Сергей Дышев - Узник «Черной Луны»
– Странно это слышать от человека, который командует боевой частью. Ведь и на вас лежит вина за убийства, разрушения…
– Вы меня разочаровали… Ведь все это стихия войны. Вы заметили – я ни слова не сказал о том, что натворили приднестровцы? Взаимные обвинения – ужасно однообразная и бесконечная тема… – Он глянул на часы. – Однако пора закругляться. С удовольствием бы еще побеседовал с вами, но дела, дела… – И он посмотрел так, как будто меня уже ели черви.
Молодчики сопроводили меня, в подвале еще с полчаса усиленно избивали, после чего забросили в камеру к мародерским рожам. Я плохо соображал, но, кажется, мое появление особой радости не вызвало. Провалявшись на нарах, я только к вечеру пришел в себя, съел бурду в алюминиевой миске и стал думать свою горькую думу. Колошматили меня, конечно, из чисто спортивного энтузиазма – ничего интересного я им сообщить не мог, не то что Скоков, который был посвящен в дела контрразведки. Обидно, но меня даже не спрашивали на предмет каких-либо военных сведений. Я был человеко-единицей в полицейской сводке о военнопленных. Я затесался на пути преступного межнационального клана и должен теперь исчезнуть – вместе со своими скудными уликами для разоблачения. Именно исчезнуть, мысленно повторил я, пока мне не вышибли последние мозги.
В коридоре послышался шум: что-то или кого-то волокли по полу. Промелькнула неприятная догадка: «Это – Скоков!» Потом раздался голос: «Готов». И другой: «Добили!» Я бросился к решетчатому оконцу в двери. В коридоре толпились полицейские. Один из них, это был Губошлеп, произнес:
– Только зря вниз тащили. Давай, взялись все, наверх!
Да, это был Валерка. Распухшее лицо со свежей еще кровью, запрокинутая голова. Четверо тащили его тело за руки и ноги.
– Сволочи! – крикнул я им, когда они поравнялись с камерой. – Ублюдки трусливые! Даже нести не можете по-человечески, нехристи!
Они выносили вперед головой.
– Заткни пасть! Скоро и тебя вынесем! – крикнули мне в ответ.
Что я мог сделать? Тогда я бессильно опустился на нары и закрыл лицо руками. Слезы не шли, плакать я не мог, переполненный черной горечью, у меня пылала огнем голова и ныло все тело – так меня еще никогда не били. Я мог захрипеть в истерике, броситься выламывать дверь, ломая ногти, разбивая кулаки, завыть, зарычать, кататься по полу, но плакать я уже не смог бы: слезы выжжены до капли.
Сокамерники меня не трогали, с вопросами не приставали, о чем-то вяло переругивались, ржали и, видно, чувствовали себя не так уж плохо. Очнулся я, когда меня кто-то тронул за плечо. Это был старшина.
– Выходи, начальник приказал поместить тебя в другую камеру.
– С новосельем! – раздалось за моей спиной, когда я выходил. – В камеру смертников идешь!
– Отходную бы надо, кореш, сделать, – вякнул другой негодяй.
– Кому надо? – Я резко повернулся, чувствуя, что закипаю.
– Нам!
На меня нахально смотрел мужик, улыбаясь золотым ртом.
– Вот тебе отходная!
От моего удара он слетел с нар. Никто больше не сказал ни слова. Старшина заругался, потянул меня к выходу.
– Мне из-за тебя сегодня попало, что пустил в ту камеру.
– А теперь можно?
– Эх, соколик, не задавай лишних вопросов.
– Старшина, угостил бы сигареткой. А то мне и передачу некому принести.
– Сам выбрал свою судьбу. Сидел бы дома, не лез никуда… Смотрел бы сейчас с женой телевизор…
Он дал мне пару сигарет и закрыл камеру. Одну я тут же выкурил. Надвигалась вторая ночь жертвенного барана, возможно, последняя, а наутро свежий, жизнелюбивый палач быстро и ловко запрокинет голову и с хрустом полосанет отточенным лезвием. Бр-р-р! Какая гадость быть бараном. Еще ночь шевелиться, потеть, опорожняться, подвывать или вдруг в исступлении бросаться лбом на дверь, не жалея, разбивая в кровь, – потому что послезавтра уже никогда не наступит…
Откуда-то с верхних этажей доносился веселый шум: смех, гул мужских голосов, выкрики, звон стекла. Федул отвальную делает, понял я. Перепьются молдавским вином и будут горланить песни. А я буду их слушать. Судьба давала мне единственный и последний шанс. Безумный и авантюрный план побега осенил меня, как только я вспомнил лицо Валеры, лежащего на нарах. Я стал усиленно кусать, жевать свою губу, но она почему-то не поддавалась, может быть, интуитивно мне было ее жаль. Я начал лихорадочно искать, чем бы мне пустить кровь. Но что найдешь в камере: нары, решетка да ведро с парашей. Тут я обнаружил гвоздь, вырвал его из дерева, на нем сохранились остатки коричневой краски. Выдохнув воздух, рванул гвоздем по запястью. Рана наполнилась кровью. Оставалось теперь сымитировать горловое кровотечение. Я лег на нары, отсосал из раны и ловко выпустил кровяную струйку изо рта, после чего слабым голосом стал звать старика.
– Чего тебе? – заглянул он в окошко.
– Загибаюсь, старшина. Водички бы… – прохрипел я.
Старик вздохнул:
– Еще один… Сейчас принесу.
Пока он ходил, я высосал еще крови, вспомнив при этом Ванюшку – вот уж кто любил кровь пить. Свиную… Старик открыл дверь, вошел со стаканом в руке.
– Ну, чего у тебя?
Тут я и выпустил кровь изо рта – и она красиво потекла у меня по подбородку. Старшина наклонился – я этого и ждал: крепко уделал его в висок. Он тихо рухнул на пол.
– Прости, старик, – пробормотал я. – Действительно, за все добрые дела надо расплачиваться.
Вытерев кровь со своего лица, вытащил тело в коридор к входной решетке. Через полчаса он очухается. В углу коридора я нашел швабру и тряпку, теперь оставалось позвать на помощь.
– Эй, есть кто-нибудь? – закричал я. – Старшина умирает!
Пришлось повторить это несколько раз, пока появился заспанный полицейский.
– Что там с ним? – спросил он испуганно.
– Не знаю, наверное, сердце остановилось, – сделав круглые глаза, быстро ответил я.
Он полез в карманы за ключами, но тут замер и спросил подозрительно:
– А ты почему не в камере?
– Я вот приборку делал в коридоре, – и, склонившись над телом, пробормотал: – Кажется, уже не дышит.
Полицейский долго возился с замком, обдавая меня свежим перегаром, наконец открыл, я почтительно отступил в сторону, и только он сделал первое движение, чтобы склониться, – тут же ногой нанес ему удар в челюсть. Клянусь, это было сделано красиво. Даже негодяи, которые, оказывается, уже давно наблюдали за мной в окошко, не смогли сдержать восхищения.
– Ну ты молоток, парень. Красиво, а? Друг, не уходи, открой нас, а? Не бросай, ты же человек! Ну, мужик! Че, обиделся? Пахан!
То ли тюремная солидарность, то ли врожденное чувство порядочности и готовность помочь близкому, и, хоть и дорога была каждая секунда, я вытащил у старика ключи и открыл камеру. Возбужденный рой вывалился наружу.
– Выходи по одному! – приказал я, после чего сразу вытащил пистолет из кобуры второго полицейского – пока не стащили – и нацепил его фуражку. – Ждите пять минут, я подам сигнал.
Потом быстро поднялся на первый этаж. В дежурке, за стеклянной перегородкой, судя по голосам, сидели двое. Пригнувшись, я прошел под стеночкой, проскользнул в открытую дверь. Спиной ко мне стояли двое полицейских и курили. Я неторопливо спустился с крыльца, зашел за угол здания, там, как я помнил, была стоянка машин. На подножке одного из грузовиков сидел парень.
– Ты водитель? – спросил я его.
– Да, а что?
– Заводи! За вином поедем – Петреску приказал.
– А кто вы – я вас не знаю.
– Из Кишинева, из управления охраны.
Он сел в машину, я – за ним. Тут его окончательно разобрали сомнения: он недоверчиво оценил мою камуфляжную форму с полицейской фуражкой и заявил:
– Я должен спросить разрешения у своего начальника.
– Вот твой начальник! – вытащил я «макарова» и коротко ударил его в скулу. – Вперед!
Перед закрытыми воротами остановились. Вылез дежурный:
– Куда?
– Говори: «Петреску за вином послал!»
Водитель добросовестно прокричал.
– А кто там с тобой?
– Майор из управления охраны, – снова шепотом произнес я.
– Майор из управления охраны! – сказал водитель без особой радости. – Открывай уже!
Дежурный нажал кнопку электромотора, и дверь поползла в сторону.
– Молодец! – сказал я.
И тут мы услышали за спиной крики, потом – одиночные выстрелы.
– Будем ждать? – спросил сообразительный водитель.
– Вперед!
– Там кто-то бежит за нами! – покосился на зеркало заднего вида водитель.
– Пусть бегут!
– И куда поедем?
– В Дубоссары! Жми!
– Не проедем! Расстреляют на первом же посту.
На скорости мы миновали перекресток, справа промелькнул дорожный указатель со стрелками: «Дубоссары – 25». Я подгонял водителя, машина шла по осевой линии, встречные автомобили шарахались от нас в стороны.
– Потом ты меня убьешь? – спросил водитель дрогнувшим голосом.
– Если не будешь слушаться меня.
