Анатолий Гончар - Боевой выход
Наверное, насытившись стащенной колбасой (и куда только в него столько влезло!), Ништяк сегодня не крутился возле разомлевших и слегка подвыпивших офицеров и прапорщиков, а, довольно вытянувшись, дрых на кровати ротного. Наконец он лениво потянулся, выгнулся, вытянув вперед и в разные стороны передние лапки, и вытаращил глазищи.
– Это он рыбу чует, – прозорливо предсказал старшина, убирая рыбину подальше от кошачьей морды.
– Да ему эта рыба сейчас по фигу, – убежденно возразил ротный, – он вот только час назад целую палку колбасы сожрал!
– Ну и что, – не сдавался старшина, – коты, они рыбу любят.
– А ты голову лещу отрежь и дай, посмотри, будет есть или нет.
– Голову я сам люблю. Сейчас одно перышко оторву!
Старшина потянул передний плавничок, выдрал его, внимательно осмотрел на предмет наличия мяса и, потянувшись вперед, кинул на край кровати. Ништяк, внимательно следивший за действиями старшины, приподнял голову, втянул ноздрями воздух и вновь завалился на одеяло.
– Вот видишь, – победно возвестил Фадеев, – я же говорил, нажрался!
Его неслаженно поддержали, согласившись, что на сегодня кот сыт и больше ничего жрать не будет, но все же от греха подальше оставили леща на краю стола, под рукой, как всегда, бдительного и прижимистого старшины. Но, увы, стоило только тому на секунду отвлечься, поднимая очередной тост, и Ништяк тихой сапой слямзил столь дружно оберегаемого леща.
– Ах ты… – слова, уже было готовые слететь с языка старшины, так и остались невысказанными. Обижать Ништяка не хотелось даже не ходящему на БЗ Косыгину. В конце концов, все дружно вздохнули, так же дружно плюнули на отсутствие рыбы, и веселье продолжилось.
Глава 6
У тайника
Разведчики, готовясь к очередному боевому заданию, не спеша собирали шмотки. Боевое распоряжение уже пришло, и теперь дело оставалось за малым – сходить на ЦБУ уточнить у дежурного орошника, когда, куда, на сколько собираются отправить группу, и идти готовиться к его выполнению. Топать до штабистов было лень. Сергей с задумчивым видом раскладывал на кровати ракетницы, то бишь сигнальные патроны. Группировка в очередной раз поменяла сигналы опознавания «свой – чужой», и вот теперь приходилось вынимать один «цвет» и заменять на другой. По совести говоря, вышеозначенными сигналами опознавания старались не пользоваться, все чаще делая по старинке: зеленая ракета вверх – обозначил себя и ждешь ответа. Если свои, то наверняка сразу стрелять не станут. А если враги – то пусть не обижаются. Зеленые – оно все проще. А с этими, блин: две красных, одна зеленая тире «голубая», в ответ «белая с проплешинами». Одним словом, недолго и запутаться. Вот тогда точно братья-пехотинцы под Хохлому распишут. Но все же брать с собой ракеты приходилось какие положено. Мало ли на кого кривая вывезет, вдруг первыми «мудрить» начнут? Бойцам тоже менять придется. Да ладно, поменять не проблема, благо добра этого под кроватью навалом, еще от Милехина целый ящик остался, даже на склад идти не надо. Вот бы это все в бригаду притащить! Ребятишки как бы обрадовались! На Новый год запускать никаких фейерверков не надо… Но не повезешь. На пропускном пункте найдут, еще неизвестно, как дело повернут, а то и расплатиться не сумеешь. На весенней замене у одного лейтенанта в рюкзаке несколько патронов нашли, так всей ротой, говорят, сбрасывались, чтобы откупиться. Сейчас с этим строго. Вот только откуда у него там патроны оказались? Ему-то самому они в ППД и на фиг не нужны. Может, случайно во время БЗ в кармашек завалились, а он не заметил; а может, пошутил кто. Шутка, конечно, еще та, с нехорошей такой дурнинкой. Подлой, если не сказать больше. Но иногда человек делает, не задумываясь о последствиях, не со зла, из озорства. Как говорится, фейерверк над крышей устроить хотели, чтобы хозяина порадовать, а дом и сгорел – вместе с хозяином. Тоже шутка…
Наконец Сергей сосчитал и отобрал нужное количество ракетниц и, подняв голову, негромко окликнул заполнявшего журналы боевой подготовки писаря:
– Баранов!
– Я, товарищ старший прапорщик! – моментально появился на пороге офицерского кубрика вызываемый группником боец.
– Вот читай, каких и сколько, – Ефимов ткнул пальцем в небольшой блокнотный листок. – И чтобы у каждого было. Ясно?
– Так точно! – отозвался Баранов, сунув бумажку в карман и загребая руками разложенные на кровати сигнальные патроны.
– Лишние соберешь! Мятые, отволгшие – в туалет, остальные ко мне в ящик. Понял?
– Так точно! – снова отозвался Баранов и, открыв локтем дверь, выбрался на улицу.
А оставшийся в гордом одиночестве Ефимов предался размышлениям.
Высоко в ветвях дерева, росшего на обрывистом краю хребта, сидела птица. Но ее сидение не было праздным – она наблюдала. Наблюдала за человеком, настороженно идущим по этому самому хребту. За странным человеком. Нет, выглядел он и одет был как все те, что в одиночку и стаями бродили по родному для птицы лесу. Странной была сама манера его передвижения – шел он, будто хотел максимально удлинить свой путь. Он вилял, петлял, иногда даже слегка возвращался, словно что-то ища или проверяя. И впрямь, может, он искал упавшие орехи или, например, грибы? Но нет, изредка человек нагибался и, что-то поправив, но не взяв, плелся дальше. Он был действительно странным, словно все время шел по одному ему ведомому маршруту.
Впрочем, до того, как этот человек передвигается, птице не было никакого дела. Она ждала, когда он сядет и станет есть. Люди – все они когда-нибудь да едят. Птица помнила, что после их трапезы на земле часто оставались кусочки пищи: хлебные крошки, пластинки галет, а если повезет, то из земли можно было выковырять жестяную банку с остатками жирной каши или паштета; иногда прямо в кустах валялись выброшенные насытившимся человеком кусочки рыбы. Время от времени разные стайки людей встречались, и тогда в горах долго и яростно гремело, а после в траве отыскивались ароматные капли застывшей крови. Но больше всего птица любила появляться там, где раздавался одинокий взрыв, после которого всегда находилось много сгустившейся на земле крови, иногда даже мелко истолченные кусочки свежего, сочного, ароматного мяса, лежавшего вокруг противно пахнущей ямки или наполнявшего куски изодранной, старой, пахнущей чаще всего обувным кремом «Норд» кожи. Впрочем, что такое обувной крем, птица не знала, да это и неважно. Сейчас она следила за идущим по хребту человеком, и до того, что когда он уйдет, ей тоже не было никакого дела.
Человек опустился на одно колено, отложил в сторону железную палку, которую нес на ремне на шее, снял со спины рюкзачок, затем чем-то, что он все время держал в правой руке, срезал и приподнял дерн, копнул чуть глубже; часть земли, измельчив, отбросил далеко в сторону. Потом еще долго возился, устанавливая в получившуюся ямку нечто вынутое из бокового кармашка рюкзачка, висевшего за его спиной. Птица успела рассмотреть лишь блеснувший на солнце скотч, и человек сразу же засыпал это нечто землей, положил сверху дерн, отцепив от пояса фляжку, тщательно полил потревоженное место водой. Затем внимательно присмотрелся, улыбнулся проделанной работе и, поднявшись с колен, пошел дальше.
«Ну, наконец-то», – подумала птица и, взмахнув крыльями, плавно спланировала к оставленному человеком месту. У нее было хорошее обоняние, и прежде чем сунуться за добычей клювом, она принюхалась. В ноздри ударил чуть сладковатый, много раз встречаемый здесь, в лесу, но совершенно несъедобный запах. Разочарованно ковырнув влажный от пролитой воды дерн, птица взмахнула крыльями и полетела прочь. А странный человек, на левой руке которого не хватало двух пальцев, еще какое-то время шел по хребту, затем, высмотрев в крутом правом склоне место поположе, осторожно спустился в заросшую орешником лощину, где его уже ждала стая таких же, как и он, заросших бородами людей…
Как оказалось, боевое распоряжение было на четверг, так что в запасе у Ефимова и бойцов его группы оставался еще денек вольготной жизни. Комбат снова укатил в Ханкалу, и в отряде наступила очередная вольница. До обеда проводившие занятия группники (по собственному желанию решившие выгулять застоявшихся бойцов) после обеда хотели предаться полноценному отдыху, но не получилось. Поступила команда быть в готовности оказать помощь другому отряду, ведущему бой где-то в близлежащих предгорьях. Так что до самого ужина сидели на «чемоданах». Слава богу, пришла команда «отбой», и выезжать никуда не пришлось. А после ужина, как обычно, собрались возле командирского телевизора. Увы, по центральному каналу шла какая-то пропагандистская мура, по местному тоже смотреть было нечего. Видеокассеты с новыми фильмами закончились, и купить их было не на что. Деньги, в прошлый раз привезенные фиником, уже благополучно истрачены, а когда он приедет снова – было ведомо одному всевышнему. Дело как бы само собой перешло на разговоры, а какие разговоры на войне? За жисть, то бишь о бабах, и о войне. Вспоминали, материли начальство, затем начали припоминать собственные неудачи…
