Александр Бушков - Бешеная
Даша, на ходу сбрасывая пуховик и шапку, метнулась к своему сейфу, вытащила ватагинскую папочку, достала неплохую фотографию Василькова с обрезком текста. Всмотрелась:
– Что-то не вижу…
– Да ведь ретушь! – Толя приплясывал рядом. – Видишь, как все артистично сделано? Вся левая щека – в тени, ее, считай, и не видно. Это здесь он импозантный, как рояль, а в жизни – квазиморда. Я ему смотрел в спину – так похож на описания, что предупредительный выстрел дать хотелось, не отходя от кассы… Дашенька, нашли! Шеф уже висит на телефонах, сейчас начнется раскрутка, так что беги к нему срочно, там все на ушах ходят…
– Боже мой, мальчики… – Даше хотелось одновременно и плакать, и визжать от радости. – Как же мы его раньше не вылепили?
– А вот так… Никто не сопоставил. И мало кто зрил в натуре – нелюдим, падла. То-то Казминой он смутно знакомым показался! Определенно «Листок» читает.
Нельзя сказать, что ее трясло от возбуждения – но все тело подрагивало в роскошном охотничьем азарте. Это был Случай. Это была Удача. Это начиналась ОХОТА!
Глава девятая
Жил-был голубой…
Дверь, о чудо, успели наладить за каких-то три часа – видимо, слесаря простимулировали по-капиталистически, он и сработал не по-советски… Растерянно, чисто машинально дернув черную дверь, Даша надавила железные кнопки домофона. Отдаленный, пугливый голосок ответил далеко не сразу:
– Кто?
– Анжела, это я, – сказала Даша. – Рыжий капитан. Открывай.
– А это точно вы?
– Откуда ж я знаю, что ты только что в управление звонила? В окно выгляни, увидишь…
Дверь лязгнула. Даша нетерпеливо потянула на себя ручку и бросила через плечо:
– Осмотритесь, орлы, пока. Тут где-то в округе два экипажа кружат…
Лифт полз удручающе медленно. Прибыл наконец на восьмой. Дверь квартиры уже была приоткрыта, и оттуда выглядывал, энергично мотая обрубком хвоста, кокер Джой. Даша с ходу прошла на кухню, плюхнулась на деревянный стул, сунула в рот сигарету и приказала:
– Рассказывай. Кратко и толково.
– Минут двадцать назад в дверь начали звонить. Смотрю в глазок – никого. Ушла в комнату – опять брякает. И так – раз десять. Страху натерпелась… Потом выглядываю в окно – а он стоит у подъезда и вверх смотрит. Так и показалось, будто глазами встретились. Я отшатнулась, больше уже не выглядывала. Схватила телефон…
– Но ты-то его узнала? – спросила Даша. – Он самый?
– Похоже вроде… Пальто то самое, серое, и вид такой черномазый. Но не скажу я вам точно, я ж отшатнулась моментально…
– Замок уже починили к тому времени?
– Да, наверно. Я из квартиры носу не казала, сижу, как дура, выйти жутко. Джойка опять на полу написал, Надька орать будет. А если он опять вернется?
– Если он вернется… – задумчиво сказала Даша. – Знаешь самую короткую русскую сказку? «Вошел Иван-Царевич в избушку к Бабе-Яге, тут ему и звиздец пришел…» Анжелика, не нервничай. Охрану я тебе сейчас расставлю, как у Клинтона.
– И на ночь?
– Конечно, на круглые сутки… Вот, кстати, напомнила. Помолчи-ка минутку.
Даша вытащила из кармана роскошный радиотелефон с радиусом действия, накрывавшим весь Шантарск, и даже с пригородами. Щедроты начальства пока что не иссякли, более того, лишь прибавлялись – из-за случайного, но не потерявшего оттого ценности обнаружения черного…
– Пятый?
– Слушаю.
– Пятый, это Рыжая. Казмину отыскали?
– В банке пребывает.
– Порядок, – сказала Даша. – Ставьте на круглосуточную охрану. Если он и там покажется… Скоординируйтесь с «тройкой». Да, и Казминой представьтесь, поделикатнее только… Все.
Юная Анжелика взирала на нее восхищенно:
– Как в кино…
– А то, – сказала Даша. – Кстати, мы ведь вычислили голубчика. Так что в скором времени тебе его опознавать придется.
– Он что, уже признался?
– Ох… – вздохнула Даша. – Если бы признался, не торчал бы у тебя под окнами на манер Ромео…
– На манер кого?
– Ну, неважно, – сказала Даша. – Одним словом, он еще на свободе погуливает. Но в ближайшие дни будем раскручивать. Тебя вызовем, еще один человек у нас есть…
– И вы его после этого, точно, посадите?
– Посадим, – после короткой заминки сказала Даша.
– А если не получится? Какой фильм ни посмотри, там главных свидетелей напропалую мочат… Может, мне домой перебраться? Так роды с ума сдвинутся…
– Ты уж сиди здесь, – сказала Даша. – Родителям позвонила? Вот и прекрасно. Тут как-никак один подъезд и чердака нет…
…Лед, конечно, тронулся – грохоча, треща и оглушительно ломаясь. Батальона Даше, правда, не дали, но к чему он, тот батальон? Главное, в полном и безраздельном подчинении у нее оказалось три десятка оперов и людей из наружки. А такое способен оценить только человек понимающий.
В импортных романах вопрос решается просто. Американский лейтенант (кстати, чин, по влиянию и возможностям не уступающий иному нашему полковнику), пожевывая сигару, бросает сержанту: «Я хочу, чтобы трое парней день и ночь ходили за стриптизеркой, четверо пусть пасут негра в розовом «кадиллаке», а еще полдюжины расставьте вокруг кабака…» И крутится маховик. Ситуация, между прочим, жизненной правде соответствует – да и в Париже Даша своими глазами видела, как решаются такие дела: моментально, без единой бумажки, устным приказом.
У нас – опять-таки по Талькову. Чтобы установить за кем-то наружное наблюдение, оперу приходится обойти не один кабинет и получить подпись на кипе бумажек. Одна отрада: когда стрясется нечто подобное Дашиному нынешнему делу, любая бюрократия выметается к чертовой матери, вопросы решаются непосредственно через полковников и генералов – благодать… Вот только щедроты предстоит отрабатывать. Но не похоже, что Сема ударится в бега…
Васильков Семен Васильевич. Пятьдесят два года, образование высшее. Лет десять был ответственным секретарем крохотной многотиражки «Шантарский машиностроитель», когда началась незабвенная перестройка, сделал кое-какую карьеру в рядах горластых демократов. На пару со знаменитой Мариной Лушкиной (прославившейся тем, что инсценировала нападение на себя чернорубашечников, предъявив в качестве единственной улики вмятину на снегу возле дома, где якобы укрывался в сугробе нападавший фашист) основал во время угара гласности газетку «Голос демократии». За активное противодействие ГКЧП (выразившееся в публичном сожжении чучела Янаева перед обкомом двадцать первого августа, когда такие забавы уже можно было себе позволить безбоязненно) «сладкая парочка» получила даже медальки «Защитника свободной России». Какое-то время «Голос» процветал, выбивая через представителя президента (тоже демократа с большими заслугами, верного сахаровца) жирнющую денежку из областного бюджета. Потом угар перестройки как-то развеялся, редакцию выселили из роскошных хором в здании бывшего обкома и недвусмысленно намекнули, что заслуги заслугам, а за помещения, бумагу и типографию в цивилизованном обществе все платят одинаково. Столь антидемократические решения в считанные недели привели «Голос» к полному финансовому краху, а азербайджанские торговцы грушами, пачками скупавшие многостраничный «Голос» для завертки благоухающего товара, были чуть ли не единственными, кто искренне сожалел о кончине газетки (другие-то были не в пример дороже). Однако Сема Васильков покинул демократический орган еще до его кончины – по причине чисто эротических разногласий с очаровательной Мариной (Марина, не лишенная сексапильности, была слишком занята трудами на благо демократии, чтобы искать мужских объятий где-то на стороне, но на Сему ввиду его широко известной в узких кругах ориентации нечего было и рассчитывать). В конфликте меж демократией и сексом безоговорочно победил секс – бывшие соратники по антикоммунистической Фронде яростно расплевались, на Семино место нашелся обаятельный мужик, тут же установивший с Мариной близкие контакты третьего вида, а Сема приземлился в «Бульварном листке», где почувствовал себя как рыба в воде.
Ибо вторая его ипостась, известная как посвященным, так и милиции, – активный педераст по прозвищу Паленый (кличка шла определенно от жуткого шрама, полученного Семой при неясных обстоятельствах. Злые языки поговаривали, что с четверть века назад разъяренный Семиными посягательствами юный машиностроитель что есть мочи хватил его поперек морды деталью сложной формы). К вульгарным «подонкам сословия», стадами пасшимся на острове Кумышева, Сема, правда, отношения никогда не имел – у голубых есть своя аристократия и свой охлос, а Сема, хоть и не дотянул из-за внешности до высот аристократии, все же прочно прописался в категории «светских львов» (то бишь – на уютных квартирах и в галстуках). Жена-поэтесса, хоть и явственно шизанутая, мужниных художеств не вынесла и сбежала еще лет двадцать назад… К нормальному мужику, понятное дело. Еще в жуткие времена коммунистического диктата кое-кто из тех, кто стали потом Дашиными начальниками, дергали на Сему усом, но руки до него как-то не дошли. А потом стало поздно – когда статью за педерастию отменили и пошла такая волна восхваления всех и всяческих извращений, что люди нормальные поневоле стали казаться сами себе уродами…
