Олег Приходько - Запретная зона
Вот и у чеховских персонажей жизнь — теплая, ясная, чистая — была в прошлом. Может быть, это еще один закон, которому нужно просто подчиниться? «Через поколение и о моем времени будут вспоминать, как о золотом веке, и завидовать мне, живущему сегодня», — решил Петр, испытав облегчение от бесплодности раздумий о сущности бытия — у всех она, эта сущность, одна: нести свой крест на Голгофу.
«Красное вино и пиво для Бориса Алексеевича ставьте ' сюда, на стол. Мы будем играть и пить. Давайте садиться, господа», — пригласила Аркадина.
«Интересно, откуда у него деньги? — думал Женька. — Он сказал, что это задаток. Значит, за работу собирался заплатить больше?..» И, в который раз за последние сутки, попытался себя утешить: «А пошло оно все!.. В конце концов, меня, кроме клиента, никто не видел, и факт передачи вознаграждения документально не зарегистрирован!..»
Дорн подошел к Тригорину, перелистывая журнал. «Тут месяца два назад была напечатана одна статья, так я очень интересуюсь этим вопросом, — обняв Тригорина, он подвел его к рампе и, быстро оглянувшись на Аркадину, сказал вполголоса: — Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…»
После спектакля Женька и Петр дожидались Нику у служебного входа.
— Здравствуйте, — Петр вручил ей цветы. — Потрясен вашей работой.
— Спасибо.
— Познакомься, соседка, это мой друг Петр, — представил его Женька, — следователь, между прочим.
— Очень приятно.
— Позвольте пригласить вас в гости, — смущенно сказал Петр
Ника растерялась.
— Соглашайся, — посоветовал Женька. — А то ведь он и арестовать может.
— Ах, вот даже как? — засмеялась она. — А ордер?
— А без ордера — до тридцати суток. По подозрению в убийстве Треплева.
— Ладно, пошли, — она направилась к машине. — Только думаю, что тридцать суток в моем обществе вы не выдержите.
Они сели в машину. Женька развернулся, набрал скорость.
— Я тебя поздравляю, соседка, с окончанием. Желаю сыграть Надежду Константиновну Крупскую.
— Почему… Крупскую-то?
— Чтобы получить звание.
— Ты устарел, сосед! Сейчас для этого достаточно сыграть Красную Шапочку. А куда мы едем-то?
Женька свернул на Покровку.
— Петр недалеко живет, на Измайловском, — сообщил Женька. — У него сегодня юбилей, у тебя — премьера. По случаю совпадения есть предложение скромно посидеть на кухне и поболтать.
Ника с любопытством посмотрела на Петра.
— Поздравляю. А кто там еще будет?
— Абсолютно никого, — заверил Петр.
— У вас что, нет друзей?
— У меня нет друзей.
— А почему?
— Потому что я скучный человек и меня никто не любит, — улыбнулся Петр. — А если серьезно — не хочется шума вокруг совсем невеселой даты. Лучший подарок вы с Женькой мне уже сделали.
В парадном было необычно шумно. Выстрелила бутылка шампанского, зазвенели стаканы, восторженные крики сменила блатная «Мурка» в исполнении пьяного дуэта. Лестницу заволокло дымом.
— Шпана гуляет, — предположил Женька и направился вперед.
«Шпаной» оказались: старший оперуполномоченный московского уголовного розыска, майор милиции Каменев; оперуполномоченные, лейтенанты Галя и Рая; патологоанатом Горохов; начальник отдела дознания отдела милиции муниципального округа «Марьина роща» майор Коноплева; помощник прокурора Бауманского района Перфилов; экстрасенс, младший научный сотрудник лаборатории нетрадиционной медицины, кандидат технических наук Шевелев. Представители охраны правопорядка сидели на ступеньках, подстелив газеты и разложив на них же выпивку и закуску. Увидев поднимавшегося по лестнице Петра, все повскакали и с криками «Ура!» дружно навалились на юбиляра, обливая его шампанским.
18
В «волге» Чехерева Илларионова укачало. Он проспал до Кольцевой, и проснулся только на повороте с указателем «МАРФИНО», когда водитель Чехерева Петрович против своего обыкновения («У вас ведь, прокуроров, как? — часто говаривал он, — "Дальше едешь — тише будешь", а у нас наоборот») ударил по газам, вырвавшись на загородную трассу. Илларионов попытался собрать все воедино, беспокоясь, что понапрасну порет горячку и дергает Чехерева во внеурочное время, не имея окончательных данных. Но даже по тем заключениям, которые были готовы к этому часу, не сложно было догадаться дело «пахнет керосином» из-за причастности к нему спецслужб. Отсутствие запросов из ФСК и ГРУ, воскресший рецидивист Сотов, УСУ в «жигулевском» приемнике, отпоротые бирки на одеждах потерпевших — все настораживало и требовало, как минимум, придания группе статуса секретности. Что же касается обгоревших документов, то они выводили дело далеко за пределы округа, и Илларионов спешил поделиться с прокурором своими соображениями, почти наверняка зная, что дело уйдет в Главную военную прокуратуру.
Но он ошибся…
На обратном пути его рассказ о ходе следствия был прерван зуммером радиотелефона. Звонил Воронков
— Алексей Иванович! «Макаров» в деле не был. никому не выдавался, похищен со склада в в/ч 4127 в Камышине в мае прошлого года! — криминалист почти кричал в трубку. — Тогда их увели сто штук, и никаких следов этой партии до сих пор обнаружено не было!..
— Все?
— Нет, не все. Алексей Иванович! В деле был как раз «бушман». Его опознали сразу. Точнее, не его, а патроны 41АЕ израильского производства «экшн экспресс» Их узнать нетрудно — диаметр фланца меньше диаметра гильзы. Мы на «МС-15» [2] посмотрели — оно!.
— Что «оно», Слава? Ты не захлебывайся, говори спокойно. Где он был?
— Из него застрелили депутата Госдумы Филонова!
Илларионов продержал трубку у уха секунд пятнадцать, прежде чем положил ее на тангенту.
— Что там? — спросил Чехерев.
— «Бушман» идентифицировали, Константин Васильевич, — вздохнул следователь, глядя перед собой на дорогу. — Из него стреляли в Филонова.
Оба надолго замолчали. Петрович, почувствовав, что произошло что-то важное, прибавил скорость.
И Чехерев, и Илларионов знали: расследование убийства депутата на контроле Госдумы и Президента страны.
После обильного возлияния и многочисленных тостов за здоровье Петра и успех Ники устроили танцы в гостиной, отодвинув стол и свернув ковер. Петр ставил на допотопный проигрыватель «Ландыши», «Черного кота», песни Ободзинского, и старые шлягеры неизменно вызывали восторг.
— Балдеж! — говорила Ника, перемывая на кухне тарелкй. — У нас там все такие скучные, а здесь… Жень, а что, Петр не женат?
— Нет пока.
— А почему?
— Не нашлась еще такая.
— Ну уж!..
В комнате царило веселье — всех смешил Горохов, рассказывавший старую байку, выдавая ее за историю из своей студенческой жизни.
— …и вот сидит она на лавочке и плачет. Денег нет, а цинковый гроб — удовольствие дорогое, да и перевозить его можно только машиной или грузовым самолетом. В морге торопят. «Заберите мужа!» А куда она его заберет в чужом городе?.. Мы тогда на четвертом курсе учились. Денег, сами понимаете, облом, а выпить охота. У нее было полсотни, ну мы и согласились его за эту сумму в Калинин доставить. Потроха вынули, зашили — все как полагается… В костюмчик одели, взяли под руки — в такси и на вокзал, как будто он пьяный значит. Подходим к вагону, проводник выпендриваться стал мы ему — трояк в зубы, уломали. Втащили в купе, бросили на верхнюю полку, а сами в тамбур покурить пошли…
Все покатывались со смеху, и только майор Маша Коноплева причитала:
— Фу! Саша не говорите глупостей!.. Скажите, что это неправда!..
Горохов с неподдельной серьезностью бил себя в грудь:
— Да ты что, Маша, мне не веришь?! Гадом буду!
— Давай дальше! — подзадоривали остальные.
— А тут в купе четвертый пассажир пришел и стал на полку тяжеленный чемодан запихивать. Чемодан этот сорвался, да ка-ак врежет по трупу! А мужик-то не знал — думал, что спит человек. Глянь — а он не дышит. «Ну, все, — думает, — убил». Выглянул из купе — никого. Открыл окно да выкинул покойничка. Шито-крыто, значит. Мы покурили, возвращаемся… нету! Я сперва подумал, купе перепутали. «Где, — спрашиваю, — тот товарищ, который с нами едет?» А он мне прямо в глаза смотрит, не мигая: «А-а, этот, — говорит. — в тамбур покурить вышел».
Фраза Коноплевой «Боже, какой ужас!» вызвала новый приступ хохота.
Потом слово взял Петр.
— Братцы мои! — сказал он, подняв бокал с вином. — Спасибо вам за все хорошее. Я призываю еще раз выпить за рождение артистки, знакомством с которой мы будем скоро гордиться. За вас, Ника!
Все загалдели, зазвенели бокалами, на Нику обрушился шквал поздравлений и аплодисментов. Петр поставил пластинку с медленной мелодией и, включив вместо люстры настольную лампу, пригласил Нику на танец…
