Крымский оборотень - Александр Александрович Тамоников
– Один – это хорошо, – проговорил Ольхин.
Он взял валявшийся тут же камень, привстал и бросил его в сторону двери. Камень ударился о дверь, и тотчас же из-за двери раздался выстрел.
– Видал? – спросил Ольхин у Ветрякова.
Сержант молча кивнул.
– Боится он, – сказал Гиви. – Потому и стреляет…
– Понятно, что боится, – согласился Ольхин.
– Э! – досадливо поморщился Гиви. – Зачем перебиваешь? Я говорю, не нас он испугался, а кого-то другого. И думает, что мы – это они.
– Почему ты так считаешь? – посмотрел на Гиви Ольхин.
– В нас-то зачем ему было стрелять? – пожал плечами Вашаломидзе. – Сказал бы нам, что он честный гражданин, мы бы и ушли. А он стреляет… Значит, сильно боится. Так боится, что не верит никому. Вот и стреляет во всякого, кто стучится в дверь. Думаю, что ждал он не нас, а того, кого боится.
– Может, и так, – в раздумье проговорил Ольхин. – Что ж… Тогда ползи обратно. И поговори с ним через дверь. Ты знаешь, что сказать.
Гиви ничего не ответил и молча пополз обратно. Добравшись до двери, он встал и опять приник к стене так, чтобы его не зацепила шальная пуля из-за дверей, и крикнул:
– Послушай, зачем стреляешь? Мы солдаты Красной Армии, пришли спросить – может, пустишь на постой. Ты ненормальный, да?
– Ну да, солдаты! – раздался из-за двери мужской голос. – Так я тебе и поверил! Сверчок, это же ты, сука! Пришел меня убивать! Я знаю! Катись отсюда бильярдным шаром! Застрелю! Мне терять нечего, ты же знаешь!
– Какой Сверчок, слушай! – крикнул Гиви в ответ. – Кого убивать? Зачем убивать? Кто же убивает днем? Убивают ночью!
Слова Гиви были безукоризненно логичны. В самом деле, ночью убить куда как сподручнее, чем днем. Да еще посреди города, на виду у множества людей… Тот, кто был за дверью, по всей вероятности, это понял и потому какое-то время молчал.
– И все равно не верю! – сказал наконец голос за дверью. – Хитрая ты шкура, Сверчок! Подлая личность! Меня не проведешь! А потому буду палить, пока не кончатся патроны. А патронов у меня много!
– Ты ненормальный, да? – повторил свой вопрос Гиви. – Какой Сверчок? Кто, я Сверчок? Меня зовут Гиви Вашаломидзе, я лейтенант Красной Армии! Твой дом окружен. Ты хочешь, чтобы мы тебя застрелили? Так застрелим, потому что ты стреляешь в нас!
За дверью никто не ответил. По всей вероятности, невидимый стрелок размышлял, что же ему делать дальше. Гиви подождал ровно минуту, затем подал Ольхину знак рукой. Капитан что-то сказал сержанту, сержант вскинул автомат и пустил по крыше дома короткую очередь. Пули звонко и страшно защелкали по красной черепичной крыше.
– Следующая очередь будет по тебе! – крикнул Гиви. – По законам военного времени! Дверь под прицелом! И окна тоже. Ты хочешь умереть, как собака, да?
Внутри дома опять долго не отвечали. Наконец мужской голос неуверенно произнес:
– Ладно… Загнали вы меня в лузу…
– Ты один? – спросил Гиви.
– Один.
– А тогда выходи! – скомандовал Гиви. – И не просто выходи, а по правилам, понял? Сначала медленно открываешь дверь и бросаешь на землю пистолет. Затем поднимаешь руки. Ты понял, да?
– Понял.
– Тогда открывай дверь.
Дверь медленно отворилась, и на пороге показался пожилой мужчина с пистолетом в правой руке.
– Бросай оружие! – грозно произнес Гиви.
Мужчина послушно уронил пистолет.
– Руки вверх! Пять шагов вперед! – скомандовал Вашаломидзе. – Лечь на землю лицом вниз!
Все требования мужчина выполнил беспрекословно: поднял руки, сделал пять шагов и тяжело опустился на землю. Ольхин подбежал к нему, подобрал пистолет, торопливо ощупал одежду мужчины – нет ли под ней другого оружия. Похоже, другого оружия под одеждой у мужчины не было.
– Вот так и лежи! – приказал Ольхин. – И не шевелись!
Тем временем Гиви, держа пистолет сразу в обеих руках, бросился в открытые двери дома. Вслед за ним туда же устремился сержант Ветряков с автоматом на изготовку. Их действия были понятны и логичны – в доме могли находиться другие люди, которых необходимо было обезвредить.
– Следить за окнами! – крикнул Ольхин бойцу, державшему под прицелом оба окна. – Никого не выпускать из дома! Если что – бей по ногам! Стрелять на поражение только в крайнем случае!
И Ольхин также устремился в дом вслед за Гиви и сержантом. Впрочем, он мог этого и не делать, потому что в доме никого, за исключением Вашаломидзе и сержанта, не было.
– Пусто, – сказал Гиви, увидев Ольхина. – Никого не видать и не слыхать.
– Вот и хорошо, – выдохнул капитан. – Надо бы хорошенько обыскать дом. Сейчас пришлю вам подмогу.
Он вышел из дома и позвал двух бойцов – одного из-за ворот со стороны улицы, а другого – из-за дома.
– Ступай в дом, – сказал он одному из бойцов. – Помоги там… А ты, – кивнул он другому бойцу, – останься со мной. Покарауль этого красавца, – он указал на лежащего мужчину. – Вдвоем – оно надежнее… Вставай, болезный! – обратился он к лежащему мужчине. – Побеседуем.
Мужчина тяжело поднялся, мрачно хмыкнул и уставился на Ольхина. В его взгляде не было никакого испуга, а только дерзость и, показалось Ольхину, издевка. «Серьезный, должно быть, гусь, – подумалось Ольхину. – Ишь как смотрит… Это, наверное, потому, что не понимает, в какую серьезную историю вляпался. А может, он просто лютый вражина. Фашист… Ничего, поглядим…»
– И зачем же ты стрелял? – спросил Ольхин у мужчины.
Может, мужчина что-нибудь и ответил бы, а может, он ничего и не сказал бы – это так и осталось невыясненным, потому что из-за забора со стороны улицы вдруг показалась голова Петьки, а следом за нею и весь Петька целиком. Он влез на забор да так и остался на нем сидеть, разглядывая картину битвы.
– О! – сказал Петька. – Клешню поймали! Слышь, дяденька! – обратился он к Ольхину. – Так это, значит, Клешня палил по вам через дверь? Ну, дела!
– Опять ты! – простонал капитан. – Ну-ка, брысь отсюда!
– Ага! – обиженно произнес Петька. – Как нужна была моя помощь, так, значит, Петька помогай! А как мы победили, так брысь
