Анатолий Гончар - Привал с выдернутой чекой
Мне показалось, что этим словом он не столько показывал свое удивление, сколько подчеркивал нашу паразитарную сущность. Паразиты – вот кто мы в этом мире.
– Но постепенно ваш защитный иммунитет от воздействия этого мира станет слабеть. Мир начнет приспосабливаться под вас, вы – под него, эдакая взаимная мимикрия, сглаживание углов. Вначале у вас появятся раненые, затем убитые. Это неизбежно, вы на войне, а она, как химиотерапия, постепенно будет вас уничтожать – одного за другим. Будь вы мирными гражданскими людьми, так бы все и дожили до ста двадцати лет, не зная болезней, и заезжие доктора наук стали бы интересоваться секретами вашего долголетия. Но война высосет ваши защитные силы, и вы станете жить словно обычные граждане, болея и умирая, как все. Но останутся ваши инородные потомки…
– Что вы от нас хотите? Я слишком прагматичен, чтобы слушать подобные разглагольствования, – выразился я резко, излишне резко, но мне не терпелось получить ответ.
– Мы хотим вернуть вас домой, – спокойно пояснил незнакомец.
– Это возможно? – Я задумался. Подумать только: задумался во сне!!!
– Естественно, иначе мы бы с вами не разговаривали.
– Как? – У меня не укладывалось в голове: как сон мог быть столь убедительным?
– А вот это уже требует отдельного разговора, – сообщил он, и я, воспринимая все происходящее не иначе как сонную галлюцинацию, тем не менее не удержался от вопроса:
– И скоро он состоится?
(Неужели я начинал ему верить?)
– Я приду к вам, когда вы сами будете готовы принять мои слова как истину.
Он говорил «вы», и я не мог понять: обращается ли он так лично ко мне или имеет в виду всех нас сразу? Хотя это и не столь существенно.
А его слова-мысли проистекали дальше:
– Но прошу только, не затягивайте с принятием решения. Как я уже сказал, силы, защищающие вас от бед этого мира, постепенно станут ослабевать. Пули начнут преодолевать укрывающую вас защиту. Скоро у вас появятся первые раненые. Затем убитые. Первый труп будет означать, что вам нужно возвращаться тотчас же, захватив его с собой, и это непременное условие. Запомните: вы должны вернуться домой в точности в том же составе, в котором провалились в этот мир.
Говоривший не сказал «наш», он сказал «в этот», означает ли это, что он из какого-то иного – третьего мира, или же он обитает сразу в нескольких?
– Более того, возвращаясь, вы должны быть экипированы точно так же, как и при провале. Вплоть до последнего патрона.
– Как это возможно, если мы их расстреляли? – Мне, в отличие от незнакомца, была понятна вся невозможность соответствовать выдвинутым требованиям.
– О, это не проблема! – И вновь, как мне почудилось, незнакомец усмехнулся. – На здешних складах подобного добра навалом, для бездушных предметов не принципиально, что они сделаны здесь. Главное, чтобы ничем не отличались от произведенных там. На здешних складах вы найдете патроны тех же серий, что и ваши. Запомните основное правило: вы не должны иметь с собой ничего лишнего. Ничего отсюда. Никакого сувенира на память. Иначе ворота не раскроются, и вы погибнете, – уверил незнакомец. – Я еще приду к вам. Удачи! – пожелал он и исчез, будто растворился.
А я вдруг понял, что не сплю, лежу и таращусь в раскинувшееся надо мной бездонное голубое небо.
– Так как вы считаете, что это было – сон или явь? – спросил я своих собеседников. – В свете всех случившихся с нами необъяснимых странностей сказанное во сне не кажется мне такой уж несусветной фантастической глупостью. А вам?
Вертолетчики, пребывая в глубокой задумчивости, молчали. Штурман курил, командир пялился в горизонт, Кузьма Иванович обиженно сопел носом.
– Мужики, что молчим? – не выдержал я.
– А что говорить? – Кисляков отбросил в сторону вспыхнувший искрами окурок. – Визитер твой как-то не слишком на глюк похож.
– Мы и без него здесь себя иномирянами почувствовали: пить – табу, курить нежелательно, ругнуться по-настоящему и то не разрешается. Разрешается точнее, то есть ругайся, если невмоготу, никто, может, особо и не попрекнет, но так иногда посмотрят, что сам ругаться не захочешь. Вежливые все такие, упредительные. Да ладно бы хотя бы водку пили, а так ни рыба ни мясо.
– И как мы это все сразу не заметили? – сокрушенно покачал головой Кузьма Иванович. – Или заметили, но признаться боялись?
– Заметили, – нехотя согласился я. – Еще как заметили, и несостыковки заметили и несовпадения, внимание-то мы на них обратили, но сразу перевели в другую плоскость. Точнее, это я и перевел, – приняв основной удар на себя, я все же решил не оставаться в одиночестве, поэтому продолжил, а все остальные согласились. – А почему? Да потому, что человеческая психика такова, что в безвыходной ситуации преобразовывает или, точнее, подтасовывает факты в сторону наименьшего сопротивления. Так что, думаю, сон не совсем сном был и ноги нам делать надо из этого мира. Сейчас карты меняются, потом и мы меняться начнем.
– А я уже курить почти бросил, – соглашаясь с моими выводами, сообщил борттехник. Все-таки лучше принять иномирье, чем собственное сумасшествие.
– Вот и я говорю, – пользуясь неожиданной поддержкой, пошел я в наступление, – торопиться надо. Действительно, все меняется, и мы меняемся. Как бы поздно не стало, тогда зависнем мы тут. – Я поднял вверх указательный палец. – Не знаю, как вы, а я себе такой как есть нравлюсь и персональную свою личность терять не хочу. Нечего нам тут делать. Говорю, ноги делать надо.
– Вот и я так считаю, – снова поддержал меня Кисляков. – Вот если бы тут хотя бы водку, как у нас, пили…
– Не это главное! – остановил замечтавшегося о водке штурмана командир экипажа. – Вы самое главное упускаете: и жены, и дети, и все родственники, что находятся здесь, – не наши! Понимаете, не на-ши, – произнес он по слогам. – Может быть, они точно такие же, и даже лучше, но не наши. Понимаете?
Соображал я быстро и без промедления кивнул. Спину обдало холодом. Что, если мы действительно тут застрянем и я никогда не увижу своих любимых?
– Мать твоя еж… – выдохнул за моей спиной борттехник. – Это ж с кем я вчера по телефону разговаривал? Я ей такого наговорил… еж твою медь. То-то она так странно реагировала. Вот мужик прилетит, вот порадуется… – Кузьма Иванович умолк, погрузившись в полную задумчивость. Что он вчера наговорил жене своего двойника, оставалось только догадываться.
– А вот я, раз такое дело, может быть, и тут останусь, – внезапно поменял свое мнение штурман. – Нет, я точно тут соглашусь остаться! Детей у меня там нет, а жена – сволочь.
– Так ты одну сволочь на другую променять хочешь? – съехидничал командир, но штурман тут же поспешил возразить.
– А может, здешняя хорошая? – вкрадчиво предположил он.
– Может, и хорошая, – не стал спорить командир. – Но ты сам слышал: без тебя нам никак. Мы тут в одной лодке. И в вертолете должны быть все до единого, иначе кирдык и амба. Или погибнем, или тут зависнем. А у меня там жена такая красавица, здесь такой точно нет.
– Да, задачка! – сокрушенно помотал головой штурман. – Хорошо, я с вами, но с тебя бутылка. – И он почему-то посмотрел не на командира, а на меня.
– Черт с ней! – не стал упрямиться я, а то вдруг передумает? Уговаривать забабахаешься. – Значит, вы все за возвращение?
Летуны почти синхронно кивнули.
На этом мы и расстались. Вертолетчики потянулись к своей боевой машине, а я поспешил догонять давно скрывшихся за палатками бойцов. Что ж, я не свихнулся, и это радовало. А то, что объяснение с вертолетчиками прошло так гладко, по моему мнению, объяснялось просто: они не меньше меня сомневались в собственной дееспособности. И лучше уж поверить в иномирян, чем признать собственный слет с катушек. Теперь предстояло побеседовать с бойцами и постараться сделать так, чтобы телепатический сон приснился мне как можно раньше. Потерь в нашей группе по-прежнему не было, но меня сегодня оглушило взрывом, а нескольких бойцов можно было считать слегка раненными. Что будет следующий раз? Тем более, судьба подкидывала нам такие задачки что оставалось диву даваться, как мы до сих пор еще живы.
Итак, с вертолетчиками мы к консенсусу пришли, осталось побеседовать с бойцами. Я шел к расположению и в который раз прокручивал одни и те же мысли.
«И как мы до этого сразу не дошли? Как внимания на столь явные и постоянные противоречия не обратили? Ведь куча признаков к этому подводила. Точнее, и видели, и обратили, но принимать их как есть не захотели. И главное, это я от них первый и отмахивался. А все почему? Да потому, что человеческая психика так устроена: очевидное, но противное его представлениям человек отметает и факты в пользу привычного перетасовывает. Одним словом, как всегда, идем по пути наименьшего сопротивления». Рассуждать рассуждал, а как начать разговор с бойцами, я так и не придумал. Тему подняли они сами.
