Фридрих Незнанский - Чеченский след
Но было поздно. Вокруг него плотным кольцом собралась толпа.
— Пусть заплачет, — сказал амбал. — Меня это очень возбуждает.
— В два смычка будем харить? — поинтересовался седой чеченец, деловито примеряясь к артисту сзади.
— Не сразу, — буркнул амбал.
— Встань! — крикнул Аслан борзому.
Тот, спохватившись, попытался подняться, но его удержали за плечи.
— Магомадов! — В окошко заглянул надзиратель. — С вещами на выход!
— На ночь? — удивились сокамерники.
— Что у вас там случилось? — крикнул надзиратель, стараясь рассмотреть толпу. — Ну-ка разойдитесь.
— Товарищ один оступился, мы хотели ему помочь, — пожал плечами Баклан. — Вот сам видишь. Больно ему. Плачет.
— В больницу никого не переведу! Хватит с вас и одного делегата! — решил надзиратель. — Магомадов! Блин! Долго тебя ждать прикажешь?
— Ступай, Аслан, — проводил его к двери седой. — Сразу же передай маляву. Мы тебя не бросим.
— Спасибо, брат. — Аслан крепко пожал ему руку.
Когда за ним закрылась дверь камеры, пожилой зек со шконки под окном сказал тихо и лениво:
— Прессовать пацана повели.
— Прессовать? — испугался седой. — А почему ты ему об этом не сказал?
— Зачем? — Зек перевернулся на другой бок и оказался лицом к седому. — Ему все равно не миновать. А так он хотя бы заранее нервничать не будет. Гуманизм нужно соблюдать, седой, вот что я тебе посоветую.
— Куда его повели? — спросил амбал.
— Скоро узнаем.
— А можно тамошним пацанам маляву передать, чтоб они его не… — Баклан не нашел подходящего слова. — Не уродовали?
— Баклаша, ты дурак, что ли? — расстроился зек и отвернулся. — Они там за это козырную жрачку получают. И марафет. Отрабатывать должны. А вы лучше артистку держите, она от вашей жаркой любви под нары уползает.
Борзый парень, воспользовавшись моментом, действительно пополз под нары.
— Жаль Аслана! — Амбал со всей силы шарахнул кулаком по столу.
И крашеная десятислойная фанера проломилась под его ударом.
— Будете безобразничать, — снова заглянул дежурный надзиратель, — всех в ШИЗО переведу. Там места всем хватит. Тихо! Заткнитесь!
— У нас тихо, — кивнул Баклан.
А на третьем этаже круглой башни в большой одиночной камере трое хмурых зеков, одетых не в гражданскую одежду, а в черные робы с белыми номерами, расстелили на нарах газетку, разложили «щедрый» скориковский закусон, выставили две бутылки водки.
— А мульки где? — спросил рябой, прощупывая швы сумки.
— Сказал, что потом привезет, — буркнул носатый, открывая водку.
— Утром деньги, вечером стулья, — улыбнулся высокий, — вечером деньги, утром стулья.
— Аршин подставляй! — Носатый приготовился наливать.
Товарищи тут же сомкнули стаканы.
— А тебе? — позаботился о носатом рябой.
— Мне из горла привычней. — Носатый запрокинул голову и вылил в горло свою порцию.
Закусили огурчиками, помидорчиками.
— Чесноку принес?
— Тут, бери.
Тяжелая дверь с дребезжанием распахнулась, и в камеру, прижимая к себе манатки, вошел испуганный Аслан.
— Добрый вечер, — проговорил он.
— Очень добрый! — отозвался носатый, откупоривая вторую бутылку.
— Добрее не бывает, — поддержал его рябой, подставляя стакан.
Высокий даже не обернулся.
Они снова выпили.
— Это и все? — разочарованно спросил рябой.
— Как платит, так и работаем, — приказал носатый. — По Сеньке и шапка.
Он обернулся к Аслану и внимательно его рассмотрел.
— Припозднился, браток, — сказал с сомнением, — мы уже все проглотили. А было вкусно!
— Мне особенно Краковская колбаса понравилась. — Высокий цыкнул гнилым зубом. — Интересно, а тебе, пацан, понравится моя колбасень?
— Ну в следующий раз, — Аслан не продвигался вперед.
То, что нынешние сокамерники практически в открытую при надзирателе пили водку в камере, навело его на очень мрачные мысли.
И предчувствия его не обманули.
— Тебе у нас будет хорошо. — Носатый высморкался прямо на пол. — Мы тебя обижать не будем. Уж что-что, а обижать ни-ни! За это не опасайся.
— Разве? — удивился высокий.
— Никто нам и не говорил, чтоб мы его обижали. — Рябой подбирал с газетки последние крошки. — Может, поспим часок? — предложил он компании. — Делу время, потехе час!
— Ты проснешься голодным. — Носатый вытер сопливую руку о штанину. — И будешь злым. Разве ты хочешь быть злым?
— Ни за что! Если друзья не попросят.
У Аслана от их гнусавых голосов, от противных притворных интонаций, от пустых слов, за которыми у них какие-то свои знаки, в предчувствии надвигающейся беды заныло под ложечкой, как, собственно, и в Чернокозове всегда было перед побоями.
«Никаких сомнений, — подумал Аслан, — сейчас будут бить. Потом выскажут… Зачем и почему. Это Марченко заказал. Почему меня попросту не убьют?»
— А я бы поспал, — сладко потянулся рябой. — У нас сколько времени?
— До вечера надо управиться, — исподлобья оглядел Аслана высокий. — В хате отоспишься. Давай работай, Харя.
Рябого все звали Харей. И не только за особенности лица. У него и характер, и манера двигаться была какая-то особенная, угловая, нахрапистая, во всем чувствовалось беспредельное скотское хамство.
— Ну чего менжуешься? — подтолкнул его высокий. — Заводи, а мы поддержим. Чего резину-то тянуть? Потом еще вымыться надо будет. Пошарь во лбу — часики-то тикают!
Рябой вразвалочку подошел к Аслану.
Аслан расслабился и приготовился принять удар…
Ребром ладони Харя ударил его в грудь!
Второй удар — носатый ногой отбил печень!
Слезы сами собой полились из глаз Аслана. Согнувшись пополам, он всеми силами пытался удержаться на ногах, но его сверху ударили по шее, сверкнули искры, все потемнело…
Харя приподнял лицо Аслана за волосы и со всей силы хряпнул об колено! И тут же брезгливо отбросил его в сторону:
— Стирать я не буду! А из него льет как из…
Аслан упал на цементный пол, и тут же под ним натекла кровавая лужа.
— Опять ты, Харя, материал губишь. — Высокий отошел и сел на нары. — Сколько раз тебе говорить, работать нужно аккуратно и долго. Ты же ему отдыхать даешь. Он сейчас отлежится в бессознанке. А что потом?
— Сейчас я его. — Харя схватил Аслана за шиворот и приподнял.
— Подержи, я его водичкой сбрызну. — Носатый открыл кран рукомойника. — Сейчас он у нас глазки-то и откроет.
— Безграмотные вы люди, — комментировал высокий, сидя на нарах, — потому и грубые. Вот у китайцев, например, существует пять тысяч пыток только на пятках. Вы себе даже представить этого не можете!
— Ну, — сказал Харя, — палками бьют, гвозди в пятки заколачивают…
— Есть еще одно мероприятие. — Высокий поднялся. — Вырезают пяточные кости…
— Как? — опешил носатый.
— Так, чтобы материал не отрубался! — рявкнул высокий. — А у вас он больше дрыхнет на полу, чем мы с ним работаем. За дело! Нам еще показания надо в него загрузить, чтоб он был в трезвом уме и здравой памяти. Чтоб потом ничего не перепутал, не нагадил бы…
14
Я ехал по уже темным московским улицам. Предстояло еще заказать билет и собрать вещи. Москва сплошь переливалась неоновыми огнями и походила на рекламную картинку, но это только в центре, на больших улицах. Стоило заехать в переулок — и город переставал быть мегаполисом, даже фонари горели не везде.
На одной из маленьких улочек прямо рядом с моей машиной метнулась темная человеческая тень, я крутанул руль и с трудом удержал машину от столкновения с припаркованными рядом с тротуаром автомобилями. Что-то везет мне в последнее время на неосторожных прохожих. Изрыгая проклятия, я вылез из машины.
— Жить надоело?! — заорал я вслед тени обычную в таких случаях фразу. Тень как раз попала под свет фонаря и сразу превратилась во вчерашнюю мою знакомую Юлию. Если это и совпадение, то мир оказывался слишком уж тесным. — Эй! — позвал я ее, возможно, не слишком вежливо. — Юлия?! Это вы?
Юлия бросилась к стене дома — подальше от света фонаря. Потом, уже оттуда, долго ко мне присматривалась.
— Это вы? — спросила она наконец.
— Я, — ответил я честно. Соврать что-то в ответ на подобный вопрос представляется мне крайне проблематичным.
Юлия осторожно приблизилась к моей машине. Я увидел, что она сильно напугана, и это, наверное, даже мягко сказано — абсолютно белое лицо, трясущиеся губы, огромные глаза. «Ей бы в кино сниматься», — промелькнула у меня неуместная мысль.
— Что с вами случилось? Кто вас так напугал? — Но, кажется, она даже не в состоянии была говорить. — Знаете что, садитесь… Садитесь в машину. Здесь вас никто не тронет… Вы будете под моей защитой… Да не бойтесь вы, я адвокат. — Только сейчас я вспомнил, что моя профессия обычно вызывает доверие у таких вот очень напуганных людей. Я протянул Юлии корочки, удостоверяющие мою личность и род занятий. Кажется, опять они меня не подвели. Я распахнул перед Юлией дверцу, она послушно села в машину, сразу же сжавшись в комочек, насколько ей это позволил ее нестандартный рост.
