Иван Сербин - Чертова дюжина

В глазах режиссера моментально вспыхнул плотоядный огонек.

— Меня это не интересует! Что за новость?

— Во-первых, омоновцы разогнали толпу возле Курского вокзала, а во-вторых, первая обещанная бомба все-таки взорвалась.

На секунду «дряблая шея» застыл с приоткрытым ртом, а затем снова всплеснул руками, и непонятно было, то ли от восторга, то ли от ужаса.

— Да что вы?!

«Все-таки от восторга», — решил Марафонец.

— Не может быть! Превосходно! В смысле, я имею в виду, конечно, трагедия. Вы все сняли?

— Крупным планом, Геннадий Матвеевич, — заверила Вероника. — Мише лицо порезало.

— Надеюсь, ничего серьезного? Он мне еще сегодня понадобится.

— Пустяки.

— Так, быстро в монтажную. Я хочу иметь этот материал через пять, нет, уже через четыре минуты.

— Миша уже там. Я сейчас тоже иду. Со мной очевидец. Он был на вокзале.

— Что, когда бомба взорвалась? — недоверчиво переспросил «дряблая шея».

— Нет, когда разгоняли толпу.

— Это он? — Пожилой с любопытством повернулся к Марафонцу.

— Да, — подтвердила Вероника. — Он самый.

— Телегеничный. Не Ален Делон, конечно, но телегеничный, — оценил «дряблая шея».

— Поверьте мне, Геннадий Матвеевич, репортаж — блеск! Вас на руках станут носить.

— Если прежде не сошлют в Сибирь, — закончил режиссер. — Ладно, идите в аппаратную, и чтобы через три с половиной минуты материал лежал у меня на столе. Все. Дадим его в специальном выпуске через… полчаса. Все, за работу. — Он повернулся и зашагал меж столов, словно маленький буксир в громадной флотилии пароходов, вопя при этом на ходу: — А где сотрудники ФСБ?! Почему они до сих пор не появились?!

Вероника посмотрела вслед режиссеру, покачала головой и повернулась к Марафонцу.

— У нас есть пять минут, потом мне надо будет подняться в аппаратную. В двух словах: каким образом вы оказались втянутым в это дело?

— В двух словах не получится, — ответил Марафонец. — И кстати, сначала мы с вами должны заключить соглашение.

— Считайте, что мы его уже заключили, — отмахнулась Вероника.

— Одну минуту. Я хочу, чтобы вы дали мне слово, что сделаете то, о чем я вас попрошу.

— Что именно?

— Вы должны будете правдиво и объективно осветить эту историю.

— Именно это мы и собираемся сделать. Это все?

— Потом сообщить во всеуслышание о том, что я помог вам.

— Вы рассчитываете, что в этом случае суд отнесется к вам снисходительно?

— Сомневаюсь. Это не та страна. Но им будет труднее поставить меня к стенке.

— Хорошо, — кивнула Вероника. — Даю слово. Итак?..

— Существует группа террористов, шестнадцать человек, включая Хоря. Я знаю прозвища. Могу составить описания.

— А имена? — быстро спросила Вероника.

— Имена — нет, но я уверен, что ФСБ сумеет их установить. Это несложно. Все они бывшие спецы. Диверсанты, подрывники, разведчики. У них действительно имеются мины, о которых они говорят. Я набросаю вам план воинской части, расскажу в деталях обстоятельства ограбления. Точнее, схему действий нашей группы.

— Как вы оказались на вокзале?

— Мы знали день основной операции и то, что все начнется с минирования вокзала. Я просто катался по всем крупным вокзалам, пока не наткнулся на нужный. А тут подвернулись вы.

— Когда вы… ушли от Хоря?

— Три дня назад.

— Почему сразу не отправились в ФСБ? Они сумели бы помочь вам лучше, чем я.

— Я же сказал: на мне висит труп.

— Они не сдали бы вас.

— Сейчас нет, а потом? Поверьте мне, у ФСБ, если им удастся разгрести весь этот навоз, хлопот будет больше чем достаточно. По идее они обязаны охранять склад совместно с ротой охраны. Было специальное постановление. И потом, факт сам по себе беспрецедентный. Мало того что террористам удалось похитить мины, так они еще сумели заложить фугасы по всей Москве. Спрашивается, на фига тогда нужна ФСБ? Сразу же, как все это закончится, начнут искать «стрелочника», и служба безопасности — первый кандидат на роль мальчика для битья. Если им не удастся справиться с террористами, на меня всем будет начхать. А если удастся, то они обо мне забудут. Я исчезну из их жизни. Вы, телевидение, предадите все это огласке. В частности, и мой случай. Тут уж им будет не так просто отмахнуться.

— Хорошо, допустим. Вы сказали, что прозвище главаря… — Вероника щелкнула пальцами.

— Хорь, — напомнил Марафонец. — Это очень умный человек. Он сидит где-то в самых верхах. То ли в МВД, то ли в ФСБ. Это еще одна причина, почему я не хочу обращаться непосредственно в службу безопасности. После завершения операции Хорю, конечно, будет плевать, есть я или нет. Но скорее всего он постарается избавиться от меня как от ненужного свидетеля.

— С чего вы взяли, что он силовик?

— Во-первых, информация. Хорь знает слишком много для обычного офицера. Во-вторых, оружие. Такая гора взрывчатки, автоматы, снаряжение, боеприпасы, гранаты! Первому встречному столько не достать.

— Как он вышел на вас?

— Точно сказать не могу. В группе я был последним. Но началось все так…

…Он спал, и это было, пожалуй, единственное полезное занятие, которое Марафонец мог себе придумать. Ну в самом деле, чем еще заняться беспаспортному беглецу? Рано или поздно все закончится зоной. Иначе и быть не может. А дальше путь известный. Как пелось в популярной когда-то песне: «Все ниже, ниже и ниже-е-е…»

Сейчас он жалел о кое-каких шагах. Стоило ему засунуть свой характер в задницу, и пахал бы до сих пор на флоте, в группе боевых пловцов, много бы, конечно, не зарабатывал, зато занимался бы любимым делом. Купоны бы пересчитывал. А так он кто? Никто. X… в кожаном пальто. Тьфу, противно!

Вот и сидел Марафонец на вокзале, закутавшись в старый драный плащ, не спасавший от ночной дождливой сырости. Дремал, привалившись к стеклянной витрине Киевского, подняв воротник и посапывая неровно. Плохое место он выбрал. Отвратительное. Того и гляди, менты погонят. Однако до теплого Курского не добрался, до более спокойного Рижского тоже. Так и остался сидеть здесь, хлебнув с каким-то оголтелым люмпен-пролетарием водочки, что хоть немного способствовало согреванию.

Спал он чутко. Скорее даже не спал, а дремал, постоянно прислушиваясь к происходившему вокруг, готовый в любой момент сорваться, дать деру, нырнуть в переход, проскочить через турникеты.

«Впрочем, — проплыла через дремоту мысль, — в метро сейчас нельзя. Тупик. Поезда не ходят. Поймают».

Значит, надо дуть в другую сторону. Вдоль кольца.

Сон покатился по наклонной, и Марафонец начал опускаться вместе с ним в темную глубину без сновидений, без ярких успокаивающих картинок. Или, наоборот, раздражающих. Как раньше, месяца два с половиной назад. Тогда сновидения были. Теперь — нет. Теперь он слишком уставал.

В какой-то момент сон затянул его окончательно, и Марафонец стал клониться набок, рискуя свалиться на мокрый после дождя асфальт. В этот момент кто-то не сильно, но достаточно чувствительно пихнул его. Менты, понятное дело, кто ж еще? Марафонец не открыл глаз, хотя дрема отлетела моментально. Напротив, свесил еще ниже голову и пустил от губы к подбородку каплю слюны. Глядишь, противно станет. Дадут еще разок пинка да отвалят. Небритый, заросший, он производил впечатление стопроцентного бомжа.

— Эй, — послышался рядом голос, — просыпайся!

И Марафонец сразу же понял, что ошибся. Не милиция. Те разговаривают не так. Те уверены в себе, в собственной силе и непогрешимости. И в то же время они брезгуют. Им противен бомж. Чистый, грязный — не важно. Важно, что бомж. У этого же голос был спокойным, ровным. Таким тоном будят приятеля. Не друга, а именно приятеля, знакомца.

Марафонец всхрапнул для вида, вздохнул глубоко, зачмокал губами и еще подбавил слюны. Пусть видят.

Стоящий рядом присел, заглянул ему в лицо, а кто-то второй, сверху, спросил с любопытством:

— Он?

— Он самый. — Сидящий рядом тихо засмеялся и еще раз толкнул Марафонца в плечо, без всякой брезгливости, кончиками пальцев. — Марафонец, просыпайся. Петушок пропел давно.

— Слушай, Пастух, а он не замерз? — осведомился второй. — А то, может, сомлел уже?

— Живехонек, слюни пускает, словно младенец, — сидящий на корточках снова засмеялся.

И тогда Марафонец открыл глаза. Пастух оказался мосластым нескладным мужчиной с короткой стрижкой, в аккуратном плащике и таком же аккуратном костюмчике. Правда, не из дорогих. Второй напоминал Кинг-Конга. Сломанный нос, сплющенное ухо и подковообразная, мощная челюсть вкупе с нависшими над глазами тяжелыми надбровными дугами делали человека даже не страшным, а уродливым. Но в этой жутковатой уродливости читалась такая сила, что наверняка у Кинг-Конга нашлось бы не много обидчиков.