Борис Майнаев - Тигр в стоге сена
– Прощай, – проговорил отец и закрыл за собой дверь.
Через пять лет после окончания высшей партийной школы, Моршанский возглавил горком, а еще через три месяца – областной комитет партии. Это был последний штрих в картине, которую «живописал» в своем крае Леонид Федорович Чабанов.
ГЛАВА 9
Пересыпкина допрашивали пятый день подряд. За это время сменилось несколько следователей, но раненый молчал. Особенно он озлобился, когда один из следователей, несколько раз сильно ударил его по лицу.
Арестованный и в этот раз промолчал, но так взглянул на офицера, что тот понял – если бы не рана, приковывшая бандита к кровати, тот, не задумываясь, бросился бы в драку.
Кроме того, по тому, как за Пересыпкиным ухаживали в тюремном лазарете и кормили, он понял, что обещание неизвестного руководителя исполняются и о нем не забыли. Один раз ночью ему даже передали записку от жены, в которой она писала, чтобы он не волновался – о семье позаботились. На шестой день в камеру вошли два человека в гражданском.
– Вы можете ходить? – Спросил первый.
– Нет.
Незнакомец повернулся к двери:
– Носилки.
Через некоторое время езды на автомобиле и долгого спуска на лифте Виктор Пересыпкин попал в небольшую комнату. В ней стояла аккуратно заправленная кровать и небольшой столик, на котором лежали газеты и журналы. Он не успел осмотреться, как дверь снова открылась и в комнату или камеру, потому что в новом жилище не было окон, вошел мужчина в безрукавке. Он приветливо улыбнулся и поздоровался. Спокойно прошел к столику и раскрыл принесенную с собой тоненькую папочку.
– Давайте знакомиться. Меня зовут Борис Аркадьевич. Теперь ваше дело буду вести я – следователь комитета государственной безопасности.
Пересыпкин похолодел. Он был готов ко всему: крику, избиению и даже расстрелу, но КГБ… Во рту пересохло, ладони взмокли. Следователь, по-прежнему улыбаясь, смотрел на бандита и тому казалось, что офицер читает его мысли.
«Что делать, господи? – Пересыпкин впервые в жизни упомянул бога. – Стоп, чего это я перепугался? Меня просили молчать до тех пор, пока смогу, а сейчас я не могу и не хочу молчать.»
– Если моя персона заинтересовала государственную безопасность, то я готов все рассказать. Только прошу об одном: не перебивайте меня. Я плохо себя чувствую и могу сбиться.
– Бога ради, – следователь протестующе поднял руку, – я вас слушаю.
– Всему виной моя неуемная жажда острых ощущений и наша паскудная жизнь, – Пересыпкин хотел встать, но острая боль в колене заставила его опуститься на кровать.
Следователь внимательно смотрел в потемневшие от боли глаза налетчика, но молчал. Он понимал, что в момент откровения не стоит отвлекать человека сочувствием.
Виктор перевел дыхание.
– Я все время хотел быть первым. В школе я часами штудировал учебники и читал груду различной литературы, чтобы поражать знаниями одноклассников и учителей. Особенно интересно было на уроках физики, когда мы начинали спорить с учительницей. Умная, удивительная была женщина. Мне до сих пор кажется, что я любил ее.
Пересыпкин задумался, легкая улыбка коснулась его губ. Следователь смотрел на него и думал о странностях жизни, заставившей этого, по рассказам соседей и сослуживцев, хорошего человека, взять в руки оружие и пойти на разбой. В доме, после непонятного и поспешного бегства жены Пересыпкина, не было каких-нибудь ценных вещей или признаков роскоши. Образ жизни арестованного говорил о том, что копить деньги этот человек не мог. Скорее он бы раздарил, прогулял их. Тогда что же сделало его бандитом?
– Да, – опять начал арестованный, – потом я стал увлекаться футболом. Хорошо играл, был в сборной области. Даже в армии, я не столько служил, сколько гонял мяч. Мне бы, дураку, посвятить себя спорту, а я в политехнический пошел. Учиться было трудно, но я привык ломать себя, вот и ломал. Получил диплом, а работа, – он вздохнул и отвернулся, – как старая-престарая жена. Не то, чтобы в одну кровать, а и одним воздухом дышать не хочется. Поверите, каждое утро заставлял себя вставать, одеваться и идти в отдел. Шел, как на расстрел, и так почти десять лет. А тут еще жизнь копеечная. Заработка едва на еду хватало. Чтобы жену и сына одеть, по рублю собирать приходилось.
– Скажите, – раненый повернулся к следователю, – можно на двести пятьдесят рублей общего заработка инженера и врача, жена у меня врач, жить втроем?
Офицер пожал плечами.
– Только не говорите: «Живут же люди.» Живут, отказывая себе во всем, а я не могу и не хочу. В глаза жене смотреть не могу. Соседка, официантка с трехклассным образованием, в австрийских сапогах ходит, а я едва на поделку фирмы «матрешка» зарабатываю, а-а-а, – Пересыпкин заскрипел зубами и стукнул кулаком по стене.
– Ладно, оставим мои воспоминания. От нищеты тошно, работа – дрянь, жизнь – дерьмо, вот я и решил ее вздыбить. Сижу, как-то, с одним знакомым, который может в этой жизни вертеться, водку пью. Честно сложились: он – десятку, я – десятку. Сейчас не помню о чем шел треп, но я ему говорю: «Иногда до того тошно, что взял бы автомат и пошел на большую дорогу.» Он засмеялся, мол кишка тонка. На том и разошлись. А через несколько дней он нашел меня.
«Ну, – говорит, – не передумал автомат в руки брать?»
Я, по глупости, отвечаю: «Платили бы только по-настоящему, а стрелять меня хорошо научили.»
«Сколько, – спрашивает, – хочешь?»
– Тысячу в месяц.
«Третьего или семнадцатого?»
– Пятого и пачечкой.
Он спокойно лезет в карман, достает пачку червонцев и небрежно протягивает мне, я беру. Он шляпу поправил:
«Я чувствую, что ты настоящий мужчина и тебе этот кабак не по нутру. Кроме того, в тебе есть лидерская жилка. Поэтому ты будешь руководить пятеркой. Подберешь трех надежных ребят. За каждого получишь еще по тысяче премиальных. Помимо этого, как только создашь группу, будешь получать жалованье вдвое против этого. Сможешь?»
Я кивнул, а сам чувствую – могилой тянет, но уже не могу остановиться. Знаете, как над пропастью – под ложечкой сосет, а заглянуть хочется.
« Задание будешь получать не от меня, но от моего имени. За каждую операцию оплата помимо жалованья. Выполнять без дураков, тут цена – пуля.»
И ушел.
Пересыпкин неожиданно для себя взглянул на все, происходящее сейчас с ним со стороны и испугался. «Я им нужен, пока они на Организацию не вышли, а потом – высшая мера»… – Он потряс головой и встретился взглядом со следователем.
– Человек, пока он жив, – тихо, словно размышляя вслух, произнес тот, – должен надеяться на благополучный исход. Мне приходилось ходить в атаку. Встаешь и всегда надеешься, что твою пуля еще не отлита.
– Значит надежда есть?
– Да.
– Хорошо. – Виктор потер виски, тяжело вздохнул и продолжил:
– В тот день жена встретила меня у порога, «Извини, – сказала она, – я, не посоветовавшись с тобой заняла денег и купила себе и Олежке осенние куртки. Теперь мне придется взять на себя дополнительные дежурства, я уже договорилась с главным врачом.» Вот тут я и почувствовал себя человеком. Достал из кармана тысячу рублей и протянул ей. Она чуть в обморок не упала.
– Добрая шабашка на голову свалилась, вот и получил аванс, – сказал я.
Жена была счастлива до обалдения.
– Григорий Петрович, ну этот мой знакомый, появился ровно пятого числа. Протянул мне тысячу рублей и пригласил в ресторан. Когда сели, я ему рассказал, что нашел троих ребят. Он тут же выложил обещанные деньги.
« Поздравляю, – говорит, – командир. Только помни, что с сегодняшнего дня тебе и твоим ребятам придется строго следить за собой. Не дай бог сболтнуть лишнего или показать кому-то, что у вас появились лишние деньги. Заведите сберегательные книжки, а шиковать будете в отпусках, подальше от дома.»
Я решил, что он прав. Мы немного выпили и разошлись. Больше я его не видел, но деньги получал исправно. В дом пришел достаток. Месяца через два меня встретил почтальон и вручил заказное письмо. Не знаю почему, но читал я его в туалете, закрывшись от жены и сына. В письме было написано, что сегодня в девятнадцать часов мы должны собраться. Через час, на вокзале в тридцать восьмой ячейке нас будет ждать чемодан и сумка с оружием и одеждой. Дальше надо было все это взять и прийти на стоянку, к памятнику. Там сесть в светлую «волгу» с номерными знаками 13-13. В машине всем переодеться и вооружиться, потом приказать водителю ехать к железнодорожному переезду около поселка Белово. Там, в соответствие со схемой, приложенной к письму, занять оборону. От группы требуется одно – задержать или уничтожить милицейские машины, если они от двадцати одного до двадцати двух часов поедут от станции к поселку. Мы исправно пролежали в степи час, но, слава богу, машин не было и стрелять не пришлось. Я все вернул на вокзал, заплатил водителю и выдал деньги за операцию своим ребятам. Когда мы возвращались домой, Алик, один из моих ребят, догнал меня и отказался от такой работы и таких денег. Я, как меня научил Григорий Петрович, сказал ему, что он сам волен решать быть ему с нами или нет. Из дома я позвонил по «тревожному» телефону, передал привет от бабы Фени и через полчаса пошел гулять по бульвару. Меня догнал какой-то блеклый человечек. Он сказал, что пришел от Гриши, и я ему все рассказал, а утром узнал, что Алик исчез.
