Георгий Вайнер - Райский сад дьявола
— Епонский бог! Тут у вас, в ментовке, ужасное атмосферное давление… Уши болят…
— Кислородную маску хочешь? — вежливо спросил Полк.
— Лучше бы пожрать чего-нибудь…
Не спеша они спустились к Бруклинскому мосту, прошли под эстакадой, вышли к Семнадцатому причалу — живописно-просторной развлекательной площадке. Здесь были ошвартованы большие океанские парусники — самые настоящие, только никогда и никуда не плавающие. Ностальгический аттракцион — памятник ушедшим временам, развеселым разбойным романтическим походам пиратов. Полк подумал, что через век современный бандитизм тоже будет выглядеть романтично.
Они уселись в кафе «Збарро» напротив клипера «Йорктаун». Суетливая команда киношников снимала там какой-то клип. Вокруг сновала, ротозейничала, веселилась праздная толпа, сверкали вспышки фотоаппаратов в руках бесчисленных туристов, большинство из которых все-таки составляли разновозрастные японки на своих коротеньких извилистых ножках. Прозрачная туманная дымка стелилась над заливом, в голубовато-серой глубине была ясно видна на Эллис-айленде позеленевшая от старости леди Либерти. Не верилось, что в такой светлый солнечный бездельный день кто-то кого-то убивает, грабит, травит, рвет из пасти зубы.
Полк велел официанту принести две больших неаполитанских пиццы и пива.
Тогда Дрист осторожно спросил:
— На кой хрен я вам сдался? Я ничего не знаю… А знал бы, не сказал…
— А удовольствие от общения? — засмеялся Полк.
Рядом с ними — за огромным витринным стеклом кафе — толстопузый усатый пекарь на мраморном столе готовил тесто для пиццы. Это было завораживающее зрелище — кусок теста размером с футбольный мяч он бросал в воздух, тестяной пузырь с тугим тяжелым шлепком падал на каменную плиту, превращаясь в здоровый каравай. Тогда пекарь принимался лупить его кулаками всмятку, пока мяч не превращался в тощую длинную подушку, а истязатель, шевеля хищно усами, складывал ее в несколько раз и обрушивал серию ударов ребром ладони — Чак Норрис умер бы от зависти! Потом пекарь отрывал кусок избитого до беспамятства теста, сминал в цилиндр и принимался раскручивать его в воздухе, и белоснежный сдобный ремень будто вырастал из его ладони, превращаясь в лассо, неотвратимую гастрономическую петлю, миновать которой не сможет никто, увидев, как это вершится.
— Я ведь не собираюсь разрушать вашу местечковую омерту, — сказал Полк. — Раз ты дал страшную клятву молчания — это святое! Я искушать тебя не стану. А прояснить кое-какие вопросы тебе придется.
— И что вам от этой ясности? — ощерился Дрист. — Это как в той истории о еврее, подавшем на паперти слепому кусок мацы. Тот ощупал дырчатый тонкий кусок мацы и грустно сказал: слова замечательные, но много неясного…
Полк ухмыльнулся:
— Молодец, Лаксман! Главное, что смысл замечательный. Ты знаешь, что в России называют «крышей»?
— А то!
— Вот и прекрасно! Тебе повезло, что ты встретился со мной…
На лице шимпанзе было написано сомнение в таком неслыханном везении. Но официант принес огнедышащие пиццы и зеленые сталагмитики «хейнекен», которые дымились ледяным паром. Дрист сразу же откусил ломтище, залил раскаленное месиво сыра, овощей и теста протяжным глотком холодного пива и кивал непрерывно головой при этом — да! да! да! — мне очень повезло встретиться с пиццей и пивом, и вежливым федом в придачу, в погожий солнечный день на Семнадцатом причале.
Заглотив наконец невломенный кус, Дрист деликатно рыгнул, прикрывая щербатый рот ладошкой, и проникновенно сказал:
— Уважаемый гражданин начальник из ФБР! Или из ФСБ! Или из ЦРУ! Или какой-нибудь еще бейсашхиты! Спасибо за доброту и вкусный завтрак! Но мне «крыша» — силовое прикрытие — совершенно без надобности… Я человек маленький, безвредный — вон как эти животные!.. — Дрист показал на белоснежных чаек, подбирающих на настиле корки хлеба. — Ведь они тоже вроде эмигрантов. Им надо над морем реять, а они тут ходят, побираются. Животное, а ума хватает — черт с ним, с морем, на берегу сытнее. Вот и я — если кто там чего бросил ненужное, я подобрать могу. А чтобы самому взять, без спроса, значит, то есть спереть, или, не дай Бог, силой отнять — это никогда в жизни! Да ни за что!
Полк засмеялся:
— Ай-яй-яй, Лаксман! Вы легкомысленно отталкиваете протянутую вам руку дружбы и сотрудничества… Я ведь вас не вербую, мне такие агенты не нужны…
— А чего вы делаете? Приглашаете в Ротари-клуб? — уставился на него Дрист своими круглыми глазками ученой обезьяны.
— У вас, Лаксман, мания величия… Я из-за такого агента, как вы, могу в два счета со службы вылететь! Нет, в агенты я вас не возьму. — Полк снова засмеялся и с удовольствием выпил бокал прохладного пива.
Дрист подумал, что люди здесь в ментовке вообще-то неплохие. И вежливые, конечно. Но недалекие.
Мятый, грязный Дрист, будто ночевавший на помойке, горестно покачал рыжеватой меховой головой:
— Это ваше дело! Но если вы намекаете на интимные отношения, то я вас предупреждаю — я завзятый твердый гетеросексуал…
Полк, похожий на хлыщеватого парня с рекламы Ральфа Лорена, искренне захохотал:
— Ну и ну! Не грубите мне, Лаксман, иначе я вас очень строго накажу…
— Что же вы предлагаете? — осторожно спросил Дрист.
— Прикрыть вас от моих коллег — копов. И от ваших дружков — гангстеров… Мне кажется, что у вас дела — швах…
— А шо такое? — прикинулся дурачком Дрист.
— Мне кажется, скоро здесь будет такая свалка, что вам уж точно не сносить головы…
Полк понял, что напугал Дриста — тот занервничал так, что забылся и вытащил собственную сигарету из пачки в кармане. Сигареты той марки, что никогда не вынимают наружу, их достают в кармане, и от этого у них такой же вид, как у хозяина, — жалобный, тертый, пользованный.
Дрист оправился, поморгал красными веками, вздохнул:
— Боюсь, что вы меня не за того принимаете…
— Не пугайте меня, Лаксман! Неужели я обознался? По-моему, я принимаю вас именно за того… Милого общительного джентльмена, нацеленного у кого-то всегда что-то съесть, выпить, попросить, получить, взять без отдачи… У ваших земляков это называется «прожить на дурыку»… Но ваш ресурс исчерпан. Кроме меня, вам больше никто ничего не даст…
— А что вы мне дадите? Дырку от бублика?
— Я вам дам возможность слинять потихоньку… Пока пыль уляжется…
— Верится с трудом…
— Знаете, Лаксман, когда я учился в академии ФБР в Куантико, мне повторили тысячу раз первую заповедь оперативника: допрашиваемого надо убедить, что информация не пойдет ему во вред…
— Как же вы меня можете в этом убедить? — с сомнением прищурил Дрист круглые глаза примата.
— Как? — удивился Полк. — Да очень просто! Если бы я хотел вам зла, я бы сейчас отвел вас обратно в полицейское управление, оформил задержание и отправил в тюрьму…
— За что? — от души возмутился Дрист, на всякий случай обтирая корочкой пиццы тарелку — неизвестно, как и когда закончится их душевный разговор.
Полк пожал плечами:
— Я велел подослать мне из Службы эмиграции ваше личное дело. Прочитал с интересом и уважением к вам. Там сказано, что вы дважды сидели в СССР по политическим мотивам… За это вам в восьмидесятом году, перед Олимпиадой, без разговоров дали въезд как политическому беженцу…
— Ну?..
— Какое тут может быть «ну»? Я знаю множество русских, которые, готовясь к эмиграции в США, подготовили себе легенду не хуже профессиональных шпионов. И повторяют ее столько раз, что в конце концов сами верят в нее. И очень обижаются, когда им говорят, что вся их биография — сплошной «булшит»…
— Какое же бычачье дерьмо вы нашли в моей трагической жизни? — горестно вопросил Дрист.
— Я еще ничего не искал. Но знаю заранее, что вы грубо обманули американские эмиграционные власти. Вы такой же диссидент, как я любавичский ребе…
Дрист гордо воздел ввысь стесанный подбородок:
— Этими словами вы меня ударили прямо в сердце, как кинжальным ножом… Вы хотите сказать, что я не идейный эмигрант, а экономический переселенец?
Полк похлопал его по плечу:
— Не морочьте мне голову, Лаксман. Вы не очень похожи на академика Сахарова. Но если хотите, я запрошу Москву прямо сегодня, и через пару дней у меня на руках будут приговоры по вашим делам. А там — эмиграционный суд, и прошу пожаловать в аэропорт Кеннеди — на депортацию… Вы хотите на родину?
— Ага! Моя родина — на другом глобусе…
— Ну и прекрасно! — кивнул Полк. — Поэтому соберитесь и внятно ответьте мне на некоторые вопросы. Например, Эмма Драпкина была в курсе дел Лекаря?
Дрист удивился:
— Эмма? Тушка у нее, конечно, ничего, хорошо бы отодрать до костей… Но к делам ее Витя навряд ли привлекал. Нужды не было…
