Лев Пучков - Операция «Моджахед»
— Тебе что, жить надоело? — немного подумав, спросил Шамиль.
Спасибо, не сказал прямо: это ведь ты виноват во всем случившемся, Зелимхан ведь прекрасно понимает, что из-за тебя все так получилось.
— Моя жизнь — мое личное дело, — довольно резко возразил Абу. Сейчас, по логике вещей, он должен будет перейти на арабский.
— Если с тобой что-то случится, в первую очередь с меня спросят, — Шамиль покачал головой. — Зачем тебе эти проблемы?
— Ладно, давай оскорбляй меня, — Абу не спешил переходить на арабский и вообще, вел себя как-то нетипично, я бы даже сказал, смиренно. — Скажи еще, что я никогда не держал в руках оружия, не могу позаботиться о своей безопасности и позволю себя убить любому мальчишке...
— Да забирай, если хочешь! — Шамиль пожал плечами. — Такое добро... Забирай, делай с ним что хочешь, можешь из него шашлык сделать, мне он совершенно безразличен. Давай о делах поговорим...
Поговорили о делах, разобрали вчерашнюю ситуацию. Шамиль дал понять, что инцидент в Калмык-Юрте сейчас совсем не к месту, очень жаль, что так вышло, на будущее надо будет решать ситуацию как-то по-другому. Абу кивал, соглашался и, вообще, вел себя подчиненно. Я опять удивился, что такое с ним сегодня случилось? Не иначе, какую-то хитрость замыслил...
* * *Мы вышли от Шамиля, а с нами два гвардейца, которым было приказано передать нам с рук на руки Зелимхана. Это определенный риск, если Зелимхан что-то не так сделает, теперь за это придется отвечать Абу. Тут с этим строго, никто не станет уточнять что у парня горе и он может совершить глупости в состоянии аффекта. Взяли — отвечайте.
Зелимхана достали из зиндана, посадили на лошадь, наручники снимать не стали. Хозяин лошади, один из наших аскеров, пошел пешком, вел ее в поводу.
— Что родным передать? — угрюмо поинтересовался один из гвардейцев Шамиля.
Это они подумали, что мы его расстреливать повезем, типа, сами решили разобраться. Шамиль ведь не сказал, что с ним делать. А по логике получается: конец ему. Оскорбил вождя, надели наручники, посадили в зиндан — значит, одна дорога. Они жалеют парня, знают, из-за чего, а самое главное, из-за кого так получилось с его братом. Шамилю свою угрюмость они проявлять не смеют, а нам можно.
Абу не счел нужным даже обернуться. Велика честь для какого-то аскера, чтобы амир перед ним отчитывался!
— Шакалы, — тихо сказал кто-то из гвардейцев нам в спину, когда мы уже отъехали подальше.
Вот вам и отношение к боссу всего Сопротивления. Когда-то там Абу станет народным героем, и его будут на руках носить, один Аллах знает. А пока — вот так. Неблагодарный народ...
Мы добрались до развилки: одна тропинка прямо бежит, на нашу «базу», другая влево отходит, к селу, где Атабаевы живут. Абу велел ссадить Зелимхана с коня и снять с него наручники. Он показал нам жестом, чтобы отъехали, а сам остался с ним. Мы отъехали, но недалеко, Дауд и Фатих стволы под рукой держат, мало ли что парню в голову взбредет?
Абу достал пистолет и, поигрывая им, сказал:
— Я не думал, что так получится с Шааманом. Он конечно, не выполнил мой приказ, но, в принципе... поступил как мужчина. Думаю, окажись я на его месте, поступил бы точно так же. Это решение Шамиля, я не настаивал. Вообще об этом речи не было. Но случилось то, что случилось... А я не Шамиль, на меня ваш мораторий о кровной мести не распространяется. Так что, думаю, ты и сам понимаешь — глупо было бы оставлять в живых человека, который будет спать и видеть, как бы побыстрее тебя убить. Это простая логика, верно?
Зелимхан молчал, только гордо вскинул подбородок и пристально смотрел на амира. Сколько ненависти и презрения было в его взгляде! Понимает, что уже ничего сделать не может, Абу — опытный воин, весь магазин успеет в него разрядить, если бросится, рядом телохранители, стволы нацелили... А все равно, смотрит так, как будто он король, а Абу какое-то недоразумение ходячее, невесть откуда упавшее в эти древние горы.
— Но мы люди и не всегда повинуемся логике, — мягко сказал Абу, выдержав сжигавший его взгляд. — Некоторые вещи должны исходить отсюда (тут он приложил руку с пистолетом к сердцу). Я чувствую вину перед тобой лично и перед твоим родом за то, что случилось с Шааманом. Потому что я не очень хорошо знаю ваши обычаи... И мне надо было хорошенько подумать, прежде чем отдавать такую команду. И я готов эту вину искупить. Держи...
Абу сделал шаг вперед и протянул свой пистолет Зелимхану. Парень машинально взял его, рука привычно легла на рукоять...
Вах! Мы все остолбенели. Что он творит?!
— Держи, — Абу снял с пояса свой кинжал в богато инкрустированных ножнах и отдал его Зелимхану. — Если ты собираешься это сделать, сделай это железом, я все-таки воин. Никто из моих людей тебя пальцем не тронет, я им сказал. Единственная просьба: я бы хотел помолиться, как и подобает правоверному. Ты не возражаешь?
Обычно у человека от эмоции к эмоции существует какой-то переход, это простая биохимия. А тут все получилось сразу: гнев и презрение перешли в полнейшую растерянность и даже прострацию. Зелимхан разинул рот, не мог поверить в то, что происходит.
— Рот закрой, простудишься, — жестко сказал Абу. — Ты не забыл, зачем мы здесь? Тебе нужно отомстить за кровь брата, своей рукой покарать его убийцу.
— Да, но... Это не ты убил брата, — пробормотал по-чеченски Зелимхан, растерянно глядя на оружие в своих руках.
— Прости, я плохо знаю ваш язык, — продолжил по-русски Абу. — Я рожден воином, всю жизнь провел в разных странах, помогая их народам бороться с врагами ислама. Все языки ведь не выучишь.
— Его убил Шамиль, — сказал по-русски Зелимхан, в глазах которого, наконец, появилась какая-то осмысленность. — Ты, конечно, виноват, но...
— Но до Шамиля ты не доберешься — руки коротки, — все так же жестко продолжил Абу, как будто провоцируя парня на решительные действия. — И брат твой так и останется неотомщенным.
А я — вот он, перед тобой. И готов ответить за зло, причиненное твоему роду.
— Это будет неправильно, — покачал, головой Зелимхан, и, тяжело вздохнув, протянул оружие Абу. — Ответить должен тот, кто лично виновен. Иначе это будет не по закону.
— То есть, если я правильно понял, ты не собираешься меня убивать? — Абу не торопился принимать обратно свое оружие.
— Не знаю, — Зелимхан опустил голову. — Ты, конечно, виноват... Но это будет неправильно. Нет, я не должен тебя убивать. Забери свое оружие.
— Это подарок, — Абу жестом подозвал аскера, на коне которого ехал Зелимхан. — Этот «араб» — тоже подарок. Это самое малое, что я могу для тебя сделать. Хороший конь, чистокровный. В Баку, конечно, не покатаешься, но в горах может пригодиться... Вот шайтан — забыл, тебе в горах теперь долго показываться нельзя, Шамиль не разрешает...
Зелимхан машинально оглянулся — там, сзади, остался Шамиль, который убил его брата, а теперь не разрешает ему находиться на родине! В глазах его вновь мелькнула ненависть, только теперь уже по другому адресу. Ух ты!
— Ну ничего, эту проблему мы решим, — небрежно махнул рукой Абу. — Езжай домой. Похоронишь брата, поезжай в Аргун, к одноглазому Мустафе. Там его все знают, покажут. Жди меня там. Теперь ты будешь работать на меня. Если хочешь, конечно. Если не хочешь — дело твое, после всего этого я не имею права на тебя обижаться. Поступай как знаешь, ты сам себе хозяин. Только скажу одно: ты мне можешь очень сильно помочь. А я дам тебе такую работу, что и прославишься, не хуже Шамиля, и весь в деньгах будешь. Ну все, давай — встретимся в Аргуне. А если не встретимся, я тебя прошу: не наделай глупостей. Потому что я тебя забрал и теперь я за тебя отвечаю. Давай, удачи...
* * *Всю дорогу, пока ехали на «базу», аскеры посматривали на Абу: ждали команды догнать отпущенного на волю Зелимхана. Думали, что это очередная шутка амира, он вообще горазд на такие хитрости. Абу только ухмылялся, ничего не говорил, но видно было, что настроение его заметно улучшилось. Как будто он не просто прокатился побеседовать с Шамилем, но уже одержал над ним какую-то маленькую победу.
Я немного поразмышлял и пришел к выводу: аскеры напрасно ждут команды, а у амира есть все основания для хорошего настроения.
Сегодня Абу одним движением решил две большие проблемы.
Первая — это Зелимхан Атабаев. Теперь амир мог быть уверен, что род Атабаевых не будет иметь к нему претензий по факту гибели Шаамана. Для человека, несведущего в особом укладе жизни чеченцев, это может показаться незначительным, но, поверьте мне, это очень важно. Род Атабаевых — это как минимум пара десятков воинов, готовых сложить голову для осуществления святого права кровной мести, а на Абу, как он верно заметил, привилегии Шамиля не распространяются. На ближайшие пару месяцев нам хватит разборок с одними только родственниками расстрелянного муфтия, об этом даже и спорить не стоит.
