Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка
— Ну а что вы предложили бы не на будущее, а на сей момент? На свежий взгляд. Но чтобы не получилось по пословице: хрен редьки не слаще…
— Что ж, есть кое-какие соображения, — оживился Яровой. — Как мне стало здесь известно, «бугры» назначаются «президентом» по просьбе барака. И поскольку «бугор» является главой барака, то зачастую, вольно или невольно, администрация подпадает под влияние элиты зэков и назначает бригадирами все тех же «бугров», которые с этого дня становятся ответчиками за зэков перед «президентом», как «бугры», и в то же время за работу и за людей перед вами. Как бригадиры. Так, майор?
— Так, — кивнул тот.
— Следовательно, за что вы можете хвалить бригадира, за это же самое его может взгреть, как «бугра», «президент». Так?
— Правильно.
— У этого «бугра»-бригадира нет выбора. Не у кого искать защиты! Заключенные боятся и вас и «президента», а потому не поддержат «бугра»-бригадира, если он кому-либо из двух сторон явно не угодит.
— Это не ново. Гордиев узел. В этом вся трудность, — вздохнул майор и добавил: — Только «президента» они боятся и слушаются куда больше, чем нас. И выхода из этой ситуации никто не нашел.
— Все зависит только от вас. Узлы не рубить, развязывать надо… Что может перевесить авторитет «президента»? Спокойное будущее и хороший заработок. Полная независимость от воровской касты. Возьмите моральный верх над «президентом». Противопоставьте его влиянию свой авторитет. Грубостям — достойное отношение. Ругани — справедливость. Побоям — человечность. И стоит появиться маленькой трещинке, для воров это — уже пропасть. Займите их свободное время. Ну, учебой, что ли… Постигните внутренний мир хотя бы десятка зэков — они его прячут даже друг от друга. И вы будете сильнее «президента» уже тем, что знаете о людях больше, чем он. Мне известен случай, когда один из воров, — Яровой вспомнил Седого, — сразу откололся от кентов, находясь в то же время в одном бараке с ними. И от «малины» ушел. Как только узнал, что у него есть сын. Сколько раз его убить хотели, сколько грозили — отцовское одержало верх в душе вора.
— У многих наших не только детей, никого нет. Нечем им дорожить. Не за что держаться. Не за что и ухватиться. Руки слабые. Только одно умеют…
— Не может быть, чтобы у всех у них ничего дорогого в жизни не осталось. Не родились же они ворами. У них до «малин» была другая жизнь…
— Была, да сплыла, — безнадежно вздохнул начальник лагеря. — О ней только воры-изгои еще помнят, такие, как «суки»…
— А вы не делайте ставку на «сук». Ибо они прежде всего — ваши враги. Они гораздо опаснее, чем остальные.
— Почему? — удивился майор.
— Меченые заключенными, они знают, какой лагерь для них опаснее и всегда будут придерживаться более сильной стороны, чтобы сохранить жизнь. Не думайте, на вас они работать не будут. В лучшем случае — «липу» подкинут. В худшем — вас и продадут. Знают, с вами по выходе из лагеря навсегда прощаются, а вот с кентами — нет. Это я о тех, кому повезет до этого дня дожить. Вот и подсовывают не то, что вам нужно знать, а то, что прикажут кенты? Это их единственный шанс на спасение. Уверен, что и личные счеты со своими врагами те же «суки» не раз вашими руками сводили. С какими врагами? Да с теми же работягами, не отдавшими свою пайку хлеба.
— Логично, — поежился майор.
— У вас их много? — спросил Яровой.
— Есть. А как же. Но не меченые. Вот только один уж очень загадочный. Он в одном бараке с «президентом». С час назад приходил. Что- то сказать хотел. Но я отправил его. После случая с Гномом. Да и не очень верю я ему…
— Сами к «президенту» подселили его? — спросил Яровой.
— Нет. Он из его касты. Тоже затея Бондарева…
Не спалось, и Бондареву. Он долго ворочался на скрипучей ветхой раскладушке. Только начнет дремать, Трофимыч ляжет навзничь и давай храпеть в самое ухо. Дано просто, а с присвистом, с утробным повизгиванием, с гудением, и раскладушка под ним трясется мелким бесом.
— Трофимыч, Трофимыч, перестань же наконец, дай поспать! — взмолился Бондарев.
Но на пятый раз старик не выдержал. Вскочил с койки взбешенный и, обложив Бондарева черным матом, сел у окна.
— На фронте не придуривался. Под обстрелом умел спать. А тут… Разнежился. Нервы у него завелись.
— Да не злись. Сколько времени терпел, больше не смог, — оправдывался Бондарев.
— Давай перекурим, — предложил Трофимыч.
— Давай.
— Слушай, я все не могу понять, зачем этого Ярового сюда привез?
— Ему в Певек надо. Да аэродром пурга перемела. Пока расчистят… Сам знаешь, как туда попасть, — ответил Игорь Павлович.
— А видать с головой мужик. Вишь, как в точку с Гномом попал! Как будто заранее знал.
— Что тут особого? Случайное совпадение. До этого, сам знаешь, сходило. Гном, наверное, с Шило заелся. Тот и встал на дыбы. А ну их всех на хрен. Голова кругом идет.
— Пойдет, еще бы! О Яровом, поди, и в Москве знают. А кто мы с тобою против него? Говнюки! Тебя под зад выперли с начальников лагеря. А у меня — десять классов неполных, сам знаешь… Вот вернешься в Магадан и, как знать… Вытащат тебя на партбюро и дадут… Хорошо, если выговором отделаешься. Но может случиться и серьезнее. Яровому ты многое рассказал. Он слушал, запоминал. И ему кое-что не понравилось. Сделает он тебе «заячью морду» и Магадане. И не только тебе. Всем нам, — крутил головою Трофимыч. — А и прав будет.
— Ну а что мне теперь? Партбюро свое слово сказало. Им, видишь ли, тоже мои методы работы с зэками не понравились. Будто иначе можно. Попробовали бы сами…
— Ты партбюро не трожь! — вскипел Трофимыч. — Там с тобой еще мягко обошлись. Биографию твою во внимание взяли… А то бы… Нет, Игорь, там с тобой верно решили. И ты обиженного из себя не корчи. А то я тебе такое напомню, что если бы в Магадане о том знали, не сидел бы ты сейчас тут.
— Ну, напомни! — озлился Бондарев.
— Помнишь, машины в пургу замело? С продуктами. А в лагере один только хлеб был. Фартовые бузу подняли. Из-за этого. Так ты не их, а работяг послал.Ятогда начальником отряда был. Мы и пошли. Семь километров. Всю жизнь я их буду помнить. Машин было три. А нас ты послал тридцать человек. Пурга была страшная. Пришли мы туда, а машины с бортами занесло. Лопату снега откинешь, а за эта время две нанесет. Снег — хоть зубами грызи. Жесткий, спрессованный. Несколько часов провозились, а толку никакого. Одежда коробом, от мороза стоит… Сколько людей тогда без толку пообморозилось! А двоих так и не спасли. Замерзли. Из-за тебя. Ты ж приказал нам не возвращаться без машин. Помнишь? — глянул Трофимыч.
Бондарев опустил голову. Руки его подрагивали.
— Но ведь даже горсти крупы не оставалось. Сам знаешь. Вынужден я был что-то предпринять.
— Да, но через день пурга закончилась.
— Кто ж знал, что так получится, — оправдывался Игорь Павлович.
— Дорого стоили твои приказы. Ох, и дорого, — вздохнул Трофимыч.
— А ты бы на моем месте не так поступил? Сидел бы ждал? Так, что ли? У меня с небом телефонной связи нет!
— У кого она была? Да разве о том я говорю? На хлебе можно было пересидеть. Работяги не роптали. Шоферы, какие с тех машин пришли, когда пурга началась, говорили, что не откопать груза, пока непогодь не уляжется. Тогда ты никого слушать не хотел. А все потому, что ты был начальником лагеря! А мы — подчиненными. И тебя тешило, что твой приказ— для всех закон. Вся беда в том, что до того, как стать начальником лагеря, ты не побывал даже в заместителях. Сразу дорвался до власти и обалдел. Это мы все понимали. Ты не созрел для этой должности. А потому и зарывался!
— В чем? Конкретно!
— Если тебе мало сказанного, еще напомню. Со сколькими ты здесь дрался? Со счета можно сбиться!
— Ты вспомни о причинах прежде всего! — не выдержал Бондарев.
— Причин не было!
— Брешешь!
— Назови!
— За чифир колотил! — загнул палец Игорь Павлович.
— А еще!
— За карты! — загнул Бондарев еще три пальца.
— Дальше!
— «Президента» сам знаешь за что!
