Сергей Самаров - Операция “Зомби”
– Как вас зовут? – спросил я старшего, оставив вопрос младшего без ответа.
– Геннадий Рудольфович.
Этот отвечает коротко и сдержанно. Нет, возможно, я поторопился отдать пальму первенства молодому. Чувствуется у старшего большая внутренняя сила. Он говорит мало. Он – решает. Такое не убрать из натуры, если это въелось в кровь.
– Как вы думаете, чего хотят два отставных инвалида спецназа, Геннадий Рудольфович?
Я бы на его месте улыбнулся. Он, вероятно, посчитал это лишним. То ли слишком скучный человек, то ли слишком деловой.
– Я думаю, они хотят того, что предоставить им до некоторого времени невозможно.
– Резонно размышляете... И как вы это обоснуете? Я не праздный вопрос задаю. Меня иногда интересует моя судьба, и ходить по канату, как циркач, с завязанными глазами, я не привык. Предпочитаю все видеть и самостоятельно выбирать не канат, а тропинку, если уж нет возможности пойти дорогой.
Собеседник остался невозмутимым.
– Я одобряю ваш рациональный выбор. Но если вы, предположим, очень любите громкую музыку и при этом вы не быдло и не дурак, вы не будете ее включать дома на полную громкость, потому что мешаете соседу жить.
– Я читал где-то, что любовь к излишне громкой музыке является первым признаком дебилизма и первым звонком к импотенции. Дебилизмом я не страдаю, а что касается потенции, то я очень дорожу ею. И тем не менее я вас понимаю. Вы, должно быть, желаете этим иносказанием выразить, что простое, почти примитивное наше существование кого-то не устраивает. И нам его хотят осложнить, чтобы соблюсти общие интересы?
– В общих чертах вы правильно меня поняли.
Каждая нотка в его словах говорит о точности и жесткости мысли. Такой человек обычно действует без сомнений, без жалости, следуя один раз избранному принципу. Каким ни будь этот принцип, неприятно иметь Геннадия Рудольфовича противником. И его стоит опасаться больше, чем толпы охранников-дуроломов.
– Так чего вы все-таки хотите? – еще раз спросил молодой. Ему просто не терпится вытащить из нашего интерьера ученого мужа. Но мне почему-то кажется, что тогда у нас вообще не получится душевного разговора. И потому я продолжил беседу со старшим:
– Если я правильно понял, как вы говорите, в общих чертах, то нам не стоит заводить разговор о полной свободе. Так?
– Так.
– И на здоровье! – вырвалось у меня с ехидством.
Конечно же, ни тот, ни другой не поняли, что ни мне, ни Пулату эта свобода в настоящее время не очень-то и нужна. Плевать мы на нее временно хотели. Более того, я не стал убеждать собеседников, что оба мы добровольно согласились от собственной свободы избавиться, чтобы попасть именно сюда и именно в такое положение, в каком оказались. А в игрушки с заложниками играть – это для того лишь, чтобы не поняли нашей истинной цели.
– Я рад, что имею дело со здравомыслящим человеком, – сказал Геннадий Рудольфович. – Следовательно, мне не придется долго и нудно убеждать вас с помощью...
Он не договорил, подыскивая подходящее моменту слово.
– С помощью угроз, – подсказал я. – Да, мы с товарищем люди здравомыслящие. И мы понимаем, что, если нас похитили, если пошли на такие большие жертвы в личном составе только ради того, чтобы закрыть в эту комнату двух отставных капитанов, – делается это, разумеется, не для того, чтобы отпустить их и выдать себя в обмен на жизнь какого-то заложника. Я полагаю, нам предложат заманчивую перспективу сотрудничества... Геннадий Рудольфович стоял прямой как палка и даже не кивнул, сообщая:
– Да, вам предложат сотрудничество.
Я демонстративно перевел дыхание, словно надоевший груз с плеч с размаху сбросил.
– Вот... Наконец-то мы подошли к основной теме нашей милой беседы. Только, к великому сожалению уважаемого профессора... – я оглянулся не на профессора, а на Пулата, чтобы полюбопытствовать, не сильно ли он устал ожидать результата в одной позе. Нет, кивает мне, чтобы я продолжал. Он со всем мною сказанным согласен. – К великому сожалению вашего дедка, наша беседа затянулась. Но это необходимо, чтобы выяснить некоторые немаловажные детали.
Геннадий Рудольфович кивнул.
– Тогда у меня сам собой возникает в голове следующий вопрос, – продолжил я все тем же непреднамеренно неторопливым тоном. – Пусть дорогой профессор простит меня, что я отвлекаюсь от задачи по его скорейшему освобождению из объятий моего друга. Если мы не согласимся на сотрудничество, что с нами будет?
Геннадий Рудольфович холодно стрельнул в мою сторону глазами, поморщился, но сам не ответил, а обернулся к более молодому товарищу, предоставляя тому поучаствовать в разговоре.
– Вас расстреляют.
Я улыбнулся:
– Благодарю за откровенность.
– Не за что. Лично я расстрелял бы вас сразу. При вашем захвате я лишился двух друзей. Одного убил ваш товарищ, второго вы.
– Это который? Водитель джипа или Юрок, или из тех, что в будке прятались?
– Это Юрок.
– В таком случае вам не за что меня расстреливать, потому что мы квиты. Я тоже лишился при своем захвате друга.
– То есть?
Он не понял моей откровенной мысли.
– Того же Юрка. Человек, который меня предал, перестал быть моим другом и моим учеником. Кстати, прошу запомнить, что предавший раз и одного с удовольствием повторит это с другим. Он и вас точно так же предал бы...
– Ну...
– Не будем об этом говорить. Я знаю, что я прав. Итак...
– Итак? – спросил он.
– А вас мне как называть?
– Меня зовут Андрей.
– Прекрасно. Андрюша. Я рад вашей откровенности. Я сам человек предельно откровенный и не люблю обманов и предательств. И потому, прежде чем дать согласие на собственный расстрел или расстрел моего друга, все же хотел бы узнать, к какому виду сотрудничества нас так настойчиво пытаются принудить?
Андрей замялся.
– Мне тоже было бы интересно это услышать, – вдруг сказал и Геннадий Рудольфович.
Вот как! Оказывается, он тоже не в курсе дела. Зачем тогда его пригласили сюда? Только для парадного разговора? Или он просто специалист-психолог? Едва ли. Психологи не говорят так кратко и ясно. Они предпочитают речи пространные и непонятные, чтобы у собеседника голова кругом пошла и он последней здравой мысли лишился. Так, говорят, легче войти в альфа-состояние, когда электромагнитные колебания мозга позволяют на полную мощность включиться в активную деятельность человеческому подсознанию.
– Я не специалист в этих вопросах. Могу только в общих чертах сказать, что наши специалисты продолжают разработки метода профессора Радяна... Вам это что-то говорит?
– Это мне говорит слишком мало.
– Больше я ничего не могу вам сообщить, – сказал Андрей и постарался заглянуть через мое плечо, откровенно интересуясь состоянием здоровья дедка. – И не потому, что не хочу или не уполномочен. Просто я не знаю. Этот вопрос вне моей компетенции.
– В таком случае я предлагаю прислать кого-то более компетентного. Но предупреждаю сразу, что мне не нравится мысль о положении подопытной крысы, которой для исследования ее реакций вскрывают полость или вставляют электроды в мозг. Если вы желаете предложить что-то подобное, то я заранее говорю, что вам придется расстаться со своим профессором...
Андрей опять попытался заглянуть через мое плечо. Я из природной вредности плечо специально поднял, но, очевидно, не слишком высоко. Если Андрей профессора не увидел, то профессор увидел Андрея и прохрипел:
– Андрюша, позови Самохина. Пусть он побеседует. Господа офицерики ему поверят...
Фраза завершилась хрипом. Очевидно, Пулату активно не нравится слово «офицерики» и он непроизвольно сжал руки сильнее. Мне это слово, скажу честно, тоже не нравится. И потому я сказал:
– Они, может быть, поверят, надейтесь, а может быть, не захотят разговаривать с господином Самохиным по той простой причине, что им не понравится его личность, если она такая же неприятная, как у уважаемого заложника.
– Пойдем, Геннадий Рудольфович, – позвал Андрей. – Конец первой серии...
Но Геннадий Рудольфович посмотрел молодому коллеге в глаза – я уловил этот выразительный взгляд – и покачал головой:
– Сходите один. Я побеседую с капитаном Ангеловым, как офицер с офицером. Мы можем, мне кажется, найти общий язык. По крайней мере, мне кажется, что обе стороны к этому одинаково стремятся.
Отлично. Геннадий Рудольфович офицер. Я предполагал, что Структура должна включать в себя и вооруженные силы, а не только силовые ведомства. Пока мои предположения подтверждаются.
Андрей сомневался недолго. Он еще раз попытался заглянуть мне за плечо, потом согласно кивнул и быстро зашагал по коридору, очевидно, к выходу. Думаю, там он дал какое-то указание охранникам, потому что я услышал их передвижение.
Геннадий Рудольфович проводил Андрея спокойным взглядом, повернулся ко мне, слегка наклонился и мигнул обеими глазами, подавая какой-то знак. И после этого прошептал так тихо, что я скорее разобрал слова по артикуляции, чем расслышал их:
