Андрей Дышев - Атомный экспресс
Леся, глядя на нас безумными глазами, придвинулась еще ближе к краю мостика и коснулась ногой вагонной сцепки.
– Я прыгну, – плачущим голосом предупредила она. – Еще одно движение, и я прыгну… Не смейте приближаться… Мерзавцы! Нелюди! Убийцы…
– Да я и не думаю к тебе приближаться, – заверил Влад, скрещивая ноги. – Я смотрю на свою цистерну. Имею право, между прочим. Частная собственность.
Девчонка напряглась, ухватилась за край мостика. Я заметил, как ее выпачканные пальцы побелели. Влад готовился ее схватить и втащить в вагон, в его неестественной расслабленности угадывалась сосредоточенность спортсмена перед сложным упражнением.
– Кто тебе сказал, что мы убийцы? – вкрадчиво спросил Влад. – Разве ты видела, как мы кого-то убивали? Мы такие же несчастные пассажиры, как и ты.
– Нет! Нет! – крикнула Леся и покачала головой. – Ты лжешь! Ты притворяешься! Ты убил Регину! Я видела, как ты душил ее полотенцем!
Влад посмотрел на меня и пожал плечами.
– Ты меня с кем-то спутала, – сказал он. – Наверное, это был Филин.
– Я не хочу больше тебя слушать! Если ты произнесешь еще слово, я спрыгну!
Она придвинулась еще ближе к краю. Не знаю, как она там держалась. Девчонку надо было хватать в охапку немедленно, иначе она могла свалиться под колеса на ближайшей стрелке или повороте. Влад словно услышал мои мысли и быстрее, чем я мог представить, кинулся на Лесю. В одно мгновение она оказалась у него в объятиях и тотчас неистово завизжала, перекрикивая грохот колес:
– Отпусти, гадина!! Отпусти!! А-а-а-а!!
Даже Владу при всей его недюжинной силе было непросто совладать с проявлением безумного протеста. Леся кусалась, опасно дергала головой, крутила ногами в воздухе «велосипед» и в конце концов заехала моему другу в пах. Влад взревел от боли, зажал девчонку борцовским хватом и вместе с ней ввалился в тамбур, едва не раздавив меня.
– Да успокойся ты, идиотка! – кричал Влад, вышедший, наконец, из себя. – Я тебе сейчас подрыгаю ногами! Пожалей себя и своих будущих детей, саламандра ты камуфлированная!
Леся сопротивлялась все слабее. Аффект выкачал из нее все силы, и она уже напоминала воздушный шарик, сдувшийся наполовину.
– Вперед, шагом марш! – приказал Влад и, развернув Лесю спиной к себе, просунул ладонь ей под джинсы и крепко сжал ремень. Девушка не отреагировала на такое своеобразное конвоирование и покорно поплелась по коридору.
– Ей надо выпить водки, – сказал я.
– Сейчас! – закивал Влад. – И водки, и шампанского со льдом! Валерьянки ей надо!.. Ну-ка, заползай сюда и сиди тихо, как лабораторная мышь.
Он открыл дверь купе, в котором чудом уцелело оконное стекло, и легонько втолкнул девушку внутрь. Закрыв за ней дверь, Влад погладил покусанную руку, пробормотал что-то насчет сорока уколов в живот и в упор посмотрел на меня:
– Ну? Ты все понял?
На такой расплывчатый вопрос я бы никогда точно не ответил, будь семи пядей во лбу. Влад прекрасно знал это и не удержался, чтобы не блеснуть передо мной эрудицией. Я позволил ему это сделать.
– Нет, я ничего не понял. Проясни ситуацию.
– Она случайно увидела, как Филин придушил Регину. Рассудок ее помутился, и она решила, что это сделал я. Но это все ерунда. Главное не в этом.
И все же главное для Влада заключалось именно в этом. Мой хронический скептик всерьез беспокоился о том, чтобы я не принял на веру слова Леси и не заподозрил его в убийстве. Я тюкнул Влада кулаком в грудь и усмехнулся. Владу стало хорошо от проявления такой доверительности, он обнял меня за плечи, подвел к двери купе, из-за которой все еще доносилась сумбурная речь Филина, и негромко сказал:
– Весь фокус заключался в том, что Регина – фигура номер два в нашей игре. Она ферзь! В наш вагон она села заранее, чтобы подготовить его к захвату. Она расчистила Филину поле деятельности, понятно тебе?
– А Леся?
– Леся – москвичка, в эту историю она влипла случайно. Регина, чтобы не рисковать понапрасну, попросила ее помахать фонариком у окна. Та помахала, даже не подозревая, что дает сигналы бандитам… Чего ты морщишься?
– Слабо верится.
– Цыть!..
Дверь внезапно раскрылась, и в коридор вышла красная до неприличия Мила. Ни слова не говоря, она протиснулась между нами и быстро пошла в свое купе. Филин сидел за столом, подперев голову руками, сдавленно стонал и раскачивался из стороны в сторону. Влад беззвучно пошевелил губами, зачем-то показал мне кулак и на цыпочках отошел от двери.
Мила хотела запереться, но я вовремя подставил ногу. Понимая, что закрыться уже не удастся, Мила решила отыграться на мне и налегла на дверь изо всех сил. Мне показалось, что на мою ногу наехал трамвай, и едва успел удержать вопль за зубами.
– Что с ним? – спросил Влад, заходя в купе и бесцеремонно рассматривая вываленные на стол из косметички предметы. Мила перебирала их и нервничала оттого, что не находила нужной вещи.
– Боюсь, что не только с ним, – негромко ответила Мила, не поднимая лица. – Лучше бы мы ничего не знали.
– Он что, заразен? – нахмурился Влад. – Холера? Сифилис? Или, не дай бог, лихорадка цуцугамуши?
Отчего-то я невольно стал вспоминать, здоровался ли с Филиным за руку, пользовался ли общей посудой и попадала ли на меня его кровь.
Мила покачала головой, нашла надорванную упаковку таблеток и поднесла ее к глазам.
– Нет, хуже. Ему кажется, что у него лучевая болезнь.
Мы с Владом одновременно выдохнули, отчего получилось хоровое «ха-а-а?!!». Черт подери, а почему бы и нет? Нам стоило подумать об этом раньше. Филин, как-никак, везет с собой не наркотики и оружие, а радиоактивные изотопы, и любой школьник знает, что они опасны.
– И как эта его болезнь проявляется? – спросил Влад, изо всех сил стараясь придать голосу оттенок вялого любопытства.
– Понос, – отстраненно ответила Мила, выковыривая таблетки из пачки на ладонь. – Слабость, в том числе и половая… И волосы выпадают.
– В каком смысле выпадают? – заморгал глазами Влад и невольно провел ладонью по голове, словно хотел убедиться, что пока не полысел.
– В прямом! – раздраженно ответила Мила, наливая в стакан минеральную воду. – Он схватил себя за чуб, дернул, и в руке остались волосы.
– Час от часу не легче, – произнес Влад, глядя на меня. – Не понос, так золотуха. Ну и что теперь? Что будем делать с этой долбаной лучевой болезнью?
Новость была настолько неожиданна и страшна, что мое сознание отказалось ее воспринимать. Возможно, Филин и в самом деле был болен, но это касалось только его.
– Ничего не делать, – ответил я. – Понос Филина меня совершенно не волнует. Это его проблемы. Я, например, чувствую себя отлично и болеть не собираюсь.
Мой уверенный и спокойный тон подействовал на Влада и Милу благотворно. Мой друг, в чьей душе я легко разворошил мужество, щипком схватил себя за волосы и слабо потянул. Он выдернул один светлый волос, но с ловкостью фокусника мгновенно куда-то его спрятал, посмотрел на ладонь, подул на нее и показал всем нам.
– Я тоже прекрасно себя чувствую. И половой слабости минувшей ночью не обнаружил. А вы, мадам, поносом не страдаете?
Даже я при всем своем неравнодушии к Миле не отважился бы на такое неприкрытое хамство. Мила дернулась так, словно наступила на оголенный провод, приоткрыла рот, и из стакана в ее руке тонкой струйкой полилась на пол минералка.
– Ну вы… – задыхаясь, произнесла она. – Ну вы и урод!
Повернулась и, спотыкаясь о морщины на ковровой дорожке, быстро пошла к Филину. Я взглянул на Влада, как на ребенка, допустившего некоторую шалость.
– А что я такого сказал? – развел руками Влад.
Он, может быть, ничего особенного и не сказал, но вот я не успел сказать ему, кто эта дама и что мне о ней известно.
Я в два прыжка догнал Милу и схватил ее за плечи.
– Не сердитесь на моего друга, – нежно извинился я.
– Идите к черту! – ответила она, дернув плечом.
– Чем вы собираетесь его лечить? – начал я заговаривать Миле зубы и отвлекать от воспаленного самолюбия.
– Анальгином, – ответила она.
– А разве лучевую болезнь лечат анальгином? – по-настоящему удивился я.
– К сожалению, у меня нет с собой ничего, кроме анальгина и марвелона.
Я преградил Миле путь, сдавил ее кулак и взял с влажной ладони две таблетки и попробовал одну на язык. Мила презрительно усмехнулась:
– Не бойтесь, не отравитесь.
Это действительно был анальгин с типичным кисло-горьким вкусом.
– К чему все это? – спросил я, возвращая Миле ставшую рыхлой, как подмоченный кусочек рафинада, таблетку. – Зачем разыгрывать спектакль перед обреченным человеком? Не лучше ли запереть его в купе и дождаться естественного конца?
Взгляд Милы стал настороженным. Она потеснила меня и, не ответив, снова пошла по коридору. Я снова остановил ее:
– Мила! Опомнитесь! Уже можно остановиться и выйти из игры. Этот человек перестает быть опасным… К тому же это большой грех – не давать шанс безнадежно больному.
