Сергей Зверев - Принцип мести
Наконец она внесла на цветном подносе несколько тарелок чернолакового сервиза с золотым узором и расставила их на столе. Затем разлила традиционно пресный, несоленый бирманский суп и подала на маленьких блюдечках соусы – креветочный и чили, а также острые травы и орешки. Рис она принесла на пальмовых листах. Мы, как это принято в Азии, ели его руками. Потом мы потеряли счет угощениям, а пальмовое вино, которое Ма Мьин наливала из корчаги, способной сохранять воду холодной даже в сильную жару, довершило дело. Пьянея, я, признаться, с некоторым беспокойством наблюдал за входной дверью, опасаясь, не заманили ли нас сюда специально какие-нибудь злоумышленники, поставившие себе целью сбить нас с пути истинного и тем самым сорвать операцию «Иравади», но подвоха не обнаружил. Мне даже стало немного совестно за проявленную сверхбдительность. Ма Мьин к этому времени уже научилась свободно выговаривать имя Игнатия, а меня называла «усатый бо-бо» – за мою жесткую многодневную щетину и наметившиеся кавалерийские усы, а также учитывая мое военное прошлое (Бо – обращение к военному). К концу ужина мы были уже друзьями. Особенную симпатию Ма Мьин испытывала к Игнатию – об этом говорили ее лучащиеся глаза. Протоиерей выглядел чуть смущенным и, по-видимому, тоже не был свободен от чар юной бирманки. Они даже совершили прогулку по саду и целых десять минут (я засекал) беседовали наедине. О чем? Не знаю. Вероятно, общались посредством тишины, смешивая свое дыхание и обмениваясь влюбленными взглядами.
У Зо Лин настоял, чтобы мы остались в его доме на ночлег, и проводил нас в комнату для гостей. Кроватей в ней не было – лишь общепринятые в здешних местах легкие циновки из расщепленных стеблей бамбука, пальмового листа и рисовой соломы, а также подушки и одеяла.
Утром – какая прелесть! – Ма Мьин разбудила нас мелодичным перезвоном колокольчиков (мы попросили поднять нас с первыми лучами солнца, чтобы пораньше двинуться в путь). Темные круги под глазами девушки наводили на мысль, что она всю ночь не сомкнула глаз. Игнатий был как никогда молчалив. Мы позавтракали, отведав напоследок сладкого сока сахарного тростника из пористых горшочков, заменявших нам кружки, и стали прощаться. У Зо Лин сказал, что отныне его дом – наш дом, и просил обязательно в него вернуться, а его дочь уже не скрывала слез – такое неизгладимое впечатление произвел на нее Игнатий. Наверное, буре в душе протоиерея, поднявшейся под взглядом ее темных, как мокрые маслины, глаз, тоже не скоро суждено было улечься, но он ничем не выдавал своих чувств, лишь время от времени покашливал в кулак и виновато смотрел на девушку. Уходя, Игнатий беспрестанно оглядывался и махал ей рукой.
К вечеру мы достигли места, где брала свое начало, подпитываясь притоками и обретая силу и величавость судоходной артерии, Иравади. Мне пришли на память слова самого сумрачного из всех великих русских поэтов:
Немного лет тому назад, Там где сливаются, шумя, Обнявшись, будто две сестры, Струи Арагвы и Куры, Был монастырь...
Но перед нами расстилалась не Грузия с ее древней столицей Мцхетой, а Северная Бирма, и реки назывались Нмайки и Мали соответственно. Где-то там, в горах Тибета, к ним присоединялись бурные, своенравные, несущие в своих водах тонны камней, горные потоки. И все-таки сходство было поразительное: здесь также был расположен храм, разумеется, буддийский. И природа, как бы провоцируя на ассоциации, дразнила своим подобием – те же холмоподобные горы, обросшие пихтой, лиственницей и сосной, те же заросли дикого чая и так легкоузнаваемые пики елей и кипарисов. Правда, здесь встречались типичные обитатели южных широт – бамбук, орхидея и пальма, но общей картины эти вкрапления не нарушали. Особенно меня порадовали горные вечнозеленые дубы – узор их листьев, знакомый с детства, напомнил мне о доме. Среди этих корявых уродцев мы увидели быка гаура, почти двухметрового в холке красавца, а чуть ниже спугнули в небольшой заводи солнечного барсука. Вообще дикие обитатели гор встречались здесь несравненно чаще, чем к югу от Мьичины, – за считаные часы мы довольно близко познакомились с мраморной кошкой, птицей-носорогом, ширококлювым козодоем и другими обитателями лесного царства. Илия предупредил нас, что здесь необходимо соблюдать все меры предосторожности – на случай, если нам вдруг встретится красный волк, тигр или гималайский медведь. Ничего хорошего не предвещало и свидание с туманной пантерой, поскольку все наше вооружение составляли обыкновенные походные ножи и туристический топорик.
– Отсюда еще дней пять пути до границы и столько же после, – сказал Илия, когда мы расположились вокруг костра недалеко от реки.
Смеркалось. Над нашими головами, со свистом рассекая воздух, носились невидимые летучие мыши. Откуда-то из низины доносился отдаленный рык крупного зверя. Мы разложили на траве провизию, которую дала нам с собой в дорогу Ма Мьин, и, набросав на землю папоротника, сели ужинать. Наверное, каждому из нас вспоминался в эти минуты дом У Зо Лина и гостеприимство его красавицы-дочери.
– Почему Иисус не был женат? – вдруг спросил Илия.
– Это не согласовалось с его великим предназначением, – подумав, сказал Игнатий. – Он не мог позволить себе размениваться на обычные, доступные всем простым смертным, радости жизни.
– Мне кажется, он боялся женщин. Как источника соблазна, – предположил я. – Хотя верно и обратное. Как сказал один грузинский философ, Христос не знал явно женщины еще и потому, что слишком высоко ставил чувство человеческой любви и считал его опасным для тех, на кого оно было направлено. В его любви могла сгореть любая подруга.
– Лютер считал, что Иисус, видимо, женился на Марии из Магдалы, чтобы полностью разделить человеческую участь, – осторожно и как-то неуверенно проговорил Илия, переворачивая прутиком запекшуюся в золе картошку.
– Нам этого уже не узнать – мы лишь, напряженные, вперяем взоры в обставшую мглу, – заметил Игнатий, глядя куда-то поверх отчетливо различимых на фоне звездного неба горных вершин. И тут где-то совсем рядом раздался знакомый нам звериный рык. Я вздрогнул.
– Они не тронут нас, – убежденно сказал Илия. – В житии Исаака Сирина сказано, что звери, приходящие к святому, обоняли ту «воню», которая исходила от Адама до грехопадения. Это останавливало их.
– Среди нас есть святой? – удивился я.
– В жизни всегда есть место святости, – уклонился от ответа он. – Так почему же Иисус не был женат?
– Соблазн пришел в мир через Еву. Наверное, второй Адам, как иногда называют Иисуса, решил не повторять его ошибок, – рассудил я. – Но любовь к женщине до сих пор, по-моему, остается одним из самых трудных мест в Библии. Мне кажется, здесь какой-то непреодолимый тупик.
– А как же утверждение, что Бог есть любовь, которая имеет и смысл, и цель, и награду в себе самой? Как же ветхозаветное «плодитесь и размножайтесь»?
– И все равно любовь между мужчиной и женщиной несет на себе печать греха. Я не могу понять, почему. А что касается напутствия праотцам, то как быть с теми девственниками, которые в количестве ста сорока четырех тысяч первыми попадут на небо? Они не нарушили волю Отца? Опять же праведники, не знавшие плотской любви, имеют жизнь вечную в обход остальных.
Игнатий поморщился, словно от выстрела радикулита в поясницу, и сказал:
– На этот счет есть одно предположение. Один известный мистик полагает, что гениталии появились у человека вследствие грехопадения, в эдемских телах их не было и после воскрешения не будет. Отсюда их мерзость в глазах Господа. Но он не мог оставить Адама и Еву бездетными и смирился с греховными орудиями любви.
– Следовательно, Христос был безгрешен, потому что целомудрен или потому что беспол? – рискованно заострил я.
– Не знаю, – вздохнул Игнатий. – Змий возбудил в Еве блудное зжигание. Зачатие осуществляется во грехе.
– Согласно каббале Ева имела интимное сношение со змеем, – сказал Илия. – Буддизм облагораживает эту сторону жизни. И в этом плане он мне понятнее, ближе христианства и иудаизма. Мне кажется, обещанный Иисусом Утешитель восполнит этот пробел и тем самым окончательно примет на себя всю тяжесть смертной природы.
– Он и так принял всю полноту человечества, иначе был бы невозможен его искупительный подвиг и крестная смерть с последующим воскресением, – возразил Игнатий.
– Тогда зачем второе пришествие, если все земные дела завершены и путь пройден до конца? – спросил Илия, и глаза его застыли в напряженном ожидании.
– Как сказано в Библии, Иисус, обращаясь к своим ученикам, рек: «Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину; ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возместит вам». Посредством Утешителя, Духа Святого, мир должен определиться к своему окончательному образу и восхотеть в Царство Божие.
