Гэвин Лайл - Успеть к полуночи

Спустя некоторое время я слегка покачал головой, чтобы показать, что все понял. Хотя, конечно, на самом деле до этого было еще далеко. Невозможно до конца представить себе такую сумму, как тридцать миллионов фунтов. Не исключено, что ее не до конца представляли себе Маганхард, Хайлигер и Флец. Но когда начинаешь играть с такими деньгами в темных углах, то не надо удивляться, если будешь то и дело натыкаться там на различных малоприятных личностей.

— Понятно, — медленно протянул я. — Тридцати четырех процентов от такой суммы вполне хватит на пиво и сигареты до самой пенсии.

Маганхард встал.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько мне важно вовремя попасть в Лихтенштейн?

— Во всяком случае, теперь я гораздо лучше понимаю, каковы наши шансы туда не попасть.

Он поклонился Жинетт, слегка нахмурившись, кивнул мне и вышел.

Откинувшись на спинку стула, Жинетт пристально посмотрела на меня.

— Итак, Луи?

— Итак, Жинетт?

— Насколько ты веришь во всю эту… сказку?

— В рассказ Маганхарда? Готов поспорить, что это правда. И если у него есть хоть капля воображения, он понимает, какие неприятности ему грозят.

— Но этот бельгиец… Галлерон… он и вправду может это сделать?

— С акциями на предъявителя можно сделать чуть ли не все что угодно. Они снимают кучу проблем: тебе не надо доказывать, что ты их владелец пусть кто-нибудь другой доказывает, что ты им не являешься. Господи, да эти люди сами напросились на неприятности.

Она озадаченно вскинула голову.

— Люди типа Хайлигера и Маганхарда, — начал объяснять я, — всю свою жизнь только тем и занимаются, что переводят деньги в акции на предъявителя, регистрируют свои фирмы в Лихтенштейне, заводят анонимные счета в швейцарских банках — короче говоря, делают все возможное, чтобы спрятать свои деньги от налоговых органов. Потом они вдруг умирают — и никто не может эти деньги найти. От этих типов никто не получит даже наследства, потому что основная часть их капиталов достается банку. Как ты думаешь, почему швейцарские банки такие богатые? В некоторых по сей день лежат вклады гестапо, которые они отказались предать огласке. Ты думаешь, они хранят их для гестапо? Черта с два! Они их просто хранят.

— Вот уж не думала, что ты столько знаешь о банках, Луи. Наверное, ты уже давно стал миллионером? Нет? — Она улыбнулась. — В таком случае, налей мне, пожалуйста, коньяка, только давай обойдемся без лекции на тему, как бы его делали англичане.

Я рассмеялся и подошел к подносу с пыльными пузатыми бутылками, оставленному Морисом на длинной буфетной полке. Обнаружив на нем бутылку «Круазе» урожая 1914 года, я попытался налить из нее, но на дне оставались жалкие капли.

— Увы, — сказал я. Мне тоже было жаль, поскольку я бы и сам не отказался от рюмочки. Я не особенно люблю современные сладкие бренди, но не имею ничего против старого «Круазе».

— Бутылка была открыта только на прошлой неделе, — нахмурилась Жинетт. — Я выпиваю не больше рюмки в день.

— Может быть, у Мориса тоже губа не дура.

Она позвонила в свой колокольчик, и вскоре появился Морис. Я отошел в дальний конец комнаты к широкому французскому окну и, не слушая, принялся разглядывать долину.

Сразу за посыпанной мелким гравием террасой начинался сад, заросший жесткой, коротко подстриженной травой, ковром покрывавшей весь пологий склон холма. Сад заканчивался густыми зарослями лавровых кустов и араукарий, скрывавших дорогу. Вдали — на другой стороне Роны — виднелась плавная гряда невысоких холмов, над которыми клубилась легкая голубоватая дымка. Тишина и покой. Отсюда не было видно мертвецов, искореженных машин и людей, потеющих у телефонов и размышляющих, как бы побольнее укусить друг друга.

— Все выяснилось, Луи, — позвала меня Жинетт. — Морис предложил рюмку твоему другу мистеру Ловеллу, а тот выпил несколько.

Она довольно улыбалась. Я же застыл на солнцепеке, чувствуя, как меня сотрясает озноб.

— Только этого нам и не хватало, — хрипло прошептал я. — Только этого.

Глава 16

С виду казалось, что он просто сидит на террасе, греясь на солнышке, время от времени прихлебывая маленькими глотками виски из стакана и болтая с мисс Джармен. Да и почему, собственно, он должен был выглядеть как-то иначе? С какой стати я рассчитывал найти его где-нибудь в темном закутке, в обнимку с бутылкой? Ему вовсе не обязательно было быстро напиться. Все, что ему требовалось, — это пить непрерывно. Он так и будет прихлебывать, пока не развалится окончательно.

Но в этом и состояло его единственное отличие от всех прочих алкоголиков.

Лицо его как-то обвисло; рана, казалось, не беспокоила его. Он переоделся в черную шерстяную рубашку, которая скрывала повязку. Девушка устроилась по соседству, на металлическом садовом стульчике, выкрашенном белой краской, на ней была огненно-красная шелковая блузка и светло-коричневая юбка из дорогого твида.

Когда мы подошли к ним, Харви поднялся. Двигался он плавно и размеренно.

— Итак, мы снова разговелись? — заметил я.

— Ну да, мы так долго ехали. — Он криво усмехнулся и предложил Жинетт свой стул. Она вежливо покачала головой и прислонилась к высокой цветочной вазе в форме греческой амфоры.

— Ехали, да пока не доехали, — отозвался я. — Отправляемся сегодня в полночь.

Он вскинул брови.

— Как, мы не остаемся здесь ночевать?

— Я хочу прибыть в Женеву на рассвете. Вы будете готовы?

Мисс Джармен, нахмурившись, испытующе смотрела на меня.

— Но он ведь ранен. Вам не кажется, что ему следует отдохнуть? Лично мне кажется.

— По-моему, он не это имел в виду, — мягко заметил Харви.

— Так что же вы имели в виду, мистер Кейн?

— Да, Кейн, скажите нам, что вы имели в виду, — предложил Харви все с той же кривой ухмылкой.

— Я имею в виду, что этот человек алкоголик! — резко бросил я. — И к полуночи его окончательно развезет, и он будет распевать слащавые трели!

Главное — это, конечно, тонкий психологический подход.

Девушка вскочила со стула подобно потоку, прорвавшему плотину.

— Кто вам это сказал? — требовательно спросила она. — Почему бы ему не выпить? Он же ранен!

Меня это удивило. Никак не ожидал встретить в ее лице адвоката Харви. Я слегка сбавил обороты.

— Прекрасно. Итак, он ранен. Однако это не мешает ему быть запойным пьяницей.

Она повернулась к нему.

— Это правда, Харви?

Он пожал плечами и ухмыльнулся.

— Откуда мне знать? За исключением профессора Кейна, меня еще никто не подвергал психоанализу.

Она вновь резко обернулась ко мне.

— Тогда откуда у вас такая уверенность?

Я устало покачал головой.

— Вы вполне можете сами понаблюдать процесс в развитии и сделать собственные выводы. К полуночи от него будет не больше проку, чем от младенца с игрушечным пистолетиком.

Казалось, Харви поежился — и вот уже дуло револьвера нацелилось мне в живот. Стакан в его левой руке даже не дрогнул. Полбутылки коньяка урожая 1914 года и слой шотландского виски поверх него, должно быть, слегка замедлили его реакцию — но по крайней мере он еще не достиг той стадии, когда сопротивляемость к алкоголю ослабевает и человек способен прошибить стратосферу уже после двух стаканов.

Я медленно выдохнул и уставился на револьвер.

— Попробуйте свои штучки как-нибудь в другой раз, когда я буду готов к тому, что мои же друзья наставят на меня пушки.

— Например, в полночь? — хмыкнул он и, убрав револьвер обратно в кобуру на поясе, натянул поверх нее рубашку.

Тут он, казалось, обратил внимание на воцарившееся молчание.

Ибо в течение некоторого времени никто не произнес ни слова. Затем Жинетт вытащила руку из-за спины и метнула маленькие садовые ручные грабли в клумбу. Острия их с негромким глухим звуком вонзились в землю. Глаза Харви слегка округлились.

Она невозмутимо заметила:

— Я научилась играть в эти игры, когда вы еще и не начинали, мистер Ловелл, и когда они имели гораздо большее значение.

Харви обвел всех нас внимательным взглядом. Мисс Джармен, нахмурившись, наблюдала за ним с несколько растерянным видом. Затем он залпом осушил свой стакан и кивнул.

— Понимаю. Возможно, профессор оказался несколько проницательнее, чем мне представлялось. Итак… что будете делать, профессор? Собираетесь не спускать с меня глаз остаток дня?

— Вы можете принять пару таблеток и отправиться в постель.

— А вы не собираетесь слоняться поблизости и изображать из себя сторожевого пса?

Я покачал головой. Мисс Джармен произнесла:

— Харви… это правда?

Он со стуком поставил стакан на металлический столик.

— Если таково мнение профессора.

Затем лицо его снова превратилось в неподвижную маску, и он вошел в дом через застекленную двустворчатую дверь.