Андрей Дышев - Далекий звон монет
Я провел рукой по бедру. Нога, на которой я лежал, онемела и не чувствовала прикосновения. Повернулся на спину, потянулся, словно хотел выжать из себя тяжелое похмелье, как вдруг почувствовал странный запах. Я дернулся, приподнял голову и с ужасом увидел рядом с собой отвратительное лицо Вики. В первое мгновение я сам не понял, что в нем было отвратительным, и лишь спустя несколько жутких секунд до меня дошло, что это было совершенно обескровленное лицо мертвого человека.
Вскрикнув дурным голосом, я вскочил с кровати и, пятясь, смотрел на безжизненное тело, открывавшееся мне все больше и больше. Вика лежала на спине, ровно, как в гробу, вытянув ноги и сложив руки на груди. Только голова ее была неестественно повернута в сторону и приподнята кверху, словно она показывала мне страшную рану на горле. Широкий косой разрез шел от левого уха к правой ключице; края кожи были вывернуты наружу, из-под них, как провода, торчали обрывки сосудов и мышц. Запекшаяся и свернувшаяся черная кровь залепила рану, и казалось, что на шее у покойницы криво повязан платок. Голова Вики с оскаленными зубами и чуть приоткрытыми веками покоилась на подушке, насквозь пропитанной вишневой кровью.
«Господи, дай мне проснуться!» – мысленно взмолился я, с трудом сдерживая свое нутро. Избавь меня от кошмара видеть все это.
Бог не избавил меня, и жуткий труп вместе с кровавыми пятнами не исчез с моих глаз. Я схватил себя за волосы и дернул изо всех сил. Что же случилось? Как это могло произойти? Кто это сделал?
Мне стало муторно, и я едва успел подбежать к окну, распахнуть створки и перегнуться через подоконник. Вчерашняя водка, отторгнутая желудком, хлестала изо рта и носа. Слезы лились из моих глаз, как весенняя капель.
Я сгреб с подоконника горсть снега и прижал его к лицу. Не помню, когда еще я находился в таком шоковом состоянии. Руки у меня тряслись, как у паралитика, пот градом катился по лицу. Надо успокоиться! – приказывал я себе. Надо взять себя в руки!
Не знаю, кому самовнушение помогает. Мне оно было, что мертвому припарка. Я снова с содроганием взглянул на постель, ставшую местом убийства. Пальцы на руке покойницы, окольцованные золотом с драгоценными камнями, уже окоченели.
Ножом или бритвой, думал я, с нескольких шагов рассматривая рану. Полоснули по шее, затем выпрямили ноги и сложили руки. Нет, это не я сделал, не я. Как бы пьян ни был, я не мог такого сделать. Это исключено. Эти мысли нужно сразу выкинуть из головы.
Я машинально посмотрел на свои руки и нашел чуть ниже локтя кровяной мазок. Плюнул на него и стал брезгливо вытирать чистым краем простыни.
Запутали меня, в угол загнали, думал я, собирая раскиданную по полу одежду и торопливо одеваясь. Трупами закидали. Думали запугать. И запугали ведь, черт возьми!
Такого поворота событий я никак не мог предположить. Скорее я был готов сам отправиться на тот свет, хотя и не исключал, что Вика попытается расправиться с Тарасовым, по косвенной вине которого убили Жоржа и вынесли из тайника золото. Но чтобы вдруг казнили эту экспансивную даму!
Подозревать мне было некого, кроме Тарасова, а на более хитроумные ходы убийцы мне не хватало ясного и отдохнувшего ума.
Застегивая на ходу рубашку и машинально заталкивая в карман подобранный с полу мобильный телефон, я спустился вниз, озираясь по сторонам и ожидая увидеть еще какой-нибудь мерзкий сюрприз. Но лестница, прихожая, ванная вроде бы остались без изменений, лишь в столовой, где царил беспорядок и на столе громоздились грязные тарелки, битые бокалы и засыхала закуска, вновь было холодно и гулял сквозняк. Фанерный лист, которым накануне Вика закрыла окно, лежал на полу, и снежинки белыми мухами роились над подоконником.
Я кинулся к окну, но не сделал и двух шагов, как рухнул на пол и отполз в сторону. Через оконный проем я успел увидеть, как к даче, буксуя в сугробах, медленно пробивается милицейский «УАЗ».
Все, подумал я, лежа на полу под окном. Это конец. Провал по всем статьям. Наверное, будет проще и красивее, если я найду брошенный где-то «сентинел» и пущу себе пулю в лоб.
Я слышал, как «козел» остановился. Хлопнули дверцы. Я продолжал лежать; странное оцепенение охватило меня всего. Было такое ощущение, что все это происходит не со мной, а с героем какого-то низкосортного детектива, идущего по телевизору, и я даже не переживал за его судьбу. Очень хотелось встать и выключить телевизор, чтобы экран погас навеки.
Я думал о пистолете, немного удивляясь тому, что меня посетила мысль о самоубийстве, чего не было еще никогда, даже в более сложных ситуациях. Это прекрасный финал. Чего я мучаюсь, страдаю, не зная, куда деть свое тело. Надо выпустить на свободу душу, а уж ее-то никто не сумеет удержать, и она воспарит над холодными заснеженными дачами подобно маленькому облаку пара в ясный морозный день.
Вот что сделает меня почти счастливым в безвыходной ситуации! Это последний и самый верный выход из любого тупика, и я, не задумываясь над ценой, облегченно вздыхаю – выход все-таки найден!
Я встал и, глядя себе под ноги, побрел в коридор, а оттуда – на лестницу. Куда я мог его кинуть? – вспоминал я. Раздевался я, судя по раскиданной одежде, в спальне. Значит, револьвер валяется где-нибудь рядом с кроватью.
В нос снова шибанул запах крови, когда я открыл дверь и зашел в спальню. Стараясь не смотреть на кровать, опустился на корточки и посмотрел под тумбочками и стульями.
Револьвер лежал на диске торшера. Я поднял его, прижал его холодную рукоятку к полыхающей щеке. Вот кто самый близкий и надежный друг, подумал я. Никогда не изменит, не предаст и не подведет в критическую минуту. Оружие свято.
Я не испытывал страха. Было лишь немного обидно, что меня подтолкнули к этому решению, а я даже не стал сопротивляться. Видимо, в жизни наступил период черной полосы, и оказался он чуть длиннее предыдущих, может быть, длиннее на один день, на один гнусный «сюрприз», и этот последний барьер мне оказалось не под силу преодолеть, как когда-то Чапаеву последний метр Урал-реки.
Я уже слышал голоса. Милиционеры подходили к даче, негромко переговариваясь. Сначала они будут ломиться в дверь, затем влезут в окно столовой, постепенно доберутся до спальни, где найдут два трупа – женский и мужской. А потом следователи будут долго ломать головы, давая объяснение случившемуся. И в итоге в какой-нибудь придурковатой газетенке появится заметка с заголовком, претендующим на сенсацию: «ЖЕНУ ПОЛКОВНИКА МИЛИЦИИ ТАРАСОВА ЗВЕРСКИ УБИЛ ЛЮБОВНИК, КОТОРЫЙ ЗАТЕМ ЗАСТРЕЛИЛСЯ САМ».
Я осмотрел спальню, подыскивая хорошее место для казни над собой. Санитарам было бы удобнее, если бы я прикончил себя на постели рядом с Викой. Завернут обоих в простыню – и в фургон. Но мне не хотелось отравлять последние мгновения своей жизни запахом чужой крови.
Мне приглянулось глубокое кресло рядом с журнальным столиком в противоположном конце спальни. Там я буду выглядеть драматично и гордо, как, скажем, Маяковский. Я подошел к креслу. В голове был туман. Я не мог поверить, что переживаю последние мгновения жизни. Человек никогда не способен ощутить границы своей жизни, потому как момент смерти не остается в сознании. Я просто шел к креслу, которое, как катапульта пилота, должно отправить меня в иной мир.
Я сел в него, утонув в поролоновой начинке. В пах уперлось что-то длинное и тонкое. Ах да! Антенна мобильного. «Подмосковные вечера», девятьсот восемьдесят три двадцать один двадцать три… С этого все началось.
Наверное, со стороны я напоминал пародию на самодержца. Я сидел на троне, в одной руке у меня был револьвер, в другой – мобильный телефон. Позвонить Тарасову, что ли? – взбрела в голову неожиданная мысль. Поздравить с победой, попрощаться?
Кончиком ствола я медленно набрал номер. Длинные гудки. Я сосчитал до пяти. Попрощаться не удастся, наверное, он уже выехал на службу.
Я не успел нажать «отбой», как трубка вдруг тихо захрипела голосом Тарасова:
– Слушаю вас! Говорите!
– Привет, – сказал я, почесывая антенной висок, куда намеревался всадить пулю.
– Кто это? Алло! Не слышно!
– Это Вацура.
– А-а, хорошо! Слушай, перезвони мне минут через десять, я голый, выскочил из душа.
– Нет, – ответил я. – Через десять минут меня уже не будет.
– Что? – не понял Тарасов. – Как не будет? Ты откуда звонишь?
– С твоей дачи. Вика мертва. У меня в руке «сентинел». Ты все здорово придумал, полковник. Поздравляю.
– А-а-а?! – закричал Тарасов то ли вопрошая, то ли от ужаса. – Вика?.. Значит, ты… Послушай, лучше поговорить при встрече. Я выезжаю.
– Нет, поздно, – ответил я, рассматривая револьвер. – К даче подходят менты. Еще пару минут – и они будут здесь. Ты не волнуйся, все идет по твоему сценарию.
– Стой! – заорал в трубку Тарасов, и я даже удивился, насколько его голос был наполнен искренним желанием навязать свою волю. – Быстро объясни мне, что происходит! Тебя видели? Ты один?.. Ты слышишь меня, Вацура?! Выкинь револьвер, отвечай на мои вопросы!
