Сергей Самаров - Прирожденный воин
Он говорит в микрофон, чтобы кто-то услышал его, если вдруг появится связь. Не передвигается по проходам он, но передвигаются другие. И никто не знает, что, где и как в пещерах экранирует, когда связь прерывается. Перейдёт Согрин на десять шагов в сторону и может услышать... Вылезет из какой-нибудь ямы Кордебалет, а в ушах у него раздастся почти родной голос друга...
Фонари валяются в стороне. Солдаты выставляют их с четырёх сторон. Свои и фонари двух первых жертв боевиков. Наверное, есть ещё где-то фонари, принадлежащие убитым боевикам, но десантники не ищут их. И этого света хватит. Опять доносится стон. Теперь второй солдат показывает, что он ещё жив.
– Передвиньте раненых к стенке. Перевяжите, – командует Сохно.
– И моих... – добавляет боевик.
– Твоих... перевязывать поздно... Аллах уже принял их грешные души...
Боевик бросает короткий взгляд на своих товарищей. Сейчас, при выставленном свете, видно, куда наносил удары Сохно. После таких ударов не живут, боевик понимает это сразу, он опытный. И, конечно, быстрота, с которой майор расправился с двумя противниками тогда, когда он сам не успел справиться с двумя десантниками, производит впечатление.
– Наверное, ты хороший боец... Жалко будет такого убивать... – говорит он тихо и отчего-то почти без акцента.
– Мне тебя будет не жалко. Даже при том, что ты тоже боец неплохой. Меня зовут майор Сохно. Запомни имя того, кто отправит тебя туда, куда ты заслужил попасть...
– Майор... – боевик вздыхает громко, демонстративно. – К сожалению, меня не было в стране, когда ты был капитаном. Тогда бы ты никогда не стал майором...
– Ты знаешь меня?
– Тебя знают многие и в Ичкерии, и в Чечне...[24] Капитан – так тогда тебя звали, без имени, стал для многих кровником...[25]
– Это зря... Я не убивал исподтишка, как у вас принято... Я убивал в бою... В равном бою... Куча ваших против меня одного... Это считалось равным боем... И их я убивал... Потому что те, кто больше всего кричат о мужской чести, сами чести не знают и при первой опасности прячутся под женскую юбку... Оно и понятно, если они не будут кричать, кто же поверит, что они имеют честь...
– Я тоже убью тебя в бою... – выкрикивает боевик, приходя в ярость.
Но это короткая вспышка. Он быстро берёт себя в руки и опять становится хладнокровным.
Бойцы выходят в центр, стучат ногами, пробуя почву, ощущая соприкосновение обуви и земли. Каждый знает, что любое неуверенное движение, случайный шаг или невозможность сделать необходимый шаг – всё это может стоить жизни. И начинают кружить друг вокруг друга.
В моменты, когда свет попадает на лицо боевика, Сохно видит, что тот немолод. В бороде много седины. Может быть, ровесник майору, может быть, чуть-чуть старше...
Сохно первым показывает ложный выпад и тут же пытается нанести удар ногой сбоку под колено. Боевик на выпад реагирует, а удар ногой блокирует голенью. И отвечает сам быстрой атакой из трёх неразрывных каскадов. Но он атакует пустое место, потому что Сохно оказывается уже в стороне. Тут же следует атака майора, тоже состоящая из нескольких переходящих один в другой каскадов, но и он промахивается. Оба бойца движутся при защите не от противника, а вбок. Это «высший пилотаж» в фехтовании на ножах, который прерывает чередование каскадов, делает это чередование ненужным. Сам смысл каскадов и их чередования сводится к тому, чтобы серией наносимых ложных и настоящих ударов поставить противника в такое положение, в котором он не сможет правильно защититься.
При следующей атаке боевика Сохно показывает ещё один редкий элемент, который могут позволить себе только ассы ножевого боя. Он встречает клинок противника своим клинком. Со звонким лязганьем сталь ударяется о сталь. И противники оказываются в такой опасной близости друг от друга, что боевик предпочитает не рисковать и делает скользящий скачок назад. Назад, а не по кругу, и это уже показывает, что боевик понимает, кто в этой схватке сильнейший. Но виду он не подаёт. Только хмыкает в бороду и делает несколько быстрых перехватов ножа[26]. Сохно повторяет приём.
– Сдаётся мне, что нас один преподаватель обучал... – говорит майор, мрачно ухмыляясь. Улыбкой назвать его ухмылку сложно. При скудном освещении его лицо, которое и при нормальном свете не слишком привлекательно, кажется страшным.
Боевик не отвечает. Он сосредоточен.
Следующая атака оказывается одновременной и обоюдной. Бойцы сходятся вплотную и имеют опасную возможность ударить друг друга, но успевают левой рукой ухватить правую руку противника. И на какую-то секунду замирают в такой позе, глядя друг другу в глаза. Лиц не видят. Да и глаз почти не видят. Только чувствуют друг у друга энергию взгляда.
На какое-то мгновение Сохно словно замирает.
– Мы не встречались раньше? На тренировке? – спрашивает.
В ответ слышится только рычание.
Руки заняты. Сохно, пользуясь тяжестью своего тела, выталкивает противника ближе к середине, где светлее. Боевик тут же пытается нанести удар коленом в печень. Мышцы пресса Сохно выдерживают такой удар, хотя ощущают его основательность, а сам майор, понимая, что повторная атака может его просто свалить, отвечает ударом лбом в лицо противнику. Но руку его при этом не выпускает, не даёт отступить и наносит следом, один за другим, два точно таких же удара.
Боевик соображает, что ему ответить подобным образом сложно – он выше ростом и только дополнительно разобьёт себе уже и без того разбитое лицо. Он выпускает руку Сохно и пытается вырвать свою руку. Но хватка майора оказывается цепкой, а сам он тут же делает круговую отмашку ножом, нацеленным в горло. Боевик успевает присесть, и лезвие только срывает платок с его головы и разрезает кожу чуть выше лба. Кровь брызжет, окрашивая седые волосы, и начинает заливать глаза. Боевик не пытается закрыться. Он бьёт вслепую кулаком свободной руки. Но Сохно ждёт этого естественного в таком положении удара и подставляет под руку нож. Лезвие приходится на предплечье и наносит глубокую рану. Но в этом положении боевик отчаянно пытается вырвать вторую руку. Это ему удаётся, он отпрыгивает, однако майор делает выпад вдогонку и рубящим движением тяжёлого ножа достаёт и эту руку. Нож падает со звоном, и сам боевик падает в стороне от него, не справившись с инерцией.
Майор делает шаг вперёд. Боевик вытирает со лба кровь. Безоружный, лежачий, он желает встретить свою смерть с открытыми глазами. Сохно склоняется над ним.
– Дайте света! – резко говорит он десантникам. Те наводят на боевика фонарь.
Почти минуту Сохно смотрит молча.
– Я задал вопрос... Мы не встречались в тренировочном бою?.. Сдаётся мне, когда-то ты обучал меня...
Боевик молчит.
– Талгат...
– Я, Толик, не стал бы тебя убивать, даже если бы победил... – говорит Талгат. – Сам я не помню, но мне рассказывали... Что произошло тогда... В последнюю встречу... Я всегда это помню... Но ты меня радуешь – научился владеть ножом лучше меня...
– После тебя я учился и у других...
– Век живи, век учись... – говорит Талгат.
Он поднимается и опять вытирает со лба кровь. Сохно опускает руку с ножом. У стены стонет раненый. Майор бросает в сторону раненого короткий взгляд, и в это время быстрый Талгат тенью мелькает перед глазами и исчезает в проходе.
– Оставайтесь с ранеными, – скороговоркой командует Сохно, а сам стремительно бросается за беглецом. Но уже через пять шагов по проходу понимает, что поиск в темноте и бесполезен и опасен. И возвращается.
– Вы его знаете, товарищ майор? – спрашивает десантник.
Сохно поднимает на десантника задумчивые глаза, но словно не слышит вопроса...
– Товарищ майор...
– А?.. Да... Он не договорил поговорку... Век живи, век учись – дураком останешься... Мы воевали вместе... В Афгане... Он был тогда старшим лейтенантом... Тоже – спецназ ГРУ... Был лучшим спецом по фехтованию на ножах...
3
...Летний Афган – пыльный и жаркий. Зимний Афган – пыльный и холодный. Но и в летнем, и в зимнем Афгане одинаково не хватает воды...
...В кишлаке большая база одного из отрядов инженера Масуда[27]. Кишлак бомбили дважды. Но разведка доносила, что оружие со складов по-прежнему продолжают получать. Значит, бомбардировки цели не достигли. Иными способами пробиться сюда возможности не было.
Капитан Сохно получил приказ подобраться к кишлаку на максимально короткую дистанцию, провести разведку и в заранее определённый час дать вертолётам-ракетоносцам наводку. График был расписан почти поминутно. При этом командование, как всегда, настаивало на разведке силами по меньшей мере двух взводов – слишком много вокруг кишлака стояло маленьких летучих отрядов моджахедов. И заставили-таки выйти такими силами. Но всем составом отряда идти в глубину территории – значит обрекать на смерть себя и солдат и одновременно отказаться от выполнения задания. Их сразу обнаружат, сразу окружат и уничтожат ещё до прихода подкрепления, если вообще возможно в такой густонаселённый район выбрасывать подкрепление. Потому Сохно, предварительно согласовав вопрос со своим комбатом подполковником Согриным, оставил весь отряд в верхнем ущелье, недалеко от места высадки, приказав командиру второго взвода расставить посты наблюдения так, чтобы их самих никто не смог наблюдать со стороны, и сидеть там до точно определённого времени. Потом выступить в прикрытие и отсечь возможного противника. А сам отправился с солдатом радистом и командиром первого взвода старшим лейтенантом Талгатом Абдукадыровым вперёд. Экипировались при этом в неуклюжие штаны-сапоги от костюмов противохимической защиты. Резиновых сапог на афганских складах не водится, только калоши.
