Александр Тамоников - Ликвидатор

Я быстро нашел то, что мне было нужно – шприц-тюбик с двумя поперечными желтыми полосками. Неплохое изобретение отечественных ученых, носящее название «Провал». Этот препарат лишает «пациента» способности реально воспринимать действительность и полностью подчиняет его волю тому человеку, который в данный момент находится рядом.

Я аккуратно уложил шприц-тюбик в наружный карман ветровки, покинул гараж и поехал на улицу Поедова.

Я крайне редко испытывал такие ощущения, как ужас, испуг, шок или слабость. После первого реального боя в Чечне, скоротечного и до крайности жестокого, впал минут на десять в прострацию. Опытные сослуживцы тогда посмеялись и сказали, что это норма. Мол, у некоторых новичков отходняк длится до трех дней.

Вторично я испытал нечто похожее в Афгане, когда в неравной перестрелке потерял друга и получил два пулевых ранения.

Последний раз сие счастливое состояние посетило меня во время дебютной ликвидации. А точнее, когда я уже смывался с той проклятой баржи.

Некоторые детали давней операции уже стерлись из памяти. Остались короткие и самые яркие вспышки. Как очередь из автомата с заедающим затвором.

Мой разговор с девицей прервали шаги по коридору. На сей раз уверенные, четкие. Шел явно мужчина.

– Кто это? – спросил я.

Девица пожала плечиками и красноречиво развела руками.

Мужчина остановился точно напротив каюты. Я поднял пистолет, но стрелять не спешил. Опять же из соображений гуманности – мало ли кого могла принести нелегкая.

«Лучше поступить по-другому», – подумал я, быстро сунул оружие за пояс, разбежался и со всей дури врезал ногой в дверь.

Бог его знает, кто там собирался заглянуть или войти. Ну да теперь гадать было поздно.

Вслед за первым ударом ноги о крепкое дверное полотно прозвучал второй – дверца долбанула непрошеного гостя. Третий чуток запоздал, но тоже получился неслабым. Дядечка отлетел и врезался в противоположную стену коридора.

Через полсекунды оттуда донесся сдавленный стон и стук чего-то тяжелого, упавшего на палубу.

Я высунулся наружу и понял, что не промахнулся. Перед каютой, держась за голову, лежал еще один охранник Макеева.

Два увесистых удара в челюсть окончательно лишили его сознания.

– Иди сюда, родной! – Я скоренько затащил бедолагу в каюту. – Укачало? Пить надо меньше, дядя.

Тело с тем же гулким звуком упало на ковровое покрытие рядом с трупом хозяина. Из разбитого затылка на пол потекла кровь. Круглая черная лужица быстро увеличивалась в размерах.

«Этот залег надолго. Но где же еще трое?! – подумал я. – Надо уносить ноги. Оставаться в кабинете опасно».

Я еще разок строго взглянул на бледную девицу, приложил палец к губам и выглянул в коридор.

Никого.

В одном из номеров, мимо которых пролегал мой путь, громко стонала женщина. Нет, явно не от боли. Причиной тому был приближавшийся оргазм, второй или третий подряд, потому как эти крики давненько оглашали трюм баржи.

В тот момент я находился ближе к корме. Праздношатающийся народ предпочитал курить и глазеть на ночной Петровск с площадок, расположенных ближе к носу. Поэтому ют пустовал.

По пути к трапу я, к счастью, никого не встретил. Лишь на последних ступеньках мне пришлось уступить дорогу официанту, торопившемуся вниз.

Кормовая площадка. Здесь тихо и пусто. Надо сматываться.

Я сунул пистолет поглубже в карман, перемахнул через леерное ограждение и почти бесшумно вошел в воду.

Моя мама говорила, что злобные и агрессивные люди после смерти перерождаются в маленьких собачек. Интересно, кем станут Семирядов с Трухиным? Уверен, тоже злобными псами. Но отнюдь не маленькими.

Не знаю, как других, а меня езда по ночному городу всегда наводит на размышления. Вот и сейчас машина плывет по пустынным улочкам Петровска, а мозг сам собой плетет кружева из логических нитей.

«Семирядов работает в связке с Трухиным – в этом нет никаких сомнений, ибо масштабные криминальные действия одного никогда не укроются от другого, – раздумывал я, машинально управляя автомобилем. – Возможно, сверху есть кто-то еще. До них мне не добраться, да и нет такой необходимости. Неплохо бы разобраться с этими личностями».

Я въезжаю в небольшой микрорайон, где проживает полковник Трухин, покрутив головой, поворачиваю налево и вскоре попадаю на улицу Поедова. Длина ее составляет не более трехсот метров. По обеим сторонам стоят типовые девятиэтажные дома, коими в свое время застраивались все советские города.

Автомобиль я оставляю в сотне шагов от нужного дома. На всякий случай прячу за поясом пистолет, проверяю, на месте ли шприц-тюбик. Прихватываю из бардачка диктофон и свежую газету, специально извлеченную из почтового ящика.

Потом я покидаю салон и тщательно осматриваю улицу.

Слева никого. Справа, в самом конце улицы, пожилой мужчина выгуливает собаку. Он далеко и наверняка не обратил внимания на подъехавшую машину.

Можно идти в гости.

Я поднимаюсь на третий этаж. Вот и квартира Трухина. Прислушиваюсь, тихо. Осматриваю дверь. Она крепкая, с тремя замками. Такую можно выбить только тротиловым зарядом. Отмычки тут не помогут, так как внутри наверняка есть предохранительный запор, засов или цепь. Впрочем, я и не собираюсь проникать в квартиру без ведома хозяина. Ведь именно он мне и нужен.

Я нажимаю на кнопку звонка.

– Кто там? – слышен настороженный вопрос из-за стальной двери.

– Это я, товарищ полковник.

– Кто «я»?

– Станислав Пинегин.

– Станислав? А что так поздно?.. – В голосе полковника звучит растерянность, но дверные замки открываются.

Стало быть, он узнал меня и ничего не подозревает.

Дверь приоткрывается, образуется щель сантиметров в десять. В ней и вправду поблескивает предохранительная цепочка. В полумраке прихожей едва различимо лицо Трухина.

Мне необходимо, чтобы хозяин открыл дверь полностью и впустил меня в квартиру хотя бы на одну минуту.

– Здравия желаю. Прошу извинить за поздний визит.

Полковник вперил в меня непонимающий взгляд и ждал вразумительного объяснения.

Мне приходится напропалую врать:

– Я от Константина Андреевича…

– От Семирядова? А в чем дело? Мы же виделись с ним несколько часов назад.

– Он просил передать вам вот это, – говорю я и достаю из кармана свернутую газету.

– Что там?..

Трухин по-прежнему насторожен, поэтому разговор происходит через узкую щель.

– Статья в сегодняшней московской газете. Шеф считает, что вы должны срочно с ней ознакомиться.

– Давай! – Он просовывает в щель руку.

До чего же осторожная сволочь!

Я отдаю газету и вру дальше:

– Это не все.

– Что еще?

– Я должен передать кое-что на словах.

– Генерал мог позвонить.

Разумно.

– Но он почему-то решил послать меня к вам, – отвечаю я.

– Я сейчас ему сам позвоню.

– Ваше право, но Семирядов просил не беспокоить его.

Следует минутное замешательство.

– Говори.

– Здесь?! – Я изумленно оглядываюсь на двери соседних квартир. – Павел Сергеевич, эта информация не для чужих ушей.

Немного подумав и поборов сомнения, он решается впустить меня в прихожую.

Наконец-то!

Поправляя полы махрового халата, Трухин прикрывает входную дверь, шелестит газетой.

– Что я должен здесь прочитать?

– Статья в центре разворота, – подсказываю я, незаметно извлекая из кармана шприц-тюбик.

Полковник отвлекается от меня, ищет нужный материал. Руки его дрожат, пальцы непослушны, он сильно взволнован. Еще бы! Просто так Семирядов по ночам беспокоить не станет.

Момент самый подходящий. Внимание Трухина поглощено газетой.

Я снимаю колпачок и всаживаю иголку в его бедро.

Он вскрикивает от боли и неожиданности, отшатывается к дальней стене прихожей.

Поздно. Я уже успел выдавить из ампулы почти все содержимое.

– Ты что творишь, майор?! – сдавленно кричит он, схватившись за ногу.

– Спокойно, полковник.

Подхожу вплотную, зажимаю его рот и чувствую, как он слабеет, хотя и дергается.

Попав в кровь, препарат «Провал» начинает действовать примерно через минуту. В этот короткий промежуток времени необходимо контролировать поведение клиента. Пока он в ясном сознании – лучше перестраховаться, иначе не миновать неприятностей. К примеру, человек может применить огнестрельное оружие или позвать на помощь, скрыться в другом помещении и заблокировать вход в него.

Дабы ничего такого не произошло, я крепко обнимаю Трухина, не позволяю ему сделать ни одного лишнего движения.