Сергей Соболев - Королевский стрелок
– Поймите же… Все не так просто…
– Неужели вы думаете, что я, скромный начальник провинциального управления, имею хоть какое-то отношение к этому вашему несчастью?
Сказав это, Бекетов строго посмотрел на прокурора.
– Может, вы меня в чем-то подозреваете?
– Я этого не говорил.
– Но какие-то намеки в этом направлении делаете!
– Вы меня неправильно поняли… Я сам допустил несколько неосторожных высказываний.
– Может, вы думаете про себя, что это дело рук Бекетова? Говорите прямо!
– Нет, нет, – торопливо произнес Котов. – Я вас ни в чем не обвиняю! Просто я подумал… Я подумал, что у вас, возможно, есть знакомства, есть определенные возможности и связи…
– Хм… И что?
– И если вы сможете помочь мне в моей беде, то и я, соответственно, в долгу не останусь.
Бекетов вдруг остановился. Потом нагнулся, показав рукой на кучку насекомых, которые, облепив, тащили через дорожку какую-то щепку.
– Муравьи, – негромко произнес он. – Видите, как они дружно живут? И как сообща делают одно дело?
Прокурор, пытаясь понять его мысль, присел на корточки и тоже уставился на этих мурашей.
– Да, вижу. И что?
– А то, Александр Матвеевич, что бывают ситуации, когда надо действовать дружно, сообща!
– Хм… Кажется, я улавливаю… Вы про оперативника, который задержан по подозрению в двойном убийстве? Костин Алексей… Вы про него?
– Вы сами назвали эту фамилию.
– Сложный вопрос. Дело находится на контроле у первого заместителя Следственного комитета! Завтра должны приехать из Москвы трое командированных сотрудников Генпрокуратуры. У меня тут основательно связаны руки!
– Ну что ж, – Бекетов выпрямился. – Тогда я вряд ли смогу вам чем-то помочь.
– Постойте. Всегда можно найти какой-то выход!
– Так ищите. Кстати. Даже мне, начальнику управления, до сих пор не разрешено увидеться с Костиным!
– Ну вы же знаете… По закону мы не обязаны предоставлять вам такую возможность!
– Так и я, если по закону, не имею права просить у кого-либо за вашего отпрыска!
– Но…
– Вы, как опытный юрист и «законник», знаете это не хуже меня!
Котов судорожно вздохнул. Прокурор был весь мокрый, как скакун, которого умелый наездник, дабы обломать жеребячий гонор, гонял, держа на длинном поводу и щелкая плетью, по кругу в огражденном конном дворе. За тот неполный час, что длится их разговор, Котов, кажется, порядком сбросил в весе. Заодно и гонор свой поубавил, стал сговорчивей…
– Вы по-прежнему настаиваете на немедленной встрече с подследственным Костиным?
– Да, – Бекетов остро посмотрел на «загнанного» прокурорского. – И чем скорее такая встреча произойдет, тем больше шансов, что я смогу оперативно помочь вам в вашей беде. Подчеркиваю: фактор времени имеет значение!
– Я могу устроить свидание с гражданином Костиным. В одном из следственных кабинетов СИЗО. Правда, в присутствии следователя. Вас это устроит?
– Это уже кое-что. Устроит, но только как первый шаг. Сегодня же пробейте мне посещение СИЗО и встречу с Костиным!
– Уговорились. Не все зависит от меня, как я уже говорил… в плане закрытия этого дела. Но со своей стороны сделаю все, что только смогу.
– Начальник УФСИН[10], кажется, ваш добрый знакомый, Александр Матвеевич?
– Гм… Да, это так.
– Так вот, господин Котов. Когда мы закончим этот нелегкий разговор, вы первым делом отправляйтесь к нему. Условия содержания Костина должны быть максимально улучшены! Настолько, насколько то позволяют условия СИЗО! Если узнаю, что Костина продолжают прессовать…
– Я переговорю с руководителем оперативно-следственной бригады.
– С головы Костина не должен упасть и волосок! – жестко произнес Бекетов. – В противном случае я не смогу гарантировать гуманного обхождения с молодым человеком, задержанным по наркостатье! Да еще и по подозрению в педофилии! В местах предварительного заключения, а вы это знаете не хуже меня, насильников и педофилов страсть как не любят! А тут еще – небедный молодой человек из такой семьи…
Бекетов направился к поджидавшей его служебной машине. Котов, потеряв весь свой лоск, всю свою начальственную стать, семенил рядом.
– И еще об одном одолжении хочу вас попросить, Виктор Иванович!
– Просите, – не глядя на прокурорского, сказал Бекетов.
– Насколько я в курсе, а я вот полчаса назад только разговаривал с одним московским коллегой. В СМИ пока что о задержании моего сына ничего не сообщалось…
– Вы боитесь, что эта история может получить огласку?
– Мне бы этого очень не хотелось.
– Может получиться громкий скандал, не так ли?
– Э-э-э…
– Эта история может повлечь за собой и оргвыводы? К примеру, вам может быть предложено уйти в отставку? Я вас правильно понял?
– Попросите ваших коллег не предавать огласке факт задержания моего сына Матвея! А я в долгу не останусь.
– Судьба вашего сына в ваших руках, господин Котов, – сухо произнес Бекетов. – И ваше собственное будущее тоже.
Четыре стены – каменный мешок. Полки, заменяющие здесь нары, убраны вверх. Матрац, подушку и одеяло подследственному Костину так и не выдали. Вода только из-под крана – она течет тоненькой струйкой и пахнет хлоркой. От приема пищи подследственный Костин отказался трое суток назад.
Алексею по-прежнему не оставалось ничего другого, как мерить камеру шагами.
Четыре шага в сторону узкого зарешеченного окошка, прикрытого с внешней стороны деревянным «щитом».
Разворот.
Четыре шага в сторону двери.
Восемь квадратных метров. Вот и все его нынешнее жизненное пространство…
На самом деле это ему только казалось. Ему казалось, что он вышагивает по камере так, как это было в первые сутки его пребывания в изоляторе. В действительности в последние часы Алексей уже едва волочил ноги. Он передвигался по периметру, держась рукой за холодную и влажную каменную кладку. Порой он опирался на стену плечом или сразу двумя руками – чтобы не упасть, чтобы не потерять шаткого равновесия. И так мгновение за мгновением, минута за минутой, час за часом он шел, он продвигался – иногда бочком, бочком! – вдоль стены. Вдоль кажущегося, несмотря на тесноту «двушки», бесконечным каменного периметра.
Со стороны это выглядело странно и жутковато. Он, Костин, прошагал уже тысячи и тысячи шагов. Но все никак не мог найти выхода из каменного лабиринта.
За помещенным в камеру № 27 гражданином – опасным преступником, кстати! – велось круглосуточное наблюдение. Периодически в глазок камеры, расположенной на втором этаже СИЗО № 1, заглядывали то младший инспектор СИЗО, то старший прапорщик внутренней службы, то старший смены. В воскресенье, в восемь утра, сразу трое сотрудников СИЗО ворвались в камеру. Попытка накормить подследственного через специальное приспособление закончилась ничем: все, что попало в желудок Костина через «шланг», тут же было исторгнуто на цементный пол камеры…
Алексей не позволял себе в последние часы присесть или лечь на пол. Ни на минуту! Что-то жизненно важное было в этом движении. Он откуда-то знал (или догадывался, а может, внушил себе сам), что он и жив-то пока лишь потому, что двигается, не стоит на месте, как бы ему ни было худо, ищет выход…
Поскольку наручные часы у него отобрали, он не знал, что за день сегодня и какое время суток нынче. После инъекций, которые ему делались в ходе допросов, Костин потерял счет времени.
В уме у него было лишь одно: не сдаваться, двигаться, перебирать ногами и руками. Где-то должен быть выход; не может быть, чтобы выхода не было.
Из коридора послышался топот шагов. Загремели запоры. Он даже не посмотрел в сторону двери. Одно из двух. Либо его попытаются вновь насильно кормить, вливая какую-то питательную жидкость через зонд. Либо прозвучит команда: «Лицом к стене! Руки за спину!» После чего на него наденут наручники и поволокут на допрос.
Но случилось неожиданное.
– Костин Алексей Михайлович?! – раздался от порога чей-то звучный голос. – Я – начальник изолятора! Подполковник внутренней стражи…
Мужчина произнес фамилию неразборчиво, а может, Костин, удивленный таким поворотом, сам ее не расслышал.
– Жалобы, пожелания, просьбы имеются? – спросил мужчина в форме, которого Костин видел смутно, как сквозь закопченное сажей стекло. – Какие-нибудь претензии к администрации изолятора?
Костин хрипло рассмеялся. Потом вдруг сипло, севшим голосом, запел:
– Протрубили во дворце трубадуры,
Хвать стрелка и во дворец волокут…
Начальник тюрьмы обернулся к сопровождавшему его старшему смены.
– Что это с ним?
– Симулирует сумасшествие! Четверо суток уже бродит по камере. Одну и ту же песню напевает! Про какого-то «королевского стрелка».
– Следователи в курсе?
– Так точно. Он это… Еще и голодовку объявил!
– Что?! – начальник СИЗО бросил на подчиненного гневный взгляд. – Сколько дней подследственный без пищи?
