Владимир Гриньков - За пригоршню баксов
Китайгородцев сделал вид, что гостью не узнал.
Патриция взвизгнула и бросилась на шею Марецкому. Вот такой, глядя на фотографию, Китайгородцев себе ее и представлял. Рыжая смешливая немка.
Костюков тотчас оказался у нее за спиной. Кольцо охраны вокруг влюбленных замкнулось.
– Игор, – лепетала Патриция. – Игор.
Именно так, с твердым «р» на конце. Милый акцент немецкой фройляйн.
Они что-то говорили друг другу по-немецки. Китайгородцев ничего не понимал. Костюков показал жестом – пора идти к машине. Только теперь Патриция обнаружила рядом присутствие посторонних. Эти «посторонние» были высоки ростом, коротко стрижены и, несмотря на жару, парились в темных пиджаках. Марецкий попытался было на немецком сформировать объяснение присутствию этих людей, но словарный запас у него, похоже, был так себе, и тогда он сказал по-английски:
– Это мои телохранители.
Бодигард – это слово было ему знакомо.
– О! – округлила глаза Патриция, и ее лицо стало совсем озорным и детским.
– Прошу! – с улыбкой пригласил ее к выходу Китайгородцев.
Сквозь толпу встречающих, отстраняя даже не рукой, а одним лишь своим видом настырных шереметьевских таксистов, к выходу. А там уже ждет машина. Дверца распахнута. Клиентов в салон, Костюков прыгнул в машину сопровождения («Поторопился, надо будет ему указать на промашку»), Китайгородцев сел рядом с водителем. Сорвались с места и помчались.
* * *Телохранитель Китайгородцев:
Телохранитель должен отработать на асфальте до последнего. До того момента, пока не захлопнулась за клиентом бронированная дверца. А в машину сопровождения можно запрыгнуть и на ходу. Ты поторопился, переключился на машину сопровождения на полторы секунды раньше, и эти полторы секунды охрана клиента была ослаблена. Посторонний этого даже не заметит. А телохранитель сразу скажет: ляп в работе. Это из разряда мелочей, которые сразу выдают уровень подготовки и степень проработанности всей операции. Когда венгры выдали российским властям красноярского предпринимателя Анатолия Быкова и того доставили в Москву, в Шереметьеве разыграли целый спектакль. Я видел по телевизору, как все происходило. Самого Быкова без лишнего шума выводили через один из запасных выходов, а в зоне прилета тем временем осуществлялся отвлекающий маневр. Вооруженные люди в черных масках и камуфляже волокли кого-то с мешком на голове (предполагалось, что это как раз и был Быков); они бежали через зал с угрожающими криками, распугивая ошарашенных людей. Пространство зала они преодолели без помех, им оставалось только пройти через стеклянные двери, а дальше их уже ожидала машина. И вот в эту дверь камуфлированные парни и врезались. Она была заперта. А выход был через соседнюю, в двух метрах слева. Просто они этого не знали. За те несколько часов, что в Шереметьеве готовилась операция, этот спектакль, никто даже не удосужился проверить, какие двери открыты, а какие заперты. Наверное, эти ребята считают себя настоящими профессионалами. Возможно, так оно и есть. Но только почему-то я никак не могу забыть ту злополучную дверь.
* * *На заднем сиденье бесцеремонная возня. Жадные поцелуи и горячее дыхание соскучившихся друг по другу любовников. Китайгородцев и водитель старательно смотрели в пространство перед собой.
– Игор!
И шепот по-немецки. Наверное, Патриция уговаривала своего спутника вести себя поприличнее. Потерпеть хотя бы немного.
Металлический голос Костюкова в переговорном устройстве:
– Синий «Опель» на хвосте!
И тотчас стихла возня на заднем сиденье.
«Синий «Опель» на хвосте» – это не сигнал о близкой угрозе, а всего лишь призыв обратить внимание на машину, приклеившуюся к кортежу из двух автомобилей «Барбакана».
– Скорость – сто семьдесят! – сказал в переговорное устройство Китайгородцев.
Приняли левее, сместились на свободную полосу, ускоряясь. Синий «Опель» отстал. И вообще никто не тянулся следом. Ложная тревога.
Шепот по-немецки за спиной. Идущая впереди машина с Костюковым настигает серебристый «Мерседес», пугает его рыком «крикуна»-спецсигнала, сгоняет на правую полосу. Сзади по-прежнему никого. Но уже через минуту подтягивается серебристый «Мерседес». Тот самый, которого пугал Костюков. Пришел в себя и теперь, уязвленный, решил поиграть в догонялки. Сразу видно, что двигатель у него хороший. Подтягивается легко, без натуги. Идет по правой полосе.
– Серебристый «мерс» на хвосте! – подсказал Костюков.
Теперь скорость увеличивать бесполезно. Потому что в случае с «Опелем» была своего рода проверка. Так бывает: автомобиль настигает впереди идущую машину и повисает на хвосте. Никаких дурных намерений у нечаянного преследователя нет. Чтобы убедиться в этом, достаточно лишь значительно увеличить скорость. «Преследователь» сразу же отстает, потому что впереди машины идут с таким превышением разрешенной скорости, что ясно: он доедет только до ближайшего поста. А с этим «Мерседесом» совсем другая история. Ему вожжа под хвост попала, и в отрыв уйти он не даст, будет состязаться, проверяя, у кого машина мощнее. Играть с ним в догонялки бесполезно. Да Китайгородцев и не собирался. Он дождался момента, когда «мерс» приблизился по правой полосе, пошел параллельным курсом (уже было видно азартное лицо вихрастого веснушчатого парня, сидевшего за рулем) и показал парню через стекло пистолет. Водителю «Мерседеса» сразу разонравились эти догонялки, он поскучнел лицом и сбросил скорость. Он все отставал и отставал. Вот его уже обошел какой-то «жигуль», и Китайгородцев понял: соперник спекся. Не выдержал. Не боец.
* * *Из особняка они смогли выбраться только поздним вечером. Китайгородцев сидел в кресле у камина, в котором по просьбе Марецкого развели огонь – специально для гостьи, как вдруг наверху послышался шум, и на галерею вышел Марецкий.
– Толик! Едем в город!
Таким тоном раньше велели запрягать лошадей. Появлялся молодой барин и отдавал распоряжения.
Похоже, что он сейчас был абсолютно счастлив. И немного пьян. То ли от любви, то ли от шампанского, которое подавалось в спальню по требованию Марецкого.
В город так в город. Фройляйн впервые в России, и, понятно, без ночной прогулки по Москве не обойтись. Китайгородцев заранее был к этому готов. Машины стояли во дворе. А люди только и ждали сигнала.
Отправились на двух машинах. По Ленинградскому проспекту, по залитой огнями Тверской, мимо Большого театра, через Лубянку к гостинице «Россия». Тут оставили машины и пешком отправились на Красную площадь. Вид кремлевских башен и собора Василия Блаженного привели Патрицию в неописуемый восторг. Россия, прежде виденная ею только на фотографиях, вдруг материализовалась. Еще сегодня днем Патриция была дома, в Германии, а сейчас шагала по брусчатке Красной площади, и от осознания этого факта она испытывала некоторое потрясение – удел каждого впечатлительного путешественника, за короткий срок преодолевшего тысячи километров и несколько часовых поясов.
На Красной площади они фотографировались. Марецкий взял Патрицию на руки. Она смеялась и целовала его, а он что-то говорил ей по-немецки. Китайгородцев не чувствовал ни игры, ни фальши – двое влюбленных встретились, и им хорошо. И принцесса, хотя носит джинсы, все же настоящая, да и принц – хоть куда. Правда, он купил себе фальшивое дворянство, но разве его вина, что предки были землепашцами и до графского титула не доросли, зато теперь можно исправить историческую несправедливость. Вот женится он на этой смешливой немке и войдет в круг избранных. Китайгородцев теперь понимал, почему Марецкий поверил в фальшивку, за которую заплатил без раздумий, то есть не поверил, конечно, а сделал вид, что не заметил несоответствий в генеалогической схеме. Ему это мифическое дворянство нужно было как воздух, он без него жить не мог. Марецкий, кажется, действительно был влюблен в эту рыжую, а фальшивое генеалогическое древо являлось для него своеобразным пропуском, отворяющим двери в рай. Попробуй-ка убеди этих чванливых и осторожных бюргеров отдать свою дочь замуж за неизвестно откуда взявшегося русского. А дворянство было клеймом, свидетельствующим о качестве товара.
* * *Статс-секретарь Российского общества дворян восседал за массивным, антикварного вида столом, на зеленом сукне которого была выставлена небольшая коллекция столь же старинных, как и сам стол, музейных экспонатов. Пресс-папье. Чернильный прибор из зеленого малахитового камня с потускневшей от времени бронзой. Подставка для карандашей с двуглавым орлом и едва различимой надписью по нижнему кантику: «Эрихманъ и Кo». Папка для бумаг, сильно потертая и тоже с двуглавым орлом. Хронометр с фигурными стрелками.
– Нуте-с, – сказал статс-секретарь, – и что же вас, сударь, к нам привело?
