Александр Тамоников - Тени прошлого
– Этого не знаю. Могу сказать, что обморок – это не так уж и страшно. Девушка немного полежит и встанет.
Табрай взглянул на Сауни и спросил:
– Ты уверен, что Ламис не потребуется твоя помощь?
– Да.
– А этому, русскому?
– Уверен. Переливание сделали, давление поднялось, пульс слабый, но восстановится. Останутся только шрамы на запястье.
– Это ерунда. Но ты иди к нему. Мало ли что.
– Да сдался нам этот гяур!..
– Ты плохо понял меня?
– Хоп! Понял! – Санитар ушел.
Табрай вышел на террасу и прикурил сигарету.
Постепенно кишлак успокоился. Люди разошлись и легли спать. Только в сарае горела глиняная лампа. Рядом с дверью топтался охранник. Внутри с пленным находился санитар.
Табрай выбросил окурок, который прочертил огненную дугу в темноте, и вошел в дом. На террасе стояли его сыновья. Салах плакал.
Главарь прижал их к себе и сказал:
– Все хорошо. У Ламис просто закружилась голова. Идите спать и ничего не бойтесь. Все будет хорошо.
Вошла Халида.
– Ну и что? – спросил Табрай. – Ламис спит?
– Нет. Лежит, смотрит в потолок, молится.
– Почему ты ушла?
– Она попросила, да и вода нужна. Сменю полотенце.
– Я пройду к ней.
– Не знаю, стоит ли.
– Я отец, мне надо.
– Да, ты отец, тебе можно. Ступай, но лучше бы ты проведал дочь утром.
– Нет, сейчас.
– Поступай как знаешь.
Табрай зашел в комнату дочери.
Она лежала на матрасе в углу у окна, укрыта простыней, платок рядом.
Ламис перевела взгляд на отца и сказала:
– Хорошо, что ты пришел.
– Да, дочь, я с тобой. – Отец присел рядом с ней и спросил: – Что так напугало тебя, Ламис?
– Я не помню. Услышала только, что русский офицер покончил с собой. А потом темнота.
– Этого офицера завтра же не будет в кишлаке!
– Ты убьешь его?
– Если бы хотел убить, то не стал бы спасать. Нет. Я продам пленника Масуду. Помнишь его?
– Это такой страшный уродец?
– Лицо у него обожжено в бою. Масуд не уродец, он воин.
– Зачем ты хочешь отдать офицера Масуду? Он же ненавидит всех русских, мучает пленных, казнит страшной смертью.
– У него есть на то причины. Но этого офицера он не убьет. Два полевых командира Масуда в плену у гяуров. Скорей всего, он попытается обменять их на Козырева.
– А русские сделали из него предателя. Они расстреляют Мишу, – тихо проговорила Ламис.
– Тебе-то какое до этого дело? Был русский, и нет его. Вот как он отблагодарил нас. Я к нему по-хорошему, а что в ответ? Знал бы, убил бы его еще у Арби. Нет, пожалел.
– Ты не пожалел, отец. Он был нужен тебе.
– Ты не должна так говорить со мной.
– Прости. Я лежала и вспоминала маму. Ведь вы были счастливы?
Табрай вздохнул:
– Да, счастливы. Но почему ты вспомнила мать?
– А я ее никогда не забывала.
– К чему ты клонишь?
– Отец, ведь ты должен был жениться на девушке, которую тебе еще в детстве подобрал дедушка, так?
– Да, и что?
– Но ты привез из Таджикистана маму, пошел наперекор нашим обычаям.
– Не понимаю, почему ты говоришь это.
– Я не должна так поступать, знаю, что ты любишь меня и до сих пор не забыл маму. Ты не женился, хотя женщин, желающих выйти за тебя, было много. Значит, любовь – самое главное в жизни, да?
– Ламис, не надо ходить вокруг да около. Я вижу, что ты хочешь сказать мне что-то важное. Так говори.
– Хорошо. Скажу. Если ты продашь или убьешь русского, то я умру.
– Как? – повысил голос Табрай. – Это еще что за дела?
– Отец, я люблю его.
– Всевышний! – Табрай поднял руки. – Этого только не хватало.
– Да, все так. Я люблю этого мужчину и хочу быть его женой!
– Что это такое? Ламис? Какой он тебе муж? Это неверный, враг, который убил твоих соотечественников, людей, служивших мне. Его руки в крови наших собратьев.
– А как он убил их? Приехал в кишлак, вытащил мирных дехкан из их домов и хладнокровно расстрелял?
– Ты знаешь, как лейтенант убил моих людей.
– Знаю, Миша защищался. Это твои люди напали на него и солдат, которыми он командовал, и всех убили. Русский дрался с вами, защищал свою жизнь и честь.
Табрай поднялся, прошелся по комнате и пробубнил:
– Миша, значит? Напали, стало быть? Защищал жизнь и честь?
– А разве это не так, отец?
– У нас в стране война. Этого Мишу никто сюда не звал. Русские строят дороги, школы, больницы? А зачем нам все это? Мы жили по-своему, бедно, но счастливо. А что сейчас? Прихвостни Наджибуллы исполняют волю Москвы. Русские что хотят, то и делают. Слава Аллаху, недолго им осталось хозяйничать на нашей земле. Зимой следующего года они уйдут.
– Вот видишь? Русские сами уходят. А ведь могли бы остаться навсегда. Разве ты и твои товарищи смогли бы победить их?
– Это ничего не значит. Мы воюем. Это тоже причина того, что в Москве приняли решение о выводе войск.
– Тогда они отпустят и людей Масуда. Зачем отдавать ему Мишу?
Табрай выставил руки и сказал:
– Ладно. Я не отдам… Мишу. – Он ухмыльнулся. – Что дальше? Допускаю, что ты влюбилась в него, как я когда-то в твою мать, понимаю прекрасно, что это против наших законов. Но любит ли тебя этот русский? Об этом ты подумала? Насколько мне известно, у него в Союзе осталась невеста.
– Которую он никогда не увидит. Я на нее очень похожа.
– Это тебе Козырев сказал?
– Да.
– Он тут же забыл невесту и признался тебе в любви?
– Нет. Он помнит ее, сильно сожалеет, что так произошло. Только со мной ему становится легче.
– Но это не любовь.
– Ну и что? Для меня достаточно того, что я люблю. Пожалуйста, не разлучай нас.
– За что мне такое наказание?
– Дозволь мне выйти за него замуж.
– Как у тебя все легко, Ламис. А законы, обычаи?
– Но сам-то ты…
Табрай прервал дочь:
– Я мужчина. Мне было легче. Тогда мы жили без войны. Алия была мусульманкой. А кто Козырев? Офицер вражеской армии, неверный, воевал против нас. С чем мне идти к старейшинам? С этим? Да они быстрее вынесут твоему… Мише смертный приговор.
– Ты имеешь большую власть, отец. Тебя все уважают. Даже старики. Если захочешь, ты сможешь добиться разрешения на брак. Он примет нашу веру.
– Ты говоришь так, будто все уже решено. Козырев сможет принять нашу веру, забыть прошлое, жить по нашим обычаям и законам, жениться на тебе.
– Нет, отец. Мы с ним об этом не говорили. – Ламис вдруг заплакала.
Табрай присел, взял девушку за руку.
– Дочь моя, единственная и самая дорогая. Ты очень похожа на свою мать. Такая же добрая. Даже в эти проклятые времена ты смогла остаться собой. Такой же была и Алия.
– А как ты думаешь, мама была бы на моей стороне?
– Да, – ответил Табрай.
– Почему ты говоришь об этом так уверенно?
– Я объясню тебе, но позже, после того как поговорю с Козыревым.
– Ты хочешь с ним говорить? О чем?
– Ламис, это наши мужские дела!
– Но ты не навредишь ему?
– Я не хочу лишиться единственной дочери. Будь покойна.
– Хорошо. Ты никогда не обманывал меня.
– Тебе надо поспать. Может, прислать Сауни, он сделает тебе укол?
– Не надо. И тетя Халида пусть не приходит. Я усну.
– Но с тобой кто-то должен быть.
– Если только Ясман, двоюродная сестра. Но она, наверное, уже спит.
– Узнаю. Если не спит, попрошу прийти.
– Ты сам отдохни.
– Обо мне не беспокойся.
Табрай вышел на улицу. В доме было душно. Он не мог спать после того, что услышал от дочери. Такого любящий отец никак не ожидал.
– Дядя Амир, – услышал он от дувала.
– Кто здесь?
– Это я, племянница ваша, Ясман.
– Кстати! О тебе вспоминала Ламис.
– Она поправилась?
– Ей лучше.
– Спит, наверное?
– Нет. Тебя хотела видеть.
– Так я могу пройти к ней?
– Иди! Только одна просьба, Ясман.
– Да, дядя Табрай?
– О чем будете говорить, не должен знать никто.
– Даже вы?
– От тебя – даже я!
– Понятно. Тогда я пойду?
– Иди, Ясман. Может, ты повлияешь на нее. Хотя нет. Этого уже никто не сделает.
– О чем это вы, дядя Табрай? – спросила девушка.
– Ни о чем. Ступай!
Табрай промаялся до утра без сна. На рассвете он подошел к сараю.
Исам находился на посту. Дверь сарая была приоткрыта.
– Салам, господин, – поприветствовал охранник главаря.
– Салам. Почему дверь не заперта?
– Так после того что сделал русский, смотрю за ним, как и было приказано.
– И что он? Спит?
– Нет. Проснулся недавно. Пить просил.
– Дал?
– Как же я дам на посту?
– Сходи, наполни кувшин и принеси.
– Но я же на посту.
– Я вместо тебя. Давай быстрее!
– Слушаюсь!
Табрай вошел в сарай, оставив дверь нараспашку, чтобы внутрь проникал утренний свет.
Козырев лежал на спине, на руках его белели повязки.
Постель свежая, рубаха тоже. Табрай присел на край топчана.
– Здравствуй, лейтенант.
– Здравствуй, Амир.
– Как там?
– Где?
– На том свете. Ведь ты уже почти угодил туда.
