Михаил Нестеров - На один выстрел больше
– Ты пила драконову кровь, понимаешь? – И засмеялась: – Теперь ты долго не умрешь, проживешь до глубокой старости.
– Надеюсь на это, – ответила Мария.
Сок драконового дерева действительно был красным, как кровь, и Мария начала припоминать, как ее потчевали теплым, видимо, специально подогретым целебным напитком.
– Скажи, Наджа, где ты нашла меня?
– Там, – девушка указала рукой в сторону, где берег не был обрывистым. – Пойдем со мной, я покажу тебе.
Они прошли метров триста. Наджа остановилась и, присев, дотронулась до бревна:
– За него ты держалась. Да так крепко, что твои руки я еле оторвала от бревна.
– Ясно... А Пиратский остров далеко отсюда?
– Не так далеко – тридцать миль. Только его не видно. Пираты нас не трогают. Мы мирные люди. Мои родители когда-то жили на главном острове, потом перебрались сюда. Здесь родились я и мои сестры.
– Как же вы живете без электричества?
– Многие сокотрийцы живут без электричества. А наш Остров считают необитаемым, – Наджа рассмеялась. – Мы живем тем, что отвозим на главный остров и продаем там сабур, табак. У нас две коровы и два верблюда, они нас кормят.
– Ты хорошо говоришь по-английски.
– Отец научил. Он несколько лет ходил проводником с дайверами, а те только по-английски и разговаривают. – Она снова засмеялась.
– Как ты думаешь, твой отец отвезет меня на Остров?
– Обязательно отвезет. Но только со следующей партией товара. Через две или три недели.
– Мне нужно попасть на Пиратский остров. Там, на месте, я смогла бы заплатить ему.
– Об этом тебе нужно поговорить с отцом.
Они вернулись в дом, построенный из камней и огороженный кругом проволокой. Там Мария напрямую обратилась к хозяину, худощавому и смуглолицему сокотрийцу, одетому в широкую клетчатую рубашку.
– Борна, отвези меня на Остров, – сделала она ударение, чтобы у хозяина не осталось сомнений. – Я заплачу... Вернее, за меня заплатит один человек. Обязательно заплатит.
– Хорошо. Я возьму деньги, – после продолжительной паузы ответил Борна. – Хотя Всевышний уже отблагодарил нас, дав нам возможность спасти тебя.
Марии не терпелось растормошить его: «Эй, проснись!» – настолько медленен и долог был его этот монолог. «Если он и на лодке ходит с такой скоростью, до Острова я доберусь седой старухой. А Сантос, эта сволочь Сантос к тому времени подохнет».
Мария разыграла маленькую наивную сценку:
– Выходим завтра на рассвете?
Середина декабря. Отгремели грозы. В каньонах Сокотры отбушевали бурные реки. Впереди – бархатный сезон... Легкий северо-восточный ветер был попутным, и моторная лодка Борна легко шла на скорости восемнадцать миль в час. Плыли уже полтора часа. Уже несколько минут Мария могла невооруженным глазом наблюдать скалистый остров, похожий издали на средневековый замок. «Я пойду лиманом», – туманно объяснился Борна. На что Мария пожала плечами: «Мне все равно». Она наконец-то смогла вспомнить короткий фрагмент своего спасения, но и он для нее был важен: веревка, опоясывающая ее, уже не тянет ее на дно, сама Мария бьет, молотит руками по воде, пока не натыкается на спасительный обломок дерева, обнимает его и хрипит надорванным горлом, рвет на себе одежду на полосы, связывает из них другую веревку и пытается привязать себя к бревну, потому что чувствует: еще немного, и потеряет сознание, и тогда ей точно конец...
Мария зябко повела плечами. Она снова на лодке, снова вокруг море, но воды она больше не боится.
Она была одета в широкую рубашку, волосы убраны под платок. Даже если она нос к носу столкнется на Острове с Сантосом, он не узнает в этой арабке или сокотрийке ту, которая в списке жертв Черного Посыльного стояла на последнем месте.
Когда моторка ткнулась в причальный брус, Борна сложил на груди руки и обратился к Аллаху с короткой молитвой.
На берегу толпились несколько человек, в основном местные жители. Поздоровавшись с ними на местном наречии, Борна помог Марии выйти из лодки. Но не успели они сделать и десяти шагов, как к ним подошли два вооруженных человека. Борна заговорил с ними на арабском. Мария вдруг не к месту заметила, что этот человек был лишен языка жестов и руки его висели плетьми. Она всегда сопровождала любую речь знаками, жестами, когда быстрыми, а когда замедленными. Итальянка даже забеспокоилась, поймут ли Борну эти люди. Но вот один из них кивнул и внимательно всмотрелся в Марию. Той пришлось чуть приподнять голову, чтобы араб рассмотрел ее. Он велел Борне оставаться на берегу, а Марию поманил за собой, к армейскому джипу. Она села на заднее сиденье и прикрыла рукой нижнюю часть лица.
Путь до резиденции был короток, всего две или три минуты. Но пешком занял бы около часа.
Все тот же араб сопроводил ее в гостиную, где Марию встретил Муслим.
– Здравствуйте, – поздоровался он, делая шаг навстречу. – Кто вы?
– Меня зовут Мария Романо, – ответила она, снимая с головы платок. Женщина в деталях помнила, как тепло встречала Сантоса в своем доме, что ответил он на ее вопрос: «Ты ведь не просто в гости приехал?» Глаза ее мстительно сверкнули, когда она ответила в его стиле: – Я приехала засвидетельствовать свое почтение Альваро Сантосу. Могу я это сделать?
– Ну, конечно, – ответил Муслим. – Я тотчас пошлю за ним.
Мария огляделась. Указав на ширму, она спросила:
– Могу я устроиться там?
Вместо ответа Муслим перенес туда мягкий удобный стул.
* * *Говоров познакомился с большей частью команды, насчитывающей около сорока человек. В представлении он не нуждался, все слышали о нем. Собрания как такового не было; правда, «морские плуты» (так называли голландских пиратов) сгруппировались в этот вечер в эллинге. Француз предложение разбить команду на две части воспринял спокойно, однако добавил: «Когда двое делают одно и то же, это уже не одно и то же».
Эллинг годился разве что для ремонта небольших катеров, а пиратами использовался как склад. Пол его был ровным, а не стапелем, так что он годился и для жилья. И в нем было все, чтобы за неделю закончить ремонт: краска, олифа, кисти, столярный инструмент. Сергея не устраивала перспектива делить с кем-нибудь из пиратов удобные, в общем-то, домики на шесть-восемь человек. Ему нужно было время для адаптации, такое место, где он мог сбросить маску и стать самим собой, поскольку чувствовал: постоянное общение с пиратами может надломить его.
Обустроиться ему помогали Риппер и «рулевой от Бога» (так его представил сам Риппер) Адам, поляк. Адам скверно говорил по-английски, но понимал на этом языке лучше, чем англичанин, – может быть, потому, что был исключительно исполнителен. Фразы его были односложны, но точны, как у индейца.
«Адам, как ты здесь оказался?» – спросил его Сергей.
«Поляки повсюду», – ответил тот.
«И все же?» – настаивал Говоров, уже с этой минуты подыскивая человека, на которого бы он мог положиться хотя бы отчасти.
Адам ответил:
«Приехал сюда навестить родственников, да так и остался. Поляки повсюду».
«Не хочешь говорить, ну и черт с тобой! Я хотел предложить тебе должность рулевого на баркасе».
«Мне нравится баркас. Я хороший работник. Я не умею играть в работу».
«Почему не хочешь остаться с Французом?»
«Мы разные. Он живет, чтобы есть, я ем, чтобы жить».
Позже к ним присоединился Парша, также метивший на место рулевого. Его Риппер представил следующим образом. «Сними-ка шляпу, – сказал он, – чтобы капитан узнал, почему тебя так кличут». – «Ох ты!» – не сдержался Сергей. Голова этого пирата была сплошь покрыта шрамами, похожими на заразные струпья – паршу.
Риппер, Адам и Парша. Эти три человека могли ответить на любой интересующий Говорова вопрос. И когда эллинг преобразился окончательно и стал больше походить на мезонин, над его единственным обитателем разразилась гроза. За Сергеем пришел посыльный-араб, когда тот лежал на кровати и смотрел по спутниковому каналу новости.
* * *Половина второго ровно. В это время Муслим обычно садился за кальян. А для него это равносильно лечебной процедуре, на которую посторонних не зовут. Время на Острове замирало. Во всяком случае, для тех, кто находился в его ставке.
Благородный, очищенный цветочной водой, дым завис в воздухе, там же, казалось, витали и мысли Мусульманина, забывшего о действительности.
О чем думает он вот сейчас, задался вопросом Говоров. Муслим сидел по правую руку от губернатора; о его нелюбви к визави знали все. Сам он только однажды высокомерно заявил: «Лицом к лицу я встречусь только с Господом Богом».
Конечно, это было притворство, причем не очень-то умелое. Зачастую собеседники Мусульманина принимали божественный вид...
Говоров заметил, что тыльная сторона ладони Муслима лоснится, и легко представил, как тот после вкусного обеда вытирает губы рукой. А в чаше с водой ополаскивает кончики пальцев, словно вода в ней – святая и он боится обжечься.
