза эта – некий итог её невесёлых раздумий.
– Некуда тут сворачивать, – без выражения проговорил Гриневский. Ну, уж этот-то точно имел в виду таёжную трассу.
Кстати, и вправду развилок не будет до самого подъезда к лесосеке. Так и трястись им по безвариантной узкой стёжке, на которой чтобы разъехаться, шофёрам встречных машин пришлось бы демонстрировать чудеса высшего пилотажа…
«Вот и сходили в отпуск, бля…» – со злостью подумал Карташ. Покосился на Машу. Та сидела прямо, невидяще глядя перед собой. Истерикой пока не пахло, молоток девка, держится. Соображает, что не до папы сейчас… А сейчас до разговорчика по душам кое с кем. Самое время.
И сказал отрывисто, положив руку со стволом на плечо водителя:
– Короче, заключённый Гриневский. Время разбора полётов. Отвечай быстренько и честно, как у духовника. Что за херня происходит?.. – Вдавил в его шею дуло «Макарова». – Стоп-стоп, ты мне плечиками-то не елозь. У меня, понимаешь ли, ствол, а тебя – голы рученьки. И прежде чем ты руль в канаву какую-нибудь повернуть успеешь, я тебе полчерепа снесу, усёк? Тогда продолжаем «Что? Где? Когда?»… Мы, понимаешь ли, теперь с тобой одним миром мазаны – ты, получается, беглый, а я, получается, тоже вроде как пост покинул… И скрывать сейчас что-либо друг от друга у нас резона нет. Повторяю: что в зоне произошло?
– Соскок, начальник, – после долгой паузы негромко ответил Гриневский. – Семеро «углов» срыли под шумок… точнее, собирались. Ради того всё и затеяно было.
Наступило время Карташу раскинуть мозгами.
– Ты меня не парь, – наконец рассудительно сказал он. – Ради какого-то соскока кипеж на всю зону не поднимать, с прорывом, да с захватом оружия? Так не бывает.
– Именно потому, что так не бывает. Пока солдатня с ментами будут остальных ловить да успокаивать, пока пересчитают, кто жив, кого мочканули, кто в леса подался – те уже далеко будут…
Машина вильнула, попав колесом в яму, мотор гневно взвыл, но вытащил уазик из выбоины и, взревев по-медвежьи, погнал их дальше.
Маша молчала.
Карташ поразмыслил ещё немного, убрал пистолет. Сказал спокойно:
– Не верю. Ты, дружок, поаккуратнее будь на дороге-то… Ну хорошо. Допустим. А как так получилось, что…
От неожиданности Гриневский не втопил до упора педаль тормоза лишь чудом, спас, видать, немалый таксистский опыт – иначе лететь бы пассажирам уазика носом вперёд, до столкновения с преградами. Нет, Таксист просто резко вильнул на обочину и остановил машину в шуршащих зарослях молодого ельника.
Случилось это, когда уазик свернул за очередной поворот возле самой лесосеки, и фары выхватили замызганное окошко, зелёный задний борт и на нём крупные чёрные номера брошенного посреди дороги пазика-«вахтовки». Угловые! Вот, оказывается, кто на автобусе сдёрнул!
– Маша, на пол! – крикнул Карташ, распахнул дверцу, перехватил табельный «Макаров» обеими руками и вывалился наружу.
Перекатился, замер, огляделся, затем по-пластунски переполз под прикрытие невысокой кочки. Выждав две секунды, решился, вскочил и бросился вперёд, ориентируясь на средней толщины ствол сосны. Если оставлена засада от соскочивших, то начнут стрелять. Не из стали же их нервы! Но у него есть все шансы проскочить. Чего ж Таксист, сука, не погасил фары-то…
Он проскочил и, тяжело дыша, прижался к шершавой сосновой коре. Пока таёжную тишину не нарушали иные звуки, кроме лесных.
Карташ заметил на дороге, залитой лунным светом, тёмный силуэт.
– Их тут нет, начальник, – стоя на дороге, Гриневский говорил негромко, но не приходилось напрягать слух, чтобы расслышать его слова. – Чего им тут делать, кого караулить? Как они бы догадались, что мы по ихней же стёжке пошли?..
В правоте слов Таксиста лучше прочего убеждало то, что он до сих пор был жив – слишком уж соблазнительную мишень он представлял собой…
– Да и сразу бы стали шмалять, начальник, не дожидаясь, пока мы выберемся из машины. Мотор издали было слыхать, без глушака-то. Как мы из-за поворота вырулили, так и стали бы палить, как в тире. А оружие у них есть, бля буду, и не ваши «калаши»…
В руке Гриневского вспыхнул фонарик. Жёлтый электрический луч протянулся к «вахтовке», пробежался от колёс до крыши фургона, погас.
– Маша, слышишь меня? – повернувшись к уазику, громко спросил Карташ.
– Да, – раздалось в ответ.
– Оставайся в машине.
И Карташ по-прежнему с пистолетом в руке вышел на дорогу. Вместе с Гриневским они направились к брошенному зэками автомобилю.
– Им некогда засады устраивать, – всё о том же говорил Таксист. – Доехали, перекурили, поздравили друг друга с удачей – и в путь. Ночь-то лунная, можно кое-как идти по лесу. А то ведь и приборы ночного видения у них имеются… Я, к примеру, не удивился бы…
Отводя руками нависающие над дорогой ветви, они обошли «вахтовку», добрались до распахнутой двери автобуса.
– Давай глянем, начальник, нет ли чего полезного, – Гриневский направил луч фонарика на ступени, шагнул…
Пальцы Карташа вцепились в робу зэка. Он рванул Таксиста на себя, подсёк ему ноги и толкнул на обочину, в кусты. Обрушился сверху, взял шею в захват. Страшно прошипел:
– Лежать, блядь, не дёргаться! Убью, падла! Застрелю, как суку!..
Гриневский хрипел, извивался, пытаясь высвободиться, одной рукой отдирал локоть Карташа, другой ощупывал землю в поисках какого-нибудь подручного оружия – камня или деревяшки.
Так продолжалось секунд десять.
– Замри и слушай! – склонив лицо к лицу Гриневского, горячечно зашептал Карташ. – Замри, я сказал, тварь! И я тебя отпущу! Пронесло, ты понял? Теперь точно уже пронесло, и я тебя отпускаю…
Алексей чуть ослабил хватку, готовый в любой момент снова сжать шею зэка в железный замок.
– Без глупостей мне, Гриня… Некогда было церемониться… Растяжка там… Ты, придурок, чуть не подорвал тут нас обоих… Я ж не знал, задел ты её или не задел… Пришлось валить… Объяснять некогда было… Всё, отпускаю…
И Карташ разжал захват. Тут же, на всякий случай, откатился в сторону, вылез из кустов, поднялся на ноги.
– Силён, начальник, – вылез следом Гриневский, массируя шею.
